— Забыл? Ты мне обещал однажды, что бросишь пить.

— Ну знаешь, пошел ты! Я бросил.

— Робби Курц говорит, что не бросил.

— Я пью? Ерунда.

— Робби очень расстроился. Он ужасно переживал, когда рассказывал мне об этом. — Ши помолчал. — Он клянется, что это правда! Робби увидел, что я качаю головой и не желаю в это верить, и тогда он поклялся. Водка. Пьяницы думают, что от нее не бывает запаха, но поверь мне, запах есть. Я его чувствую, а Робби сказал, что ты весь провонял водкой.

— Пусть Робби купит бутылку «Смирнофф» и всадит ее себе в свою лживую задницу. Понимаешь, у нас был разговор. Может, я переборщил. Но сказать, что я пью — это такая мерзость.

— Он тебя унюхал. Ты качался и…

— Нет!

— Он заметил это два дня назад. Единственной его ошибкой было то, что он попытался об этом умолчать, хотел тебя выгородить.

Мне стало дурно. Я почувствал, что меня сейчас стошнит. Я еле слышно спросил:

— Как ты думаешь, сейчас я тоже пьян?

Карбоун с грустью посмотрел на меня. Ши сказал:

— Несет слегка.

— Тогда пусть один из вас сходит со мной в лабораторию. Пусть у меня возьмут пробы.

Они переглянулись. Они знали, что надежные результаты можно получить только через два часа после принятия алкоголя. Поэтому я добавил:

— Можете проверить кровь и мочу. Прямо сейчас. Я хочу, чтобы вы оба поняли одно: я не пью уже четыре года.

— Ты весь аж побагровел! — заклеймил меня Ши. — И потный, как свинья!

— А почему бы тебе, черт тебя подери, не спросить меня, отчего так вышло? Может, все-таки стоит? Ты хочешь знать, почему я выгляжу так, будто вот-вот сблюю?

Я торопливо соображал.

— Я ездил в старую часть Саутхэмптона — это в полукилометре от дома Сая, — и прочесывал местность. Мы все понимаем, что нам нужно отыскать эту винтовку, а ваш крысожопый Робби Курц — который, кстати, отвечает за это, — сидит сиднем, пожирает бисквиты и пишет приветственную речь по поводу своего грядущего повышения в звании. И все это вместо того, чтобы искать эту чертову винтовку. Извините, забыл добавить: пишет речь и говорит про меня гадости.

— Ты обвиняешь его во лжи? — спросил Ши с недоброй усмешкой.

— Да.

— А зачем же ему врать, Бреди?

— Затем, что он сумасшедший, амбициозный, самодовольный говнюк. Вы же знаете, как он себя ведет, когда прицепится к кому-нибудь. У него же шоры на глазах, он ничего вокруг не видит. А врет, потому что знает, если он быстренько закроет дело, ему в следующем месяце дадут сержанта, и тогда он станет первым кандидатом на твое место, Ши, когда ты уйдешь на пенсию. К тому же он подлый подхалим, которого не устраивает мой стиль работы, и, конечно, я ему мешаю. Он хочет убрать меня с дороги, чтобы я не помешал ему арестовать Бонни. Должен сказать тебе, Фрэнк, я просто обязан его остановить. У меня масса сомнений на этот счет, и если мы арестуем ее, и это окажется ошибкой, у нас будут крупные неприятности. Она не станет сидеть сложа руки.

Ши и Карбоун снова переглянулись. Я продолжал:

— А Робби хочет убрать меня с дороги, потому что идея с Бонни — это первоначально моя идея, и Рэй может это подтвердить. И Робби теперь не хочет отдавать мне лавры победителя.

Ши только ухмыльнулся. Карбоун свесил голову на грудь. По правде говоря, он мне симпатизировал и готов был поверить. Но в свое время он перестарался с изучением психологии и с тех пор считал, что все алкоголики по сути инфантильны, эгоистичны и врут как по-писаному.

— Ну давай же, Рэй, пойдем в лабораторию.

— Бреди, — сказал Ши, — ты понимаешь, во что тебе может обойтись эта бравада — «пойдем в лабораторию»?

— Понимаю. С меня снимут эти дурацкие обвинения.

— Ничего подобного. Я тебе такое устрою, сукин сын, не обрадуешься. Немедленно иди в лабораторию, слышал? Ты блестяще повел дело, и вдруг — нате, — когда комиссия, окружная прокуратура и эти сраные газеты подступают ко мне с ножом к горлу, — ты саботируешь следствие. Как мы будем выглядеть, когда пресса разнюхает, что эта баба уже практически была у нас в руках, а потом мы позволили ей ускользнуть?

