— Не могу понять, Тиан, зачем ты тратишь время на этого неоперившегося птенца, в то время, как мы могли бы…

Мина не хотела ничего больше слышать. Она захлопнула за собой дверь библиотеки, а затем помчалась со всех ног через холл прямо к двери, ведущей в парк.

Она бежала по дорожкам парка, затем по мосту над озером на другую сторону, стремясь как можно быстрее спрятаться среди деревьев и стараясь не думать об этой омерзительной сцене, разыгравшейся в библиотеке, свидетельницей которой она только что стала.

Когда за девушкой захлопнулась дверь, на какое-то время в комнате повисла тишина, так как леди Батлет ждала ответа на свой вопрос.

А затем маркиз произнес медленно, очень холодно, не повышая голоса, однако слова его прозвучали для леди Батлет как удар хлыста:

— Я нахожу ваше поведение более чем странным, Элоиза. Как вы, моя соседка и замужняя женщина, могли явиться сюда без приглашения да еще устраивать мне столь безобразную сцену. Это, по меньшей мере, неблагоразумно, если не сказать больше.

Леди Батлет слабо вскрикнула и в отчаянии заломила руки.

— Тиан, как вы можете? Откуда этот тон? Неужели вы можете говорить со мной так холодно, так отчужденно! Ведь это же я, ваша Элоиза!

— Я просто думаю сейчас о вашей репутации, а также о своей собственной, — все тем же ледяным тоном продолжал маркиз. — Я полагал, Элоиза, что вы должны были бы понять, я действую в ваших собственных интересах. Позволю себе напомнить, что здесь в деревне слухи распространяются со скоростью ветра, а ваш муж занимает слишком видное положение, чтобы вы так легкомысленно вели себя…

Как только леди Батлет поняла, что допустила непростительную ошибку, набросившись на маркиза с претензиями, она мгновенно постаралась изменить свою тактику. Она ближе придвинулась к нему и произнесла самым нежным тоном, на который была способна:

— Ах, Тиан, прости меня! Я знаю, мне не следовало разговаривать с тобой таким образом. Но пойми, я была так несчастна, так одинока без тебя, а ты столько времени не давал о себе знать!

Ее голос звучал так нежно, и сама она была так восхитительно хороша, когда со страстной мольбой и смирением смотрела на маркиза, что было воистину удивительно, как мог он устоять перед этим умоляющим взглядом, перед этими нежными, как лепесток розы, губами, зовущими к поцелуям. И тем не менее маркиз взирал на нее с полнейшим равнодушием и прежней холодностью. В его глазах не появилось даже искорки интереса или сочувствия.

— Я ждала тебя, так ждала, — продолжала Элоиза Батлет. — Я молила небеса, чтобы ты прислал мне записку, а вечерами сидела в нашей любимой беседке в тщетной надежде, что ты все-таки вспомнишь обо мне и придешь!

Последние слова она произнесла со слезами на глазах, но маркиза это нисколько не тронуло. Он продолжал все так же равнодушно смотреть на нее.

— Тем более вы должны были понять, что у меня появились достаточно веские причины больше не встречаться с вами, — холодно произнес он. — К тому же я думал, Элоиза, что мы с вами достаточно взрослые и опытные люди, чтобы понять такую простую истину, что никакими взаимными упреками или обвинениями ничего нельзя добиться.

После этой отповеди в комнате повисло продолжительное молчание. Затем леди Батлет тихо спросила:

— Вы хотите сказать, что я совсем потеряла для вас привлекательность?

Она произнесла это таким тоном, словно сама не верила столь абсурдному предположению, а затем выразительно взглянула на маркиза, ожидая, что он начнет с жаром опровергать ее слова.

Однако вместо этого маркиз прямо взглянул ей в глаза и твердо произнес, как бы ставя окончательную точку в их отношениях:

— Вы очень красивы, Элоиза, вы сами это очень хорошо знаете, и я всегда буду вам благодарен за то счастье, которое вы мне подарили.

— Вы хотите сказать… что это конец? — чуть задохнувшись, произнесла Элоиза Батлет. — Я не верю этому! Этого просто не может быть!

С этими словами она протянула к нему руки, но маркиз каким-то совершенно непонятным образом вдруг оказался за своим письменным столом, вне досягаемости ее объятий.

— Могу я предложить вам выпить что-нибудь освежающего, прежде чем вы отправитесь домой? — осведомился он тоном любезного хозяина.

