— Что вы крадетесь, Лорелея? Входите смело, я не сплю.

Девушка подошла и села на стоявшую рядом с кроватью табуретку.

— Как вы себя чувствуете?

— Отлично. Если бы еще не это, — он указал на загипсованные, руку и ногу.

— Болит?

— Нет. Очень мешает.

— Вам придется потерпеть, пока заживут раны, — сказала девушка. — Вильгельм, я боюсь показаться навязчивой, понимаю, что прошло очень мало времени, но… вы вспомнили что-нибудь?

— Нет.

— Извините. Я тороплю события. Не буду больше докучать вам расспросами.

На улице послышались шаги, хлопнула входная дверь, и через минуту в палату вошел Сильвейн, неся перед собой поднос с обедом.

— Я видел, как ты шла к лазарету, и попросил Маурико приготовить порцию для тебя. Ты ведь не пойдешь в трапезную?

— Нет, Сильвейн. Я пообедаю здесь.

— Маурико приготовил суп, замечательный пирог и рыбу. И еще я вам принес по бокалу пива и сыр. Обедайте. Я пойду.

— Спасибо тебе, Сильвейн.

Лорелея ловко расставила тарелки и налила суп.

— Вам еще нельзя садиться, чтобы есть самому. Мне придется первое время кормить вас с ложечки.

Мужчина запротестовал:

— Не возражайте. Иного выхода нет.

— Хорошо, — сдался он. — Но я не голоден.

Девушка растерянно посмотрела на него:

— Вам не нравится наша пища? Но, поверьте мне, Маурико прекрасно готовит.

Чтобы не заставлять себя долго упрашивать и успокоить расстроенную его отказом девушку, Дэниел согласился.

— Вам понравился обед? — робко спросила Лорелея, когда трапеза была закончена.

— Да, Лорелея. И не беспокойтесь так обо мне. Маурико, действительно, замечательно готовит. Но если человека вынуждают обстоятельства, он может обойтись без еды или утолять голод, чем придется.

— Но ваше пребывание в нашем приюте тоже вынужденное. А вы, вероятно, привыкли к более изысканным блюдам. Послушайте, — воскликнула девушка, пораженная внезапно пришедшей ей в голову мыслью, — а вдруг вы — знатный господин, состоявший на службе при дворе? Вы видели Бонапарта, его жену, блестящих придворных кавалеров и дам, — мечтательно продолжала она. — Но по какой-то причине вынуждены скрываться и бежать, переодевшись в чужое платье.

«Я бы давно уже сбежал, будь на то моя воля», — невесело подумал Дэниел, но вслух произнес:

— Ваше воображение нарисовало для меня слишком роскошную жизнь. Не думаю, чтобы я залетал так высоко.

— Хорошо, если вы не изгнанный знатный господин, — легко согласилась Лорелея, — то, может быть, вы — военный разведчик, посланный произвести разведку на перевале Большой Сен-Бернар.

Бонапарт собирается этой весной перейти его вместе со своей армией, направляясь в Италию.

Дэниел знал об этом плане. Бонапарт был последним человеком, с которым бы он хотел сейчас встретиться.

— В таком случае, мы очень скоро все выясним, — усмехнулся Дэниел.

— А, может быть, вы — шпион, — с детским восторгом предположила она, — рискующий жизнью, чтобы проникнуть в австрийскую армию в Италии.

Дэниел отвел взгляд. От резкого движения в голове все поплыло. В прошлом он уже оказывал подобные услуги. Шпионить — это как бы «между прочим», основная его работа заключалась в выполнении более темных дел. Знает ли она о Вороне? По-видимому, нет, потому что весело продолжила:

— А может быть, вас привело на перевал что-то более личное?

— Что-то личное?

Девушка кивнула, и ее каштановые кудряшки подпрыгнули в такт движению головы.

— Возможно, вы бежите от неудачного брака или надоевшей любовной связи.

— У меня такое предчувствие, что когда я все вспомню, вы будете разочарованы, — осторожно заметил Дэниел.

Лорелея допила свое пиво и поставила стакан.

— Давайте-ка я лучше сейчас осмотрю ваши раны, — быстро сказала девушка и откинула одеяло, которым был укрыт мужчина.

Дэниел инстинктивно почувствовал ужас от предстоящей процедуры. Он не любил, когда люди находились слишком близко от него или прикасались к нему.

— Пожалуйста, прекратите сопротивляться, — сказала Лорелея. — Не терплю скромных, стеснительных пациентов.

Она приподняла ночную рубашку над его вывихнутым коленом.

— Черт возьми, Лорелея!

— Не ругайтесь, пожалуйста.

— Но…

— А я-то уже надеялась, что вместе с памятью вы потеряли и скромность, — она вздохнула. — К сожалению, я ошиблась. Не нужно меня стесняться, Вильгельм. Сейчас я не женщина, а врач.

Вдруг Дэниелу в голову пришла ужасная мысль.

— Кто переодевал меня прошлой ночью?

— Кажется, Сильвейн. Не вздыхайте с таким облегчением. Я тоже при этом присутствовала, — сказала она и ехидно усмехнулась. — Вы не первый, кто шокирован тем, что я оказываю помощь мужчинам. В прошлом году я вскрывала фурункул на ягодице одного мужчины. Его жена чуть не упала в обморок. — Лорелея пожала плечами. — Доктора-мужчины лечат женщин ежедневно. Не понимаю, почему люди не могут примириться с обратным.

Девушка вновь занялась его коленом. Приподняв выше край его одежды, она наклонила голову.

— Очень впечатляюще, — пробормотала Лорелея. — Она огромна.

— Что? — спросил Дэниел.

Он поборол желание опустить на место рубашку.

— Ваша гематома.

Он вспотел.

— Моя… что?

— Ваше распухшее колено.

Из груди мужчины вырвался облегченный вздох.

— Ох!

— Болит?

— Нет.

Лорелея надавила на опухоль. Он вздрогнул и поморщился от боли.

— Лгун, — бросила она. — Давайте теперь взглянем на вашу руку.

Рука тоже очень болела и распухла. Лорелея разбинтовала тугую повязку, легким движением смахнув кусочки гипса.

— На мой взгляд кость расположена правильно. Она срастется.

— А я… — Дэниел облизал пересохшие губы. От этой руки, которой он нажимал на курок, не один раз зависела его жизнь. — Она полностью заживет?

Лорелея успокаивающим движением коснулась его плеча:

— Я думаю, что заживет полностью. Не волнуйтесь.

После осмотра девушка вновь тщательно забинтовала и загипсовала его руку.

— Вы не должны шевелить рукой, пока гипс полностью не застынет.

Дэниел кивнул, а потом сидел, стиснув зубы, когда она меняла повязку на его голове.

— Примерно через неделю я сниму швы, — пообещала девушка.

Наконец она села и поставила ноги на выдвинутый из-под кровати ящик.

— Я ходила к месту обвала.

Дэниел поборол желание сесть.

— Вы что-нибудь нашли? — напряженно спросил он.

— Только ваш второй сапог, — девушка достала его из своего рюкзака и поставила у печки сушиться.

Напряжение потихоньку отпустило Дэниела.

— И еще кое-что, — добавила она.

На его лбу выступил пот, впитываясь в толстый слой бинтов на голове.

— Ну?

— Мне не стоило упоминать об этом. Я могу ошибаться. Вчера я думала только о том, как помочь вам, и не обращала внимания на происходящее вокруг меня.

Черт возьми, да она издевается над ним, испытывает его терпение.

— Продолжайте, Лорелея, — подбодрил он ее.

— Я видела отпечатки следов и место, где кто-то недавно разгребал снег, — она задумалась. — Не могу сказать, кто это был и нашел ли он там что-нибудь, но я поспрашиваю.

— Поспрашивайте, — сказал он.

Сердце бешено билось. Ей богу, ему нужно закончить дело и поскорее убираться из этого места.

— Конечно, я это сделаю.

Теперь, закончив осмотр, девушка казалась очень смущенной и рассеянной. Дэниел использовал это, чтобы лучше рассмотреть, попытаться изучить и понять ее. Лорелея все больше и больше удивляла его. Ни один человек, который провел ночь в кресле, не выглядел бы так свежо. День, проведенный на улице, тоже пошел ей на пользу. Румяные щеки, блестящие кудрявые волосы, обрамляющие ее прелестное лицо, задорный блеск глаз — Дэниелу трудно было оторвать от нее взгляд.

Он пытался выбросить из головы все мысли о сострадании и помиловании. Каким бы ненавистным ни было его задание, Дэниел не имел выбора и права, отказаться от выполнения намеченного. В подземелье, парижской тюрьмы томился Жан Мьюрон — человек, от которого зависела безопасность Швейцарии. В великолепии Тюильрийского дворца затаилась женщина, которая знала, что значил для Дэниела Жан, и которая могла, погубить этого человека всего лишь одним словом. Если Дэниелу не удастся осуществить свой план, он поплатится за это собственной жизнью и жизнью человека, с которым связано будущее Швейцарии, на которого простой народ возлагает надежду на избавление от господства Бонапарта в их стране.

Одна жизнь за спасение всей нации. Жизнь, которую будут оплакивать только священники и свора собак.

Из-за потери рюкзака Дэниелу придется изменить свои планы. Он собирался воспользоваться мышьяком, а потом каломелем[4]. Но смертоносный яд был утерян. Дэниел молился, чтобы человек, нашедший мешок, не распознал вещества и не обнаружил спрятанные документы, разоблачающие его смертоносную миссию.

Ко лбу Дэниела прикоснулась прохладная рука. От неожиданности он слегка вздрогнул.

— Не пугайтесь, — улыбаясь, проговорила Лорелея. — Вы вспотели.

Дэниел поднял глаза на ее прелестное лицо.

— Я хотела проверить у вас температуру, — объяснила она. — Вы что-то сильно покраснели.

Дэниел лежал, чувствуя мягкое прикосновение ее ласковых рук к своему лбу, прислушиваясь к ее добрым словам и размышляя о том, как бы она себя повела, если бы узнала, что он пришел в приют с целью убить ее.

— Температуры нет, — заверила девушка, убирая руку. — Это хорошо, потому что температура означала бы наличие внутреннего воспаления.

Действительно же внутри Дэниела Северина что-то воспалилось, и это продолжалось уже несколько лет. Но, к счастью, он от этого еще не умер.

Девушка опустила взгляд на ящик, на котором стояли ее ноги. Ее темные глаза стали печальными.

— Что в этом ящике? — спросил Дэниел.

— Труд всей моей жизни, — она подняла его. — Пожалуй, я лучше пойду.

Дэниелу вдруг захотелось, чтобы девушка осталась.

— Подождите. Вы не можете раздразнить меня вот таким заявлением, а потом просто встать и уйти. Останьтесь. Э… — замялся он, — может, что-нибудь из сказанного вами вернет мне память.

Лорелея снова села. На подносе лежало усохшее яблоко прошлогоднего урожая. Она взяла его, надкусила и со вздохом произнесла:

— Это длинная история.

— Я никуда не спешу.

Девушка отложила яблоко и минуту сидела, напряженно о чем-то размышляя, а затем открыла ящик и достала оттуда стопку бумаги. Все листы были исписаны карандашом аккуратным почерком. На дне ящика Дэниел успел заметить всевозможные безделушки: стеклянный кукольный глаз, женский гребешок, потрепанную книгу и брошюру.

— Большинство моих заметок обо всех заболеваниях, которые мне приходилось лечить. От родов до фурункулов.

— Роды? — изумился Дэниел.

— Только два раза. Путешествующие леди. Боже, какое это волнующее ощущение, Вильгельм, держать в руках только что родившегося младенца, видеть, как он вступает в жизнь, слышать, как плачет от радости его мать.

— Мою историю вы тоже запишете? — скрывая тревогу, спросил Дэниел.

— Конечно. У меня это первый случай амнезии. «Проклятие, — подумал Дэниел. — Придется уничтожить эти страницы, чтобы никто не узнал о моем пребывании в приюте Святого Бернара».

— Но вот здесь, — Лорелея хлопнула по бумагам на коленях, — кое-что другое. Это касается вспышки тифа.

Девушка разительно изменилась, рассказывая Дэниелу о содержании своих записей и идеях. Ее милое лицо озарилось внутренним светом, глаза сверкали, и она уже больше не выглядела такой простушкой. У нее была удивительная манера говорить. Увлекаясь, она жестикулировала, ее голос звучал хрипловато от возбуждения.

Дэниел знал, что за болезнь тиф. Он видел, как тиф косил целые армии, знал сильных мужчин, сраженных лихорадкой.

Но Лорелея проникла в суть проблемы, чего Дэниел даже представить себе не мог. Она поняла, от чего зависит выздоровление. Она верила, что может использовать свои знания, чтобы защитить людей от этой болезни.

Дэниел был в недоумении. Людовик XVI был совершенно равнодушен к страданиям своего народа. Его же дочь посвятила свою жизнь исцелению страждущих.

Девушка разложила свои записи на коленях.

— Что вы обо всем этом думаете? — спросила она Дэниела.

— Да я в этом ничего не смыслю.

— Как знать.

— Я знаю. Что говорит отец Ансельм о ваших идеях?

Лицо Лорелеи сразу помрачнело, и Дэниел пожалел о заданном вопросе.