— Фрэнк, спроси себя: почему это могло случиться?

— Потому что ты запил и потерял всякое понятие о здравых рассуждениях, о достоинстве… — Его голос звучал все громче и громче, в нем появились драматические нотки. Он снова схватил пресс-папье и ткнул им в мою сторону: —…О своих обязательствах перед отделением. И передо мной! Я за тебя головой отвечаю.

Я поднялся с места и повернулся к Рэю:

— Ты же у нас гений психологии. Зачем мне… Даже если бы я слетел с катушек и пустился в самый тяжкий в своей жизни запой, какой интерес мне заваливать это дело? Если бы я думал, что Бонни Спенсер убила Сая, почему бы мне не поднять пару тостов за то, чтобы арестовать эту суку?

Ши не дал Карбоуну даже рта раскрыть:

— Потому что Робби наблюдал, как ты вел себя, когда вы явились к ней с обыском. Он понял, что ты нарочно отослал его на второй этаж. Он также видел, как ты крутился вокруг нее, ходил за ней по пятам, из комнаты в комнату. А потом, когда ты спросил ее, откуда взялись деньги в сапоге, ты так с ней сюсюкал. Такой был обходительный. Ты распустил нюни. Ты звонил в эту каталожную компанию, как будто это касалось тебя лично. Как будто правда, которую ты узнал, оказалась для тебя непереносима.

— Ши, это все чепуха.

— А потом вдруг ты переключился на версию с Линдси, Микки. Все, что угодно, только чтобы держать Робби подальше от Бонни Спенсер. Поэтому отвечаю на твой вопрос: с какой стати я могу не хотеть арестовывать эту суку? А с такой стати, что непонятно почему, а может, попросту спьяну — ты в нее втюрился.


Я, конечно же, прошел тест на алкоголь. Потом мне пришлось идти вдоль прямой линии, начерченной на полу, — сначала на пятках, потом на носках, собирать монетки различного достоинства с пола (не дай бог потерять равновесие!), декламировать алфавит. Потом я пописал в специальную чашечку, и у меня взяли кровь. Рэй стоял около меня, когда мне вкалывали иглу. Он сказал:

— Ши обрадуется, когда узнает, что тест дал отрицательные результаты, а если и все остальное будет в порядке…

— А ты веришь во всю эту чушь, что я в нее втюрился?

— Не знаю.

— Но ты ведь знаешь Линн, Рэй. Скажи, ты и в самом деле думаешь, что, когда у тебя такая девушка, можно влюбиться в старую кошелку, которую перетрахали все местные мужики?

— Я видел ее, когда она приходила сюда сдавать пробы. Она еще очень даже ничего.

— Но она ведь не Линн.

— Видишь ли, я только знаю, что ты выстроил против нее хорошо мотивированную версию, — я слышал, как ты об этом докладывал, — и вдруг ты от всего отказываешься. С чего бы вдруг?

— Я не верю, что это сделала она.

Карбоун покачал головой:

— Сомнительно это, Стив.

— Где сейчас Робби?

— Зачем тебе?

— Я не понимаю, почему у него не хватает смелости взглянуть мне в глаза.

— Он бы, может, и взглянул…

— Но?

— Но он сейчас в саутхэмптонской прокуратуре, оформляет ордер. А потом поедет арестовывать Бонни Спенсер.


Бонни чуть приоткрыла дверь черного хода.

— У вас есть ордер?

— Нет. Послушай, Бонни…

Она резко захлопнула дверь — хлоп! Я надавил на звонок. Ни звука, только Муз залаяла за дверью, притворяясь сторожевым псом. Ей все равно не удалось бы никого обмануть: сквозь стеклянную дверь хорошо было видно, как она изо всех сил виляет хвостом. Я прищурился, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть через кружевные занавески. Бонни скрылась в глубине дома.

Мне очень нравится, как копы в кино вытаскивают из кармана кредитные карточки, скручивают их в трубочку и используют в качестве отмычки. Я провозился минут пять — пустив в ход карточку, перочинный ножик и все ключи, что нашлись у меня на связке. Это была задачка не из легких, потому что шуметь было нельзя. Она могла позвонить в управление и пожаловаться, что я взламываю дверь. Наконец, замок щелкнул, и я оказался внутри.

Мне даже не пришлось ее разыскивать: Муз сама отвела меня к лестнице и указала путь в цокольный этаж. Бонни стояла у сушилки, складывая посудное полотенце. Услышав, что пришла Муз, она хотела ей что-то сказать, и тут увидела меня. Господи, как же она вскрикнула!