Глаза леди Батлет впились ему в лицо так, словно перед ней стоял незнакомец, которого она увидела первый раз в своей жизни. А затем сказала сдавленным голосом:

— Вы… отправляете меня… прочь, а я все еще не могу… поверить в это! Что случилось? Кто мог так настроить вас против меня? Как вы можете обращаться со мной так… так холодно, после всего, что было… что мы значили друг для друга все это время?

— Было бы непростительной ошибкой, — тихо сказал маркиз после непродолжительного молчания, — портить сейчас те прекрасные воспоминания, которые так дороги нам обоим.

Огромным усилием леди Батлет удалось сдержать все те гневные, яростные слова, которые готовы были сорваться у нее с языка. Она молча стояла перед ним, сверкая глазами и тяжело дыша от ярости. В какой-то момент она уже готова была закричать на маркиза, но вовремя одумалась, так как знала, что вызовет у него лишь высокомерное презрение. Неумение владеть собой считалось в высшем обществе вульгарным качеством, достойным всяческого осуждения.

Так что леди Батлет сдержала свой гнев и, достав маленький вышитый платочек из-за корсажа платья, приложила его к глазам.

— Вы… так жестоки со мной, Тиан, — сказала она безжизненным голосом. — Я так любила вас… как никого никогда не любила за всю свою жизнь!.. Я не могла даже представить себе, что вы сможете так быстро… разлюбить меня. Неужели в вас не осталось ни капли нежности?

С этими словами она без сил опустилась на кушетку, возле которой стояла, с таким видом, словно ноги отказывались ее держать.

Возможно, это могло бы тронуть сердце Тиана, если бы она не переигрывала в своем усердии выглядеть такой несчастной и сломленной.

Маркиз даже не подумал выйти из-за своего стола. Он просто молча наблюдал за тем, как она подносит к глазам свой платочек, отметив с циничной улыбкой, что на тонком слое пудры, который она так умело накладывала на свои щеки, не осталось ни малейшего следа от слез.

Вскоре маркиз нарушил затянувшееся молчание:

— Позвольте предложить вам бокал шампанского, прежде чем вы меня покинете, Элоиза. Оно поможет вам прийти в себя после столь ужасной трагической сцены. К тому же, я полагаю, моим слугам не стоит знать, что вы плакали.

Леди Батлет резким движением отняла от глаз платок.

— Вы ведете себя со мной просто возмутительно, Тиан! Неужели вы так бессердечны? — гневно воскликнула она, вновь засверкав глазами и отбросив личину сломленной горем женщины. — Но я обязательно дознаюсь, по какой причине вы так переменились ко мне. И когда я найду ее, обещаю вам, что выцарапаю у нее глаза!

Маркиз насмешливо усмехнулся.

— Браво, Элоиза! Вот теперь вы действительно такая, какая вы есть, и мне вы такой больше нравитесь. Вы гораздо более привлекательны в роли Брунгильды, бросающейся в битву, чем в роли рыдающей Фебы, оплакивающей свою невосполнимую утрату!

Произнося эти имена, маркиз не мог не подумать о том, что Элоизе Батлет скорее всего они ничего не скажут, так как она представления не имеет ни о скандинавской, ни о греческой мифологии. А вот Мина, без сомнения, сразу бы оценила, с какой точностью выбраны типажи для сравнения.

Леди Батлет засунула вышитый платочек за корсаж платья и поднялась с кушетки, осознав свое поражение и понимая, что ни криками, ни слезами она ничего не добьется.

— Раз ты позволяешь себе насмехаться надо мной, я ухожу, — с холодной яростью произнесла она, — но придет день, Тиан, — а я в этом уверена и буду денно и нощно молиться всю свою оставшуюся жизнь, чтобы это произошло, — однажды придет день, когда тебя заставят страдать так же, как ты заставляешь меня сейчас страдать, как, без сомнения, ты заставлял страдать многих женщин до меня.

Она подняла голову и с достоинством, которое маркиз признал достойным уважения, не спеша направилась к двери.

Элоиза шла достаточно медленно для того, чтобы он мог подойти к двери первым. Маркиз открыл перед ней дверь, и леди Батлет, гордо выпрямившись, медленно прошла мимо него, покачивая перьями на шляпе и тихо шелестя пышными шелковыми юбками.

