Таррин Фишер - Вор (ЛП)

— Я люблю тебя, — говорит она мне в рот. Я улыбаюсь так широко, что приходится прервать поцелуй. Мы задействуем в поцелуе языки, и желание нарастает. Оливия любит кусаться, когда целуется. И это очень сильно на меня влияет.

Мое сердце — в горле, разум — в штанах, руки — на её платье. Она отталкивается и встает.

— Ничего не будет, пока я не разведусь, — говорит она. — Отвези меня назад.

Я поднимаюсь и притягиваю её к себе.

— Все, что я слышу, это «возьми меня».

Она обхватывает меня за шею, прикусывая зубами нижнюю губу. Я изучаю её лицо.

— Почему ты не краснеешь? Чтобы я ни сказал, ты не смущаешься.

Она ухмыляется.

— Потому что я чертовски крутая.

— Да, ты такая, — нежно говорю я, целуя её в кончик носа.

Мы идем к моей машине. Как только открываем дверцы, у Оливии звонит телефон.

Она достает его из сумки и меняется в лице.

— Что случилось? — спрашиваю я.

Она отворачивается от меня, её руки застыли в воздухе, всё ещё сжимая телефон.

— Это Ной. Он хочет поговорить.

Ной

Я верчу обручальное кольцо на липкой столешнице. Оно сверкает золотым блеском, делает небольшой пируэт и падает плашмя. Поднимаю его и подкручиваю снова. Бармен в этой дешевой забегаловке смотрит на меня пустым взглядом и наливает ещё пива. Я не просил, но хороший бармен всегда может прочитать желание клиента. Я беру кольцо, кладу его в карман и начинаю медленно пить пиво.

Она не знает, что я вернулся в город. Не уверен, что готов ей об этом сообщить. Четыре дня назад я снял номер в отеле рядом с аэропортом и с тех пор шатаюсь по близлежащим барам. В голове всплывает его образ. Знаю, что она видится с ним. Я даже не злюсь. Я оставил её. Чего я ожидал? Всё началось постепенно. У меня было всё больше и больше командировок за границу, в результате чего я всё чаще и дольше был в отъезде. Это положительно сказывалось на семейном бюджете. Но меня не было рядом в её день рождения, нашу первую годовщину, День благодарения. Я не понимал, что отъезды так сильно могут повлиять на отношения. Разлука заставляет сердце любить ещё сильнее. Ведь так говорят? Оливия никогда не жаловалась. Никогда ни на что не жаловалась. Она была самой сильной, самой независимой девушкой, которую я когда-либо встречал. Несмотря на мое постоянное отсутствие, последней каплей стало то, что я пропустил финальное решение в деле Добсона.

Но Калеб не исчез. И он был первым, к кому она бежала, когда была напугана. Хотелось, чтобы это был я, но не уверен, что у меня хватило бы на это душевных сил. В первую очередь я карьерист. Всегда им был. Меня и сестру вырастила мать. Я часто представлял, каково это — жить с двумя родителями. Не потому, что отчаянно нуждался в отце… я просто хотел, чтобы кто-то заботился о моей матери, как она заботилась о нас.

Большую часть жизни я провел в одиночестве. Когда мне исполнилось тридцать восемь, я внезапно ощутил срочную необходимость завести семью. Не обычную семью с детьми, а просто жену. Чтобы с кем-то пить кофе по утрам и делить постель по ночам. Воображение в голове было ярким и прекрасным — дом, рождественские огни и совместные ужины. Всё было прекрасно, за исключением того, что лишь немногие женщины готовы были исключить из мечты ребенка.

Я не романтик, но люблю послушать хорошую историю. Когда Оливия рассказала мне свою во время того рейса в Рим, я был очарован. Мысль о том, как реальные люди попадают в такие ситуации, где любовь преобладает над разумом, поразила меня, ведь я не был с этим знаком. Она была так честна, так сурова к себе. Я не тот человек, кто верит в любовь с первого взгляда. Но когда Оливия произнесла «Я влюбилась под деревом», я просто обо всем забыл и попросил её выйти за меня прямо там. Она была моей противоположностью, но мне хотелось стать похожим на неё. Мне хотелось влюбиться под деревом, быстро и сильно. Хотелось, чтобы кто-то забыл меня, а потом вспомнил душой, как это сделал Калеб.

