Джей Эшер - Волшебный свет

Калеб разворачивает конфету и помешивает ею горячий шоколад. У меня сердце екает. Он отпускает конфетку, но та продолжает по инерции вращаться.

— Я тоже так делаю, — говорю я.

— Еще бы, это же так вкусно.

— Получается как дешевый вариант мокко с мятным сиропом.

Он склоняет голову набок и разглядывает свой шоколад так, будто видит его впервые.

— Можно и так сказать, только это преуменьшает достоинства этого напитка. — Взяв стаканчик другой рукой, он протягивает мне ладонь для рукопожатия.

— Рад познакомиться с тобой официально, Сьерра.

Смотрю на его ладонь, потом на него, колеблясь какую-то долю секунды. И замечаю, что он вдруг как-то сникает. Стоит ли верить слухам, в которых даже Хизер не уверена? Я выше этого. И я жму ему руку.

— Калеб, верно?

Его улыбка гаснет.

— Кто-то тебе обо мне уже рассказал?

Я замираю. Даже если у нас с ним не будет никакой интрижки на каникулах, он не заслуживает того, чтобы о нем судила девчонка, которая совсем недавно не знала его имени.

— Слышала, как тебя окликнул кто-то из ребят, которые тебе помогали, — отвечаю я.

Он улыбается, но ямочка не появляется.

— Сколько с меня?

Я выбиваю чек, и он достает набитый купюрами бумажник. Протягивает две двадцатки и ворох однодолларовых купюр.

— Не поменял чаевые со вчерашнего вечера, — отвечает он и немного краснеет. На щеке снова появляется ямочка.

Приходится собрать всю силу воли, чтобы не спросить, где он работает, и потом случайно-нарочно не наведаться туда на огонек.

— Нам размен всегда нужен, — отвечаю я, пересчитываю купюры и даю ему пятьдесят центов сдачи.

Он кладет монеты в карман, перестает краснеть, и к нему возвращается уверенность.

— Может, еще как-нибудь увидимся до Рождества?

— Ты знаешь, где меня искать, — отвечаю я. Прозвучало ли это как приглашение? Не уверена. А может, я хотела, чтобы это так прозвучало? Хочу ли я увидеть его снова? Копаться в его делах — не мое дело, но я не могу забыть, как он поник, когда я не сразу пожала ему руку.

Он выходит из конторы, засовывая бумажник в задний карман. Обождав немного, на цыпочках выхожу из-за прилавка и смотрю ему вслед. Он подходит к своему фургону и дает одному из ребят пару долларов чаевых.

Подходит Хизер, и мы вместе смотрим, как Калеб и один из рабочих вместе поднимают задний борт.

— По-моему, вам обоим было жутко неловко, — замечает Хизер. — Прости, Сьерра. Зря я тебе рассказала.

— Нет, что-то тут не так, — отвечаю я. — Не знаю, что из этого правда, но у этого парня есть секрет, это точно.

Она смотрит на меня, подняв бровь.

— Он все еще тебе нравится, да? И ты всерьез подумываешь с ним замутить.

Я смеюсь и возвращаюсь на свое место за прилавком.

— Он симпатичный, только и всего. Но я не связываюсь с парнями только по этой причине.

— И правильно, — кивает Хизер, — но вот сколько я тебя знаю, ни разу не видела, чтобы ты испытывала неловкость в присутствии парней. Он первый.

— Он тоже стеснялся!

— Было дело, — отвечает она. — Но из вас двоих ты определенно краснела больше.

После телефонного разговора с месье Каппо и пересказа событий прошлой недели на французском, мама разрешает мне пораньше уйти с работы. Каждый год Хизер устраивает киномарафон с участием своего очередного любимого актера и громадным ведром попкорна. Папа предлагает взять фургон, но я решаю пройтись пешком. Дома я бы ни секунды не раздумывала и взяла бы ключи — холодно ведь. Но здесь даже в конце ноября на улице довольно приятно.

По пути прохожу мимо второго семейного елочного базара в городке. Их деревья, выставленные рядами, и красно-белый шатер занимают три ряда парковки супермаркета. В предпраздничный сезон я всегда захожу к ним поздороваться. С началом торговли, Хопперов, как и моих родителей, почти всегда можно найти на месте.

Держа ель за верхние ветки, мистер Хоппер провожает покупателя к стоянке. Протискиваясь между припаркованных автомобилей, подхожу поздороваться первый раз в этом году. Покупатель несет елку за нижнюю часть ствола и кладет свой конец в прицеп фиолетового фургона…

Калеб?

