Неожиданно зазвонил мобильник.

«Кто это в такую рань? – с удивлением взял он трубку. – Мама? Что-то случилось?» – тут же обдало его холодной волной.

– Вадик! Вадик, что ж это такое происходит? – даже не поздоровавшись, запричитала та. – Не успела я проснуться, как… как… Галя только что зашла к тебе в квартиру, а там…там… – дрожал ее голос.

– Что там? – начиная догадываться, что же такое обнаружила в его жилище Галина Петровна, спросил он спокойно, сетуя при этом на себя, что не подумал и не предусмотрел такую ситуацию. Надо было попросить Галину Петровну не приходить в квартиру, пока он не вернется. – Там… Там нет Катиных вещей… – растерянно сообщила Нина Георгиевна. – И ее самой нет…

– Я знаю. Ну и что из того?

– Как это – что из того?

– «Что из того» означает, что мы расстались, – беспристрастно пояснил Вадим.

– Когда? – опустошенно выдохнула Нина Георгиевна.

– По всей видимости, еще в пятницу. Именно поэтому я и не прилетел в субботу. Прости, не хотел тебя расстраивать.

– Но почему? Катя такая хорошая…

– Наверное, именно поэтому. Она слишком хороша для меня, – перебил он ее. – Или – я для нее. Что, по сути, ничего не меняет: мы расстались – и точка. Придется с этим смириться, – добавил он чуть мягче. – А теперь слушай меня внимательно: прямо сейчас идешь к аптечке, берешь таблетки по списку, принимаешь, запиваешь водой… Давай, я жду…

– Вадим, какие сейчас таблетки?..

– Мама, ты идешь к аптечке и берешь лекарства, – чуть жестче повторил сын. – Мне и без того хватает проблем: завтра – похороны Мартина. И я не хочу по возвращении заняться тем же дома.

– Ну хорошо, хорошо, – послушно согласилась Нина Георгиевна. Какое-то время в трубке был слышен шорох, затем шум воды. – Все, выпила. Вадик, так что же такое случилось?

– О том, что случилось, я расскажу тебе, когда приеду. Всю правду, обещаю. А теперь опять слушай меня внимательно: ты ничего не пытаешься выяснять сама и ни в коем случае не звонишь Кате. Обещаешь? – строго спросил он.

– Обещаю, – только и смогла вымолвить бедная женщина.

– Вот и хорошо. Вечером позвоню.

Закончив разговор, он полистал меню, нашел нужный номер и послал вызов.

– Галина Петровна? Доброе утро.

– Доброе утро, Вадим. Я тут прибираться начала…

– Галина Петровна, зачем вы сообщили матери, что… В общем, вы сами знаете, что, – строго произнес он. – Вам разве ничего не известно о ее здоровье?

– Я… – растерялась женщина. – Я в квартиру зашла, а она пустая, никого нет. И вещей Катеньки нет, – стала она оправдываться. – Вас не хотела беспокоить, набрала, не подумав, номер Нины.

– Так вот, отныне и навсегда: что бы вы ни увидели в моей квартире, чему бы ни удивились, что бы вас ни взволновало – сначала будете думать и говорить об этом со мной и только со мной. Иначе нам придется расстаться. Вы все поняли?

– Все.

– Екатерина Александровна ничего не оставила?

– Ничего… Вот только записка смятая под столом в кабинете… – растерянно пробормотала женщина. – Наверное, Катя писала.

Последовала долгая пауза.

– Вы ее читали?…Понятно, – сказал Вадим после затянувшегося молчания. – Значит, так. Сейчас вы закрываете квартиру, сдаете ее на сигнализацию и отправляетесь к Нине Георгиевне. Это первое, – холодно отчеканил он. – Второе. Никаких разговоров о Екатерине Александровне и обо мне. Более того, ни в коем случае не поддерживать с мамой эту тему. И третье: я вернусь в среду. До момента, пока не позвоню, что прилетел, и не приеду, вы не должны оставлять маму одну. Вам все ясно, Галина Петровна?

– Хорошо, Вадим Сергеевич, – испуганно согласилась женщина.

Честно говоря, по имени-отчеству она назвала его первый раз в жизни. Познакомились ведь давно, когда тот был подростком. Воспитанный, культурный мальчик, сын профессора, шестидесятилетие которого отмечали у нее в ресторане. И с женой за время подготовки торжества сложились приятельские отношения.

Подругами они стали гораздо позже, когда у обеих, с разницей в пару месяцев, умерли мужья: сначала у Галины Петровны, затем у Нины Георгиевны. Пережитое горе сблизило окончательно. С тех пор они практически не расставались.

