— Понимаю. Я просто надеялся, наконец-то, побыть с тобой наедине после того, как Айви захватила твое внимание почти на весь день. Она очень к тебе привязалась.

Повернувшись обратно к фотографиям, Холли скользит по ним взглядом, а затем говорит:

— Я тоже думаю, что она особенная, просто…

Делаю несколько шагов вперед и становлюсь рядом с ней.

— Что, «просто»?

Слежу за ее взглядом и вижу, что ее внимание приковано к семейному групповому снимку. На нем запечатлена вся моя семья на открытии клуба Нейта. Все мы, включая Лору.

— Она так похожа на свою мать.

— Да, она — ее копия, — признаю я с трудом, пытаясь смириться с тем, что стою здесь с Холли, женщиной, к которой безумно хочу прикоснуться, в то время, пока мы рассматриваем фото моей улыбающейся покойной жены.

— Ты собиралась что-то сказать, — давлю на нее, не желая, чтобы девушка замолчала и сбежала, не сказав мне то, что у нее на уме.

Холли крутит серебряный браслет с маргаритками на запястье, а затем нервно проводит рукой по бедру, прежде чем замереть.

— Просто не уверена, что буду хорошим примером для такой малышки, как Айви. После проведенного с вам дня меня осенило, что я понятия не имею о нуждах ребенка.

Посмеиваюсь, прежде чем признать:

— Я тоже, поэтому надеюсь, что тебя это не сильно беспокоит. Я просто импровизирую, Холли. Каждый день размышляю над ошибками, которые совершил, одну за другой, в надежде на то, что иногда все же поступаю правильно.

— Айви напоминает мне себя в детстве, — тихо признается она, опустив голову, чтобы еще раз взглянуть на браслет, который продолжает теребить. — У меня не было матери, и я говорю это не потому, что у Айви тоже нет мамы, — Холли оглядывается на фотографию Лоры, уточняя. — Я вижу, что у нее есть мать, которая очень ее любила.

— Что случилось? — мягко спрашиваю я.

Наконец, девушка поворачивается ко мне, и на ее лице читается полное опустошение.

— Прости, это было грубо с моей стороны, и тебе не нужно отвечать, — подхожу к ней и обхватываю ладонями ее лицо, большими пальцами мягко гладя щеки. Я вижу, как Холли сглатывает свою боль и моргает, когда влага угрожает пролиться из ее глаз.

— Нет, мне хочется тебе рассказывать, но не тогда, когда ты смотришь на меня вот так.

— И как же я на тебя смотрю? — почти шепчу я, опуская взгляд от ее темно-карих глаз к пухлым розовым губам.

Со вздохом и даже тише, чем я, девушка отвечает:

— Так, будто я могла бы стать частью твоего мира.

— Уже поздно думать об этом, — признаюсь я тут же, делая последний шаг вперед, чтобы сократить расстояние между нашими телами, и не отрывая взгляда от Холли, прижимаюсь губами сначала к одному уголку ее рта, а затем к другому.

— Расскажи мне. Я тебя выслушаю, — шепчу ей на ухо. — Или ничего не говори. Я подожду сколько нужно.

Продолжаю нежно целовать ее, пока наши губы не вспыхивают алым, и с последним легким прикосновением к ее нижней губе, которое вызывает у девушки тихий вздох, я отстраняюсь и продолжаю:

— Расскажи мне все, чем хочешь поделиться, потому что мне хочется знать о тебе все. Хорошее и плохое. Не сдерживайся. Позволь мне нести твое бремя. Клянусь, теперь я достаточно сильный.

Ее веки трепещут. Холли делает глубокий, ровный вдох, и, когда открывает глаза, я вижу решение в ее взгляде.

— Мы можем присесть?

Делаю шаг назад, беру ее за руку и веду к большому дивану. Ощущая связь между нами, девушка осторожно садится рядом со мной, позволяя держать себя за руку.

— Я всю свою жизнь была одна, — начинает Холли, глядя мне в глаза. — Мне было восемнадцать, когда мне стало известно, почему у меня нет семьи. Все свое детство я провела в патронажных семьях, переезжая из одного дома в другой, а иногда из штата в штат, меняя школы, как другие дети меняли обувь.

— Как думаешь, почему тебя не удочерили?

Я должен позволить ей говорить, но не понимаю почему с ней так произошло, ведь есть столько семей таких, как Нейт и Лив, которые изо всех сил пытаются зачать, а дети все равно остаются у социальной службы.

Холли печально пожимает плечами и прерывает зрительный контакт.