— Бонни, прошу тебя, выслушай меня. Я пришел не для того, чтобы тебя обидеть.

Она торопливо оглядывала комнату в поисках какого-нибудь тяжелого предмета, но, к сожалению, с копом-психопатом, да к тому же вооруженным до зубов, воевать бессмысленно, тем более если под рукой только пластмассовая бутылка из-под газировки. Я сделал шаг. Я хотел дотронуться до ее плеча и уверить, что пришел помочь, но она отскочила назад, словно хотела спрятаться в узкой щели между сушилкой и стиральной машиной. Поэтому я решил соблюдать дистанцию.

— Я знаю, ты думаешь, я сумасшедший или что-то вроде того, и все же выслушай меня, потому что у нас очень мало времени.

Вот болван! «Очень мало времени». Не надо было этого говорить. Бонни даже перестала моргать, как будто вообразила, что ей осталось жить совсем недолго.

— Бонни, сосредоточься. Парень, с которым мы вместе расследуем дело, — Курц, этот говнюк со слипшимися волосами, — он уехал из управления еще до меня. Отправился в прокуратуру за ордером на арест. Так что нам нужно выиграть время. Если он явится через пару минут, я не смогу… Я ничем не смогу тебе помочь. Понимаешь?

Она ничего не сказала, но она меня слушала. Она смотрела мне прямо в глаза. Это был испытующий взгляд. Я решил, что она способна угадывать мысли на расстоянии. Но она просто ждала, что я скажу еще.

— У меня есть некоторые сомнения. То есть, я не думаю, что тебя уже сейчас пора брать под стражу. Существует еще куча неясностей относительно гибели Сая. Но дело уже закрыли. А я хочу, чтобы не осталось никаких неясностей. Я хочу, чтобы следствие продолжалось. Ты можешь выбирать: оставаться здесь, дождаться Курца и ехать с ним…

— Или?

— Или удрать отсюда. Со мной. Немедленно.


Умница. Она сообразила засунуть все высушенное белье обратно в сушилку, чтобы не сразу стало ясно, что она убежала. Мы побежали к заднему выходу, прокрались через двор, через лужайку — к тому участку с леском, где я спрятал свой «ягуар» на тот случай, если явится Робби. За нами бежала Муз, если можно сказать «бежала» о туше с такой здоровой задницей. Бонни залезла в машину, а собака вскочила вслед за ней, и по ее коленям перебралась на место водителя.

— Прогони ее, — приказал я, открыл дверцу со стороны водителя и схватил Муз за ошейник.

— А когда я вернусь домой?

— Откуда я знаю, черт возьми! Через две минуты, если не сумеешь меня убедить.

— А если сумею?

— Не знаю.

Неожиданно она просияла.

— Если ты откроешь верх машины, я могу держать собаку на коленях, и тогда мы все трое поместимся.

— Если я открою верх машины, дура, сотня свидетелей покажет: «Знаете, я видел Бонни и ее собаку. Они поехали к Стивену Бреди в его машине». Сто свидетелей того, как я чиню препятствия решению прокуратуры. Уголовное преступление средней тяжести.

— Ты хочешь сказать, что это противозаконно? — Она еще не договорила, но уже знала ответ. — Не делай этого.

Она взялась за ручку дверцы.

— Ни с места, — приказал я.

Она покачала головой.

— Нет, я выхожу.

Я достал пистолет.

— Если ты двинешься, Бонни, я тебе пулю промеж глаз всажу.

— Прекрати, пожалуйста.

Боже мой. Голова моя раскалывалась. Я умирал от жажды. Я стоял и угрожал пистолетом подозреваемой в убийстве, которой в данный момент сам же помогал сбежать. А на переднем сиденье сидела толстозадая волосатая дворняга. Она вывалила розовый язык, крепко вцепилась когтями в кожу сиденья и вглядывалась сквозь лобовое стекло, будто ожидая, когда же дадут зеленый свет.

— Я не собираюсь это сейчас обсуждать! Твоя жизнь поставлена на карту, так что выкини эту овцу, и поехали.

Бонни говорила так тихо, что я еле ее расслышал:

— Дверь с улицы закрыта. Она не сможет попить, и если меня там долго не будет…

Я засунул пистолет в кобуру, выволок Муз из машины и сел на место водителя. Чем Бонни, разумеется, немедленно воспользовалась: она открыла дверь и выскочила.

— Вернись в машину! — заорал я.