Еда, пиво, подгузники, влажные салфетки, свежие фрукты и овощи. Назови все что угодно, и поймешь, что она купила это. Для нас. Для моих детей и меня. А я что сделал? Злопнул дверью у нее перед носом в первый раз, а во второй таращился на нее так, будто у нее выросла вторая голова. И ни разу не поблагодарил ее, не спросил ее имени и даже не улыбнулся. Нет, я просто пялился на нее. Более того, положа руку на сердце, признаюсь, мой взгляд был совсем не дружелюбным.

Плевать, что ее попросил помочь ее босс, сделав одолжение Нейту и Лив. Плевать, что она пошла по магазинам вместо того, чтобы пойти домой и лечь спать после длинной смены в клубе Нейта. Плевать, как ее зовут или что у нее длинные загорелые ноги и красивые карие глаза.

Мне все равно, потому что я приехал сюда, чтобы сбежать от людей. От их жалости и помощи. От их заботы и сочувствия. Но в основном от воспоминаний о Лоре, которые нарисованы на их лицах.

Если Айви говорит что-нибудь смешное, у них появляется определенное выражение лица, которое так и гласит: «Лора бы так гордилась».

Если Артур учится чему-то новому, они улыбаются со слезами на глазах, их мысли и чувства как на ладони: «Если бы только Лора могла его видеть».

Не хочу, чтобы их воспоминания преследовали меня. У меня своих достаточно — миллион чувств, тысячи мыслей, несчетное количество воспоминаний. Те самые, которые я прячу в бронированный ящик на время ясных солнечных дней, чтобы вытаскивать их один за другим, только когда наступает бесконечный мрак ночи.

Мы не способны ценить особенные моменты, пока проживаем их, и понимаем их истинную ценность, только когда они становятся воспоминаниями. Для многих эти кадры особенных моментов бесценны. Для меня они — мука, и как наркоман, жаждущий очередной дозы, я открываю свой тайник во мраке ночи, когда никто не сможет помешать мне использовать их как оружие. Когда никого не будет рядом, чтобы видеть, как я вырезаю каждое воспоминание на своей коже. Когда тону в боли от самобичевания за каждый день, час, минуту и секунду, которые провел рядом со своей женой.

Воспоминания — мое излюбленное оружие для причинения себе боли; кому нужно разрезать плоть ножами или бритвами, если только одно воспоминание, где есть она, протыкает мне сердце.

Лора улыбается.

 

Глава 7

Холли

Что за ненормальный придурок. Мудак. Козел. Говнюк.

Когда Рейчел, моя лучшая подруга и администратор в «Авроре» — клубе, где я работаю, по окончании моей рабочей смены попросила об одолжении, даже не думала, что все кончится тем, что я потрачу два часа своего драгоценного времени, отведенного на сон, на покупки для одного неблагодарного идиота.

Хотя, у него очень милый маленький мальчик.

А от него так и исходили волны душевной боли.

Все равно он тот еще засранец.

«Мужчина потерял жену», — шепчет мне моя совесть, пока я с трудом преодолеваю три лестничных пролета до своей квартиры, в которой живу вместе с Рейчел и Зои, вспоминая трагедию, которая случилась в семье Нейта в прошлом году.

— Мне все равно, через что ему пришлось пройти, — бубню я себе под нос, когда усталыми ногами быстро проскакиваю последние ступеньки. — Нельзя так обращаться с людьми, особенно если они задницу рвут, чтоб помочь тебе.

— Ну и кто тут задницу рвет? — слышится голос Зои, которая кричит из открытой двери нашей квартиры. Смотрю вверх через последний лестничный пролет и вижу, что она стоит там и ждет меня.

На ней лишь бикини, аппетитное тело блестит от масла, а длинные темные волосы, собранные сзади в беспорядочный пучок, подчеркивают ее поразительные экзотические черты лица. Мать Зои была цыганкой индийского происхождения, которая ушла из своего кочующего табора, когда влюбилась в беженца из Сомали. Табор ее матери отвернулся от них, поэтому они осели в северной Англии, и вскоре появилась Зои. Внешне она взяла все самое лучшее от обоих родителей: гладкая кожа кофейного цвета и безупречное телосложение. У нее поклонников больше, чем у других девушек, и она с легкостью отмахивается от всех попыток познакомиться с ней, потому что для Зои существует только один человек, который заставляет ее сердце биться быстрее.

— Выходной? — догадываюсь я, когда замечаю у нее на плече висящую пляжную сумку и полотенце.

— О да, он самый, — отвечает она с ослепительной улыбкой на пухлых губах. — Я пыталась убедить Рейчел пойти поваляться со мной на солнышке, но она сразу же завалилась в кровать.

Человек, который заставляет трепетать сердце Зои — наша соседка по комнате, моя лучшая подруга и наш прямой начальник, Рейчел Майлс.

— Ну, она только что пришла с двенадцатичасовой, а зная Рейчел, то с четырнадцатичасовой смены в клубе. Нельзя ее винить в том, что она хочет завалиться в кровать в своей прохладной комнате с кондиционером.

Зои кусает свою губу, на ее лице написана неуверенность. Эта девушка совсем не знает, какая она необычная, как снаружи, так и внутри. Проблема в том, что Зои влюблена в ту, с кем ей никогда не быть вместе. Рейчел предпочитает мужчин. Вот так обстоят дела, но любовь Зои к ней перевешивает этот факт. Для Зои любовь — это когда ты не можешь перестать смотреть на того, кого любишь, даже если в ответ на тебя никогда не посмотрят.

— Да, думаю, ты права, — бормочет девушка и пожимает плечами. — Ты тоже пойдешь на боковую? Выглядишь измотанной.

— Так и есть, — отвечаю я, пока тащу свое тело через последние несколько ступенек и, проходя мимо Зои, быстро чмокаю ее в щеку. — Сегодня у меня выходной, и, думаю, что просплю двадцать четыре часа к ряду.

Мы меняемся местами, и теперь я прислоняюсь к дверному косяку, в то время, как Зои стоит на верхних ступеньках.

— Я могу вылезти из своей норы, чтобы купить какой-нибудь еды, хотя, если ты хочешь испечь еще печенья с кешью, которое делала на той неделе, я не буду против.

Посылаю Зои свою лучшую улыбку в стиле «пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!», на что она отвечает:

— Тебе нужно поработать над своим щенячьим выражением лица. То, что я вижу сейчас, — указывает она на мое лицо одним из своих пальцев с маникюром цвета морской волны, — больше похоже на запор.

Улыбка слетает с моего лица, и я гляжу на нее со злобным прищуром:

— Пришибу тебя как-нибудь.

Зои смеется. Даже насмехаясь надо мной, девушка выглядит ужасно привлекательно. Она продолжает спускаться по лестнице, махая мне через плечо и нараспев выдавая:

— Мечтай, мечтай.

Когда я слышу эхо ее последних шагов на первом этаже, то поворачиваюсь и захожу в нашу квартиру. К счастью, моя комната находится сразу после прихожей налево, и к тому времени как подхожу к ней, я уже почти голая и готовая нырнуть под свои прохладные хлопковые простыни.

***

— Холли, моя сладкая ягодка. Просыпайся. Я знаю, ты меня слышишь.

— Ммм, отвали, — шепчет мой мозг, и я надеюсь, что губами произношу то же самое, когда натягиваю простынь себе на голову.

— Я в долгу не останусь. Пожжжалуйста… ты ведь не хочешь подвести свою любимую соседку по комнате, правда?

— У меня сегодня выходной, Рейч. Пусть тебе Зои поможет, — умудряюсь проворчать я, пока зарываюсь поглубже в подушки.

— Зои не умеет петь и играть на гитаре, а группа, которую мы пригласили, отменила концерт. Я не могу оставить сцену в «Авроре» пустой, а твое выступление, когда ты вышла на замену в прошлый раз, всех потрясло. Давай, моя маленькая сладкая девочка, я заплачу тебе как за две смены.

— Это было разовое выступление. Я не певица. Позвони в агентство и попроси их прислать кого-нибудь.

Холодный воздух касается моей голой кожи, когда с меня срывают простынь, и я сразу же сворачиваюсь калачиком, чтобы закрыться от того, что, как предполагается, последует далее.

— У тебя будут свободны оба выходных, если ты выйдешь с выступлением на час или два.

Когда я не шевелюсь и не отвечаю, она продолжает умасливать меня нежным голосом:

— Я знаю, что ты хочешь попасть на художественную выставку в Старом Городе, а еще, что осталось всего несколько дней до закрытия. Поэтому, выползай из своего укрытия, прыгай в душ и заставь сегодня толпу ахнуть от твоего бархатного голоса.

Эта девчонка играет нечестно. Мне действительно очень хочется посетить эту выставку.

— Ладно, ладно, — ворчу я в подушку и слышу, как Рейчел кричит свое триумфальное «Да!», сопровождая это жестом победителя. — Отдай мне мою простынь обратно, и я смогу подремать еще часок перед тем, как встать окончательно.

—– Не-а, нет, нет, нет, — отвечает она, дразня меня, а потом шлепает ладошкой по моей голой заднице. — Я знаю тебя, моя ягодка. Ты свернешься клубочком и продрыхнешь всю ночь. Так что, давай, вставай и тащи свою белоснежную попку в душ.

— Клянусь, если ты еще раз шлепнешь меня по заднице… — предупреждаю я, повернув голову в ее сторону. Приоткрываю один глаз и вижу, что Рейчел уже замахивается, чтобы сделать ударить снова.

— То что? — язвит подруга и отступает от кровати.

— Я… Я… Я придумаю что-нибудь, когда мой мозг проснется. Ты же знаешь, я плохо соображаю, когда только проснулась.

— А ты думаешь, почему я всегда прошу тебя об одолжении, когда ты еще спишь, — бросает она через плечо, выходя из моей комнаты.

— Ведьма, — бормочу я и начинаю руками шарить вокруг себя в поисках простыни, чтобы укрыться, но ничего не нахожу.

— Эй, — кричу в открытую дверь своей спальни