Мистер Хоппер загружает елку со своей стороны и поворачивается ко мне, а я не успеваю отвернуться.

— Сьерра?

Делаю глубокий выдох и поворачиваюсь к нему. На нем куртка в оранжево-черную клетку и такая же ушанка. Мистер Хоппер подходит ко мне и крепко обнимает. Из-за его плеча поглядываю на Калеба. Тот стоит, облокотившись о фургон. Его глаза мне улыбаются.

Мы с мистером Хоппером коротко обмениваемся новостями, и я обещаю заглянуть к ним еще до Рождества. Он возвращается на базар, а я замечаю, что Калеб по-прежнему смотрит на меня, попивая что-то из бумажного стаканчика с крышкой.

— Ну, признавайся, что коллекционируешь? — спрашиваю я. — Елки или горячие напитки?

Ямочка на его щеке становится глубже, а я подхожу ближе. Волосы у него растрепаны, как будто ему причесаться некогда — все время таскает елки. Не успевает он ответить на мой вопрос, как мистер Хоппер и один из его рабочих грузят в фургон еще одну ель.

Калеб смотрит на меня и пожимает плечами.

— Нет, правда, зачем тебе столько? — спрашиваю я.

Он как ни в чем не бывало поднимает борт фургона, словно нет ничего странного в том, что я наткнулась на него на другом базаре.

— А ты что тут делаешь, интересно? — он меняет тему. — Присматриваешься к конкурентам?

— В Рождество конкуренции не бывает, — отвечаю я. — Но раз ты такой эксперт, скажи, чей базар лучше?

Он прихлебывает из стаканчика, и я вижу, как ходит ходуном его адамово яблоко, когда он глотает.

— У вашего преимущество, — отвечает он. — У этих ребят мятные леденцы кончились.

— Какое безобразие! — с притворным недовольством восклицаю я.

— И точно! Так что в следующий раз я, пожалуй, приду к вам.

Он делает еще глоток и молчит. Что он хочет сказать, что придет купить еще елку? Значит, у меня еще будет возможность случайно-нарочно с ним встретиться. Не знаю, как к этому отнестись.

— Зачем покупать несколько елок в один день? — недоумеваю я. — Даже в праздники?

— Отвечая на первый вопрос, — говорит он, — скажу, что я жить не могу без горячего шоколада. Не худшая зависимость на свете, я тебе скажу. Что касается второго… когда у тебя есть фургон, все время найдется кто-то, кто захочет в него что-то погрузить. Например, этим летом я трижды помогал маминым коллегам с переездом.

— Ясно. Значит, ты тот парень, на которого всегда можно рассчитывать? — Я подхожу к одной из елок и тихонько тяну ее за иголки.

Он опирается руками на откидной борт.

— Тебя это удивляет?

Он испытывает меня — знает, что я что-то о нем слышала. И правильно делает. Но я не знаю, что ответить.

— А должно?

Он смотрит на елки в фургоне, и я понимаю, что он разочарован, что я уклонилась от ответа.

— Значит, эти елки — не для тебя, — говорю я.

Он улыбается.

Я придвигаюсь чуть ближе — знаю, что, наверное, этого делать не стоит, но удержаться не могу.

— Если планируешь покупать еще, я хорошо знакома с хозяевами того, другого базара. Могу выбить тебе скидку.

Он достает бумажник, весь набитый долларовыми банкнотами, и отсчитывает несколько купюр.

— Вообще-то, я заезжал к вам уже дважды после того, как ты вешала тот плакат для парада. Но тебя не было на месте.

Хочет ли он сказать, что надеялся меня увидеть? Спросить его об этом напрямую, конечно, нельзя, поэтому я указываю на его бумажник.

— Знаешь, в банке можно обменять мелкие купюры на крупные.

Он крутит бумажник в руках.

— Ну что тут скажешь? Мне лень.

— Теперь я знаю о твоих недостатках, — замечаю я. — Это хорошо.

Он кладет бумажник в карман.

— Никто не знает о моих недостатках так много, как я.

Будь я смелее, воспользовалась бы случаем и расспросила его о сестре. Но услышав этот вопрос он, скорее всего, сел бы в фургон и уехал.