Я сразу же подумал, что мы совпадаем. Не душами. Мы просто идеальные части, которые нужно сопоставить вместе, чтобы увидеть полную картину. Я был для нее ограничителем. А она была той, которая может научить меня жить. Я любил её. Боже, я любил её. Но она хотела того, чего я не мог дать. Она хотела ребенка. Когда споры перешли в ожесточенную борьбу, я ушёл. Когда она не передумала, я решил подать на развод. Это было неправильное решение. Брак — это компромисс.

Я оплатил счет и вышел навстречу теплому воздуху улицы. Мы можем прийти к компромиссу. Усыновить. Черт, да мы можем открыть сиротский дом в стране третьего мира. Я просто не могу иметь своего ребенка. Слишком много риска.

Мне нужно встретиться с ней. Хватит прятаться. Достаю телефон из кармана и пишу ей.

Мы можем поговорить?

Она отвечает только через три часа:

О: О чем?

О нас.

О: Мы, разве, еще не все обсудили?

У меня есть к тебе предложение.

Проходит двадцать минут, прежде чем приходит новое сообщение.

О: Хорошо

Слава Богу. Я не дам ему отнять её у меня. Он упустил её в Риме. Он разбил ей сердце… снова. В ту ночь, когда мы с Оливией попрощались после ужина, я вернулся в отель и размышлял о жизни. О том, какая она пустая. К тому времени, как она в слезах позвонила в мой номер, я принял решение изменить свою жизнь. Я поймал такси до её отеля и сидел с ней, пока она жаловалась на него. Она говорила, что это в последний раз, что она уже столько раз была сломлена. Она не хотела, чтобы я прикасался к ней. Но мне так хотелось её обнять. Она сидела на краю кровати с прямой спиной, закрыв глаза, а слезы тихо катились по её щекам. Никогда прежде не видел, чтобы кто-нибудь справлялся с болью с таким самообладанием. Мое сердце разрывалось от того, что она не издает ни единого звука. В конце концов, я включил телевизор, и мы смотрели «Грязные танцы». На итальянском. Не знаю, как Оливия, но я тысячи раз смотрел его с сестрой и знал все диалоги наизусть. Когда взошло солнце, я всё ещё сидел рядом с ней. Отметил все встречи, заставил её одеться и повел гулять по Риму. Поначалу она сопротивлялась, говоря, что лучше останется в отеле, но затем я распахнул занавески и заставил встать перед ними.

— Посмотри. Посмотри где ты, — сказал я.

Она стояла позади меня, и от увиденного её лицо озарилось.

— Хорошо, — сказала она.

Сначала Колизей, затем мы ели пиццу возле небольшого магазинчика рядом с Ватиканом. Она расплакалась, когда стояла под полотном Да Винчи. Потом повернулась ко мне и строго сказала: «Я плачу не из-за него. А потому, что я там, где всегда хотела побывать». Затем она обняла меня и поблагодарила.

На следующий день мы расстались, но когда я вернулся в Майами, то позвонил ей. Несколько раз мы ужинали вместе. Просто ужинали. Ничего не происходило, пока я не поцеловал её. Я не планировал этого, но мы прощались у ресторана, и я просто поцеловал её, не раздумывая. Прошли месяцы, прежде чем мы впервые переспали. Она была робкой, нерешительной. Понадобилось время, чтобы она доверилась мне. Но ведь доверилась. И я не собираюсь отпускать её так легко, как он.

Прошлое

За шесть месяцев до встречи с Оливией в музыкальном магазине я купил кольцо для Лии. Оно лежало рядом с кольцом Оливии в ящике для носков. Мне казалось неправильным держать их вместе. Я купил для Оливии винтажное кольцо. Очень элегантное. Когда мы расстались, я не знал, что с ним делать. Продать? Сдать в ломбард? Оставить на черт-знает-какой случай? В конце концов, я не смог расстаться с прошлым, и оно до сих пор лежит в комоде. Для Лии я выбрал кольцо с бриллиантом в огранке «Принцесса». Большое и сияющее, оно произвело бы впечатление на её друзей. Я планировал сделать предложение, когда мы будем в отпуске в Колорадо. Дважды в год мы катались там на лыжах. Меня тошнило от катания по кругу с её нелепыми друзьями, которые назвали детей Пэйсли, Пэйтон и Пресли. Имена без души. Мне кажется, что если называть детей именами по образцу, то они впоследствии станут раздолбаями. Моя мать назвала меня в честь библейского шпиона. Он был стремительным и смелым. Разумеется, имя что-то значит.