– Я на вас надеюсь, тетя Галя, – неожиданно добавил Вадим с болью в голосе.

– Да, Вадик, конечно. Я прямо сейчас еду на Пулихова, – спохватилась та.

– Спасибо, – только и смог выдавить он.

Опустившись в кресло, он крепко сжал в руке телефон, изо всех сил сомкнул веки и подумал:

«Ну вот и все…»


– Катя, ты сошла с ума? – прочитав текст, Камолова сдвинула на лоб очки и внимательно посмотрела на Проскурину. – Ты хочешь, чтобы мы это напечатали? Я согласна, такие личности, как профессор Ладышев, имеют право на увековечение памяти – на мемориальных досках. Пусть даже улицу назовут его именем, я не против. Но как это связано с сегодняшним днем? Рейтинга такая публикация нам не добавит. Кроме лично тебя и еще пары человек, кого взволнует судьба этого человека? В обществе мало проблем, что ли? Материал из колонии – это да, это актуально. Можно сказать, эксклюзив. Но какое отношение «ВСЗ» имеет к тому, что было напечатано много лет назад в маленькой газетенке, которой, к слову, давно нет? Молодая неопытная журналистка допустила ошибку, которая, возможно, и стала косвенной причиной чьей-то смерти. Почему именно в «ВСЗ» должно выйти опровержение того, к чему мы не имеем ни малейшего отношения? – в недоумении повысила она голос.

– Имеем. Потому что эта журналистка сейчас работает здесь. Потому что из молодой и неопытной она превратилась в матерую, получила известность. И теперь она хочет исправить давнюю ошибку, – опустив глаза, тем не менее стояла на своем Проскурина.

– Вот именно! Свою, личную ошибку! Катя, что с тобой? Прежде ты никогда не путала личные проблемы с делом!

– Я и сейчас не путаю. Но есть профессиональная ответственность. И еще совесть, которая не атрофировалась даже под грудой заказных статей или валом третьестепенных событий, которые приходится освещать. Поймите, здесь судьба человека, личности с большой буквы. Люди, которым я поломала жизнь.

Жоржсанд нахмурилась и свела брови.

– То есть, ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, что для меня сейчас это крайне важно. Можно сказать, вопрос жизни и смерти. Как журналистки.

Камолова сняла очки, положила их на стол, встала, сложив руки на груди, подошла к окну комнаты совещаний. С минуту так постояв, она вдруг резко развернулась и схватила листы с распечатанным текстом.

– Ты понимаешь, что все это чушь?! Вот это все! – подняла она их вверх и бросила на стол.

Соскользнув, те веером упали на пол.

– И что значит вопрос «жизни и смерти»? Это всего лишь твоя работа, которая не терпит ни сентиментальности, ни чрезмерных сюсюканий, ни слез! Как и глубоко личных переживаний, понимаешь? Да кому какое дело, что там у тебя на душе? Хочешь покаяться – сходи в церковь, поставь свечку! Ведь если это появится в печати… – едва не задохнулась она от негодования. – Неужели ты не понимаешь, что угробишь себя как журналистку?!

– Журналист, как и доктор, не имеет права на ошибку. Но, если уж так случилось, надо ее признать, сделать все возможное, чтобы…

– Да будь же честна сама с собой! Ничего, ни-че-го, – повторила она по слогам, – ты уже не исправишь! После того как прошло столько лет, это не имеет смысла! Или ты окончательно решила поставить крест на своей карьере, на своей репутации?

– Именно ради своей репутации я должна это сделать, – стояла на своем Катя, хотя внутри, если честно, появилась растерянность.

Почему-то она была убеждена, что Камолова поймет ее, как никто другой.

– Н-да-а-а… – разочарованно протянула главный редактор. – Я-то надеялась, что отпуск пойдет тебе на пользу. Ошиблась.

– Нет, не ошиблись. За эти месяцы я многое поняла: все, что с нами происходит, не просто так. Это испытания, через которые мы обязательно должны пройти на пути к счастью. За все в жизни надо платить, за все рано или поздно придется держать ответ. Особенно за причиненное кому-то горе. Это бумеранг, который обязательно вернется и попадет в самое больное место!

– …Ну что ж. Мне все понятно… – после долгого молчания многозначительно вздохнула Евгения Александровна. – Значит, так: материал из колонии дадим в завтрашний номер. Можно считать его заданием редакции, и ты с ним справилась. Второе. Так и быть, статью о профессоре Ладышеве можешь разместить в своем блоге на редакционном сайте. Мы изучим реакцию читателей и, возможно, опубликуем ее ко Дню медработника. При одном условии: ты уберешь личностные моменты. Никаких опровержений! – показала она взглядом в сторону разбросанных листов. – Я не мать Тереза, а главный редактор, и буду заботиться исключительно об интересах газеты, – как отрезала она.