— Недостатки, говоришь? — Я делаю еще один шаг к нему навстречу. — Ты помогаешь людям с переездом и покупаешь для них рождественские елки. Да ты небось у Санта-Клауса в любимчиках.

— Ну если так рассуждать, наверное, да, я не безнадежен.

Я щелкаю пальцами.

— Ты, видимо, считаешь, что быть сладкоежкой — страшнейший из грехов.

— Да нет, не помню, чтобы об этом говорили в церкви, — отвечает он. — Вот лень — та упоминалась не раз, а я ленив. Например, пару месяцев назад я потерял расческу и так и не купил новую.

— И посмотри, к чему это привело, — отвечаю я, глядя на его шевелюру. — Это же непростительно. Придется тебе где-то еще искать елки по взаимоприемлемой цене.

— Взаимоприемлемой? — удивленно спрашивает он. — Кажется, я никогда не использовал такое слово в речи, хоть оно и колоритное.

— О, только не говори, что считаешь это слово сложным.

Он смеется, и его смех прекрасен. Мне хочется продолжить нашу перепалку, но как-то с ним слишком легко, а каким бы симпатичным он ни был и как бы мне ни нравилось с ним шутить, я должна помнить о словах Хизер.

Как будто прочитав мои мысли, он делает обиженное лицо, отводит взгляд и смотрит на деревья.

— Что? — спрашивает он.

Если нам и дальше суждено встречаться, эта недосказанность и слухи так и будут висеть над нами.

— Слушай, мне, естественно, кое-что про тебя наговорили… — Слова застревают в горле. Зачем вообще что-то объяснять? Я могу остаться для него всего лишь продавщицей с елочного базара, а он для меня — покупателем. И не понадобится никаких разъяснений.

— Ты права, это естественно сразу всплывает, — ответил он. — И так всегда.

— Но я не хочу верить слухам…

По-прежнему не глядя на меня, он достает из кармана ключи.

— Тогда беспокоиться не о чем. Мы можем здороваться, я буду покупать у тебя елки, но… — Он сжимает зубы. Я вижу, что он хочет посмотреть на меня, но не может заставить себя это сделать.

Больше мне нечего сказать. Он не опроверг слухи, не ответил, что все это ложь. Следующее слово — за ним.

Он идет к кабине, садится и закрывает дверь.

Я отступаю назад.

Он заводит мотор и, уезжая, машет мне рукой.

В субботу я приступаю к работе только в полдень. Хизер заезжает за мной пораньше, и я прошу ее отвезти меня в кафе позавтракать. Она как-то странно смотрит на меня, но поворачивает, куда я сказала.

— Ну что, отпустят тебя с нами на парад? — спрашивает она.

— А какие проблемы, — отвечаю я. — Весь город туда идет. И покупатели нахлынут только после окончания.

Говорю с ней, а сама вспоминаю, как грустно махнул мне Калеб на прощание, уезжая вчера вечером, о грузе, который мешал ему посмотреть мне в глаза. Даже если есть веские причины, мешающие нашему роману, мне все равно хочется снова увидеть его фургон, подъезжающий к базару.

— Девон считает, что тебе нужно пригласить на парад Эндрю, — говорит Хизер. — Так, я знаю, что ты скажешь…

Мои глаза едва не вываливаются из орбит на ее приборную доску.

— А ты сказала Девону, что это ужасная идея?

Она пожимает плечами.

— А он считает, что ты должна дать Эндрю шанс. И я не то чтобы с ним согласна, но… ты нравишься Эндрю.

— Зато он мне совсем не нравится. — Я вжимаюсь в сиденье. О, боже. Как злобно это прозвучало.

Хизер паркуется у «Экспресс-завтраков» — кафе в стиле 1950-х, разместившемся внутри двух списанных железнодорожных вагонов. В одном — кафе, в другом — кухня. Стальные колеса вагонов стоят на настоящих рельсах со шпалами из раскрошившегося дерева. Но самое замечательное то, что в «Экспресс-завтраках» подают завтраки, только завтраки! — с утра и до вечера.

Еще не заглушив мотор, Хизер смотрит мимо меня на окна железнодорожных вагонов.

— Слушай, я не стала возражать, потому что знаю, что ты любишь это место…

— Если хочешь поехать куда-то еще… — говорю я, не совсем понимая, к чему она клонит.

— Короче, прежде чем мы войдем, — выпаливает она, — ты должна знать: там работает Калеб. — Она ждет моей реакции. Ее слова оглушают меня.