Маркиз молча сопровождал ее до парадной двери, но, когда она уже стала спускаться по ступеням, он произнес достаточно громко, чтобы его могли услышать его дворецкий, лакеи и кучер леди Батлет:

— Пожалуйста, леди Батлет, передайте мои наилучшие пожелания его светлости, а также поблагодарите от меня за те сведения, которые он просил мне сообщить. Это именно то, что я с таким нетерпением жаждал услышать, и я ему за это весьма благодарен.

Однако леди Батлет не сделала никаких попыток поддержать выдумку маркиза, объясняющую ее неожиданный приезд в Вент Роял.

Вместо этого она позволила ему помочь ей сесть в экипаж и, задержав свои пальцы на его руке чуть дольше, чем было необходимо, с внезапной горечью поняла, что это прикосновение нисколько не волнует его.

Маркиз отступил с легким поклоном, лакей закрыл дверцу, и карета тронулась, увозя леди Батлет из его жизни навсегда.

Маркиз поднял руку в прощальном приветствии, но Элоиза с каменным выражением лица продолжала смотреть вперед и даже не оглянулась. Она тоже поняла наконец, что все кончено.

Больше не сдерживая своих чувств, маркиз поднимался по лестнице, и его серые глаза потемнели от гнева.

Если и было на свете то, что он действительно не выносил, так это сцены. Элоиза Батлет невероятно разочаровала его. Он всегда считал, что в ней больше гордости, и вообразить себе не мог, что она способна унизиться до чего-нибудь подобного.

Она могла быть рассержена, возмущена, она могла страдать, но при этом должна была сохранять достоинство.

В прошлом маркизу не раз пришлось переживать подобные сцены, которые ему устраивали отвергнутые им женщины, однако это обычно происходило в Лондоне, где было гораздо меньше риска быть замеченными и дать повод для сплетен, чем в деревне, на виду у всех.

Он мог лишь надеяться, что слова, произнесенные им при отъезде Элоизы о важных сведениях, полученных им от лорда Батлета, будут повторены кучером, когда Элоиза приедет домой, и что в самом Вент Роял это умерит любопытство его собственных слуг.

Однако оставалась еще одна самая важная проблема — Мина!

Трудно было бы себе представить более неблагоприятную ситуацию, и как раз тогда, когда она начала немного доверять ему, не вспоминая об отношениях между ним и ее мачехой. Он не мог простить Элоизе то, что она так безобразно повела себя в присутствии девушки. Это было просто отвратительно. Что теперь будет думать о нем Мина?

Конечно, ему очень бы хотелось свалить всю вину за происшедшее на Элоизу и ее несдержанность, однако маркиз отдавал себе отчет, что в не меньшей степени виноват он сам.

Прежде всего он нарушил свое главное правило и сблизился с женой своего соседа. Единственное, что могло его оправдать, это редкая красота этой женщины, а также то, что она сама сделала все возможное, чтобы соблазнить его.

— Женщина искушала меня, — процитировал он сам себе вслух, криво при этом улыбаясь.

Он прекрасно понимал, что самую трудную задачу по исправлению ущерба, нанесенного их отношениям с Миной появлением Элоизы Батлет, было необходимо решать прямо сейчас.

Маркиз должен был найти Мину и поговорить с ней. Он был уверен, что девушка сейчас не в доме, а скорее всего убежала в парк, к своим птицам и оленям. Поэтому он направился прямо туда.

Прежде всего он наведался на лужайку, где высились голубятни и клетки с птицами, однако здесь Мины не было.

Это его нисколько не удивило. Он подумал, что, если Мина действительно была потрясена всем тем, что услышала от Элоизы Батлет, она должна была бы сейчас убежать от него как можно дальше, в глубь парка.

Маркиз знал одно самое ее любимое место в парке, где девушка пыталась приручить косуль, поэтому с голубиной площадки он направился прямо туда. Он перешел по мосту на другую сторону озера и повернул налево, пробираясь по еле заметной тропинке среди кустарника и высокой поросли молодой липы.

Здесь, за кустарником и деревьями, скрывалась тихая, заросшая цветами и травой поляна. Это был один из самых изолированных, отдаленных участков парка, куда редко кто забредал. Здесь-то Мина и облюбовала себе укромное местечко и часто уходила сюда, желая побыть одна, послушать пение птиц и поговорить с ними, как она одна это умела.

Сюда приходили пугливые косули.

Маркиз старался двигаться очень тихо по густой высокой траве, высматривая девушку. Наконец, как и ожидал, он заметил ее на другом конце поляны.