Я думал, что мы поедем вдвоем. Поначалу она отказывалась ехать без «своих людей», но думаю, поняла, что дело пахнет предложением, и быстро изменила свое решение. Я начал паниковать за месяц до поездки. Это была не внутренняя, скрытая паника. А та, которую заливают алкоголем, когда я каждый день пробегал шесть миль, слушая Eminem и Dre, и ночами гуглил имя Оливии под песни Coldplay. Я нашел её. Она работала секретарем в юридической фирме. У меня не было шанса встретиться с ней, а потом я попал в аварию и придумал ложь, которая изменила мою жизнь.

Я увидел её в тот день, когда уже два месяца врал о своей амнезии и просто бродил по округе в надежде найти её. Никогда не заходил на работу к Оливии, но постоянно шпионил за ней на парковке. И так и не встретился бы с ней лично, если бы в тот день она не зашла в «Музыкальный гриб». Я собирался рассказать ей правду о том, как врал семье и друзьям, потому что не мог оставить её в прошлом, хотя должен был. И в ту самую секунду, когда я спросил об этом чертовом диске, она выглядела такой испуганной, такой разбитой, что я ещё глубже утонул во лжи. И не мог ничего с собой поделать. Я наблюдал, как расширяются её глаза, как она нервно дышит, словно пытается решить, что сказать. Но, по крайней мере, она не ругалась. И то хорошо.

— Хмм, — вот, что она решилась мне сказать. Я слышал её голос впервые за долгое время и не мог сдержать улыбки. Она зародилась в уголках губ и перешла на глаза, как будто и не было этих последних трех лет. Она держала в руках упакованный в целован диск мальчиковой группы и выглядела чертовски смущенной.

— Извини, я не это искал, — было жестоко играть на её удивлении, но я хотел разговорить её.

— Оу, они нормальные, — сказала она. — Но не совсем в твоем вкусе.

Я чувствовал, что ей хочется отвязаться. Она поставила диск на полку, её глаза метнулись к двери. Я должен что-то сделать. Что-то сказать. Прости меня. Я был дураком. Я женюсь на тебе сегодня же, если ты согласишься…

— Не в моем вкусе? — я повторил её слова, пока пытался сформулировать собственные. В этот момент она выглядела такой жалкой, что я радовался её красоте больше, чем когда-либо.

— А что, по-твоему, в моем вкусе? — я немедленно осознал свою ошибку. Так мы обычно флиртовали. Если я хотел, чтобы она меня простила, то должен был придумать…

— Хм, ты парень, любящий классический рок… но я могу ошибаться.

Она была права, так права. Она дышала ртом, её полные губы приоткрылись.

— Классический рок? — повторил я. Она знала меня. Лия, скорей всего, сказала бы, что я люблю альтернативу. Не то, чтобы она не разбиралась в музыке, просто слушала топ-100, словно библейские заповеди. Я отбросил горькие мысли о Лие и вернулся к Оливии. Она выглядела напуганной. Я увидел выражение её лица, и мне словно нанесли удар. В нем не было гнева. Только сожаление. Как и у меня.

У нас был шанс убежать от прошлого.

— Прости меня, — сказал я. И снова полезла ложь, которую я постоянно повторял последние два месяца. Она выходила легко, капала с языка, словно отрава для отношений.

«Ты защищаешь её», — твердил я себе.

Но, на самом деле, защищал себя.

Я был всё тем же эгоистичным дерьмом, который когда-то сделал ей больно. Я уже собирался уйти. Убежать от того, что только что сделал, когда услышал, как она зовет меня. Вот оно. Она собиралась сказать, что знает меня, и я бы рассказал, что у меня нет амнезии. Вся эта игра была из-за неё. Вместо этого она пошла в другой отдел. Я смотрел на её темные волосы, когда она пробиралась мимо людей, стоявших у неё на пути.

Мое сердце забилось быстрее. Когда она вернулась, в руках у нее был диск. Я взглянул на него — Pink Floyd. Мой любимый альбом. Она купилась на мою ложь и принесла мой любимый диск.