– Жаль, что мы с вами перестали понимать друг друга, – проглотила обиду Катя. – Извините, Евгения Александровна, но в таком случае… я не вижу смысла в дальнейшей работе. Я ухожу.

– А вот этим пугать меня во второй раз не стоит. Пожалуйста. Пиши заявление и неси в отдел кадров. Останавливать больше не буду, – дав понять, что разговор окончен, направилась к двери Жоржсанд.

Посмотрев ей вслед, Катя молча собрала с пола разбросанные распечатки.

«Вот и финальный аккорд попытки «начнем жизнь сначала», – грустно усмехнулась она. – От вновь начатой жизни ничего не осталось. Ну что ж… Будем считать попытку номер два переходным периодом. И уместилась она ровно в три месяца…»

Ни словом не обмолвившись о разговоре с главным редактором, она отобрала с Венечкой несколько фотографий, переслала Любаше на вычитку статью о колонии и, как мышка, затаилась в своем углу. Надо было все обдумать, собрать вещи, которых на сей раз скопилось немного, написать заявление, дождаться минуты, чтобы незаметно положить его в папку к кадровикам, и так же незаметно исчезнуть.

К счастью, ее почти никто не тревожил. Все привыкли: если Проскурина спряталась в своем уголочке за шкафами да стеллажами, значит, работает и лучше ее не беспокоить. Золотое перо редакции, как никак.

Вот только знали бы они, чем она занималась на сей раз: чистила ящики стола, компьютер, что-то перекачивала на флэшку. Даже создала для этого папку «Былое». Хотела добавить «…и думы», но остановила себя. Зачем? Думать об этом она и так будет до конца жизни. Но обратного пути нет – эта страница для нее перевернута. Навсегда.

Наверное, внутренне она давно была готова уйти, но всегда что-то останавливало, не позволяло сделать решительный шаг. История с профессором Ладышевым и разговор с Жоржсанд оказались теми последними песчинками, которые склонили чашу весов в пользу расставания с некогда любимым делом.

Прав Вадим: Катя давно переросла свою газету. Ей давно стало неинтересно то, чем она занимается, более того, ее это тяготило. Но вот признаться в этом себе не хватало духу. В силу ответственности тянула взваленный когда-то груз и не задумывалась, почему он становится все тяжелее.

Статьи, заметки, репортажи, колонки, блоги, газетные полосы, презентации, тусовки, интервью, снова статьи… Ноша все тяжелела, сгибала все ниже, двигаться с ней вперед было уже невозможно. Она и не заметила, когда остановилась. Видно, хотела лишь перевести дух, но сдвинуться с места, чтобы идти дальше, уже не смогла. Так и стояла, не отдавая себе отчета в том, что пригвоздившее к земле бремя продолжает увеличиваться в размерах. Как свалка мусора, которой всегда мало отведенного места. Завоевывая пространство, она растет сначала вверх, затем вширь и метр за метром погребает под собой благую идею, когда-то породившую ее на свет.

Вот так и Катя, выбрав журналистику, поначалу с энтузиазмом хваталась за любую тему: все казалось важным, заслуживающим внимания. Но незаметно для себя потеряла изначальную цель и стала невольной пленницей даже не журналистики, а рутины, так как писала много. И пусть она изо всех сил пыталась сохранить индивидуальность, делать это с каждым днем становилось все труднее, внутри что-то стало атрофироваться: если нет движения вперед – нет и жизни.

«Неужели рано или поздно всех ждет один и тот же финал? – неожиданно пришло ей в голову. – Или все-таки есть люди, которые не просто преданы своей профессии, не просто тянут лямку, а остаются неисправимыми энтузиастами до конца дней и при этом чувствуют себя счастливыми? Как им это удается?» – задумалась она.

Ответ был прост и сложен. Главное, казалось бы, лежало на поверхности: они изначально выбрали правильный путь. Однако и здесь есть свои секреты. Нельзя жить одним только делом. Надо периодически отключаться от него, абстрагироваться, чтобы не зациклиться, не разучиться смотреть на мир свежим, незамыленным взглядом. Что-то должно идти параллельно. Примеров-подтверждений тому полно: академик в свободное время с удовольствием копается в теплице, банкир выращивает орхидеи, директор завода возится с внуками.