— Не знаю, почему, но прежде чем ты решишь, что со мной случилось что-то ужасное, пока я росла в патронажных семьях, скажу, что все совершенно не так. Да, меня травили в школе из-за того, что я была сиротой и не одевалась по последней моде, но ничего ужасного не произошло. Это просто было частью детства.

— Ты не чувствовала привязанность ни к одной из этих семей?

Холли мягко качает головой и отвечает:

— В моем районе было много брошенных детей или детей, которые по какой-то причине остались одни, поэтому система была заполнена «опекунами», которые зарабатывали на детях, а не семьями, которые хотели привести ребенка в свою жизнь в долгосрочной перспективе. Я была просто средством для получения финансовой помощи для большинства из них. Лишними фунтами к их ежемесячной зарплате.

— А твои мама и папа? Или бабушка с дедушкой? Ты что-нибудь знаешь о них?

Когда Холли поворачивается, чтобы взглянуть на меня, ее глаза мокрые от непролитых слез, и невообразимая боль мерцает в их коричневых глубинах.

— Документы отдали, когда мне исполнилось восемнадцать, и я больше не числилась в системе. Мою мать звали Леона Ричардс. Ей было двадцать с небольшим, когда она родила меня, и в основном, эта женщина жила на улице. Длительное употребление наркотиков только усилило проблемы с ее психикой.

Девушка глубоко вздыхает и продолжает свой рассказ:

— Через пару дней после моего рождения ей разрешили забрать меня из больницы и поселили в приюте для матерей с детьми, однако сотрудники не заметили, что у моей матери была тяжелая послеродовая депрессия. Через неделю после моего рождения она отвезла меня на местную заправку — сказала парню за стойкой, что у нас кончился бензин, но нет денег на покупку, и он сжалился над ней, позволив бесплатно заполнить топливом пустую пластиковую бутылку из-под молока.

Холли сжимает мою руку и снова смотрит на меня с опустошением на лице.

— Иногда она мне снится, такая похожая на меня. А еще пламя, дым и жар.

Я понимал, что то, что девушка держала в себе было болезненным, но даже не догадывался, какие страдания выпали на ее долю.

— Все хорошо, — успокаиваю я, когда по ее лицу стекает первая слеза. — Не нужно продолжать, если тебе тяжело говорить об этом.

— Нет, — произносит Холли хрипло, а затем чуть более решительным голосом говорит, — нет, мне нужно это сделать. Я никогда никому не рассказывала о своем прошлом, и мне хочется, чтобы ты стал тем самым человеком, с которым я могу этим поделиться.

Смахиваю влагу с ее щек и жду, когда она продолжит.

— Мама отнесла меня в укромное место в близлежащем лесу. Положила меня на землю, прислонив к стволу дерева, и вылила на себя четыре пинты бензина. Никто не знал, почему она сделала это. Лишь предположили, что женщина страдала от галлюцинаций, которые иногда могут сопровождать определенные типы тяжелой послеродовой депрессии.

— Кто нашел тебя? Кто тебя спас?

— Парень, гулявший с собакой, увидел дым и услышал, как я плачу. К тому времени моя мать была уже мертва, но пламя до меня не добралось. Женщина позаботилась о том, чтобы я оказалась достаточно далеко от того места, где она решила покончить жизнь самоубийством.

— Мне жаль, что тебе пришлось узнать об этом из полицейского отчета. Жаль, что рядом с тобой не было никого, кто смог бы помочь тебе пройти через все это.

Холли горько улыбается, гневно качая головой.

— Я думала, что нашла того, кто поможет мне это сделать. Его звали Йен. Он был солидным мужчиной, на несколько лет старше меня и обещал подарить мне весь мир.

Инстинктивно сжимаю кулаки. Что бы ни сделал этот придурок Йен, мне уже хочется выбить из него все дерьмо, а ведь я ни разу в жизни ни на кого не поднимал руку.

— Йен был очаровательным, окружил меня любовью, которой у меня никогда раньше не было, и я принимала ее, как будто она была последней в моей жизни. К тому времени, как я переехала к нему, его привязанность переросла в контроль. Он приглашал друзей и приказывал мне одеваться в откровенные наряды. Как говорил Йен: «чтобы показать им то, что принадлежит мне и что они никогда не получат». Если я этого не делала, он злился и отталкивал меня. Говорил, что я бесполезна, а потом исчезал на несколько дней, оставляя меня без денег и часто без еды. Я полагалась на него во всем, поэтому Йен буквально удерживал мою жизнь в своих руках.

— Как у тебя получилось уйти от него?

Холли грустно смеется.

— А я и не уходила. Он сам меня бросил.

Выдернув руку из моей хватки, тем самым стирая память о моем прикосновении, девушка встает. Когда она подходит к шкафу с фотографиями, я тоже встаю и следую за ней.

— Лично я рад, что он не видел того, что находилось у него перед глазами, и счастлив быть здесь, с тобой.

Ее плечи опускаются, и она поворачивается ко мне лицом. Мы всего лишь на расстоянии вытянутой руки, но это расстояние ощущается как километры.

— Неужели ты ничего не понимаешь? Я так отчаянно пыталась удержать объедки любви, которыми Йен меня кормил, что даже после того, как он попытался заставить меня заняться сексом со своими друзьями и деловыми партнерами, именно Йен закончил наши отношения. Бросил меня здесь, на этом острове, без гроша за душой, и, если бы не твой брат, Лиам, я могла бы стать легкой добычей для кого-то гораздо худшего, чем Йен.

Холли поворачивается, хватает семейную фотографию, на которой я обнимаю Лору, и тычет ею в меня.

— Разве ты не видишь, Джош? Я никогда не смогу сравниться с женщиной, которую ты любил. Меня бросила мать, а мой первый мужчина использовал меня, чтобы показать свою ненормальную привязанность. Я никчемна. Испорченный товар. В то время как ты… — печально улыбается она мне, — … не только пережил самую страшную боль, которую только можно было себе представить, но и ни разу не позволил ей помешать себе стать замечательным отцом. Ты слишком хорош для такой, как я, Джош.

И она абсолютно ошибается.

— Женщина, которую я вижу перед собой, не никчемна, — начинаю я, не двигаясь. Не хочу отвлекать девушку от моих слов прикосновением, несмотря на желание дотронуться до нее. — Она талантлива, жизнерадостна, забавна, умна и настолько красива, что у меня захватывает дух.

Не в силах больше сдерживаться, я стою перед ней, пытаясь открыть свое сердце.

— Ты думаешь, я — совершенство. Но это не так. Когда родился Артур, я не мог смотреть на него, не хотел прикасаться к нему или обнимать, заставлял себя кормить его, чтобы он наконец-то перестал плакать.

Мое откровение болезненно. Это признание в грехе, которого никогда, никогда себе не прощу.

— Прошли месяцы, прежде чем я смог смотреть на него без ненависти. Знаю, что это ужасное чувство по отношению к малышу, но он находился рядом, а Лора — нет. К сожалению, у меня были мысли о том, что, если бы мы никогда не зачали его, она бы не рискнула своей жизнью. У Айви осталась бы мать, а у меня — жена.

Холли снова начинает плакать. Ее слезы стекают по щекам и капают с подбородка. Мне не хочется расстраивать ее еще больше и причинять ей боль, но она должна знать, что никто не совершенен.

— Пожалуйста, не ставь меня на пьедестал, Холли. Ублюдок, которым я был, когда только приехал сюда — это лишь малая толика того, кем я стал. Ненавижу себя за то, как обращался со своей семьей, своим ребенком… — протягиваю руку и обнимаю Холли за шею, нежно притягивая ее к себе, — … с тобой. И если ты что-нибудь поняла из того, что я сказал, то знай — идеал часто переоценивают. Ты удивительная женщина с огромным сердцем и открытой душой, несмотря на боль, которую пережила. И мне не известен никто столь же сильный, как ты.

Дрожащими руками Холли тянется ко мне, утыкается в мое плечо и остатки ее слез впитываются в ткань моей рубашки.

— Если я попрошу тебя отвести меня в свою постель, ты согласишься?

Понятно, почему она спрашивает. Холли считает, что она испорчена и что в этот момент я не буду желать ее. Но девушка ошибается. Я хочу ее так же сильно, как и раньше. Нет, не так. После того, как мы провели целый день вместе, после того, как девушка прижимала к груди моих детей, я желаю ее гораздо сильнее.

— Я уложу тебя в постель, — шепчу я в изгиб между ее шеей и плечом. — Но не воспользуюсь тобой. В следующий раз, когда окажусь внутри тебя, это не будет борьба со своими призраками или демонами.

Я целую Холли за ухом, и она дрожит.

— В следующий раз, когда буду внутри тебя, будем только ты и я.

Глава 25

Холли

Джош ведет меня в свою спальню, открывает дверь в ванную и включает воду, чтобы наполнить огромную ванну. И, когда я говорю «огромную», это означает, что в ней можно устроить вечеринку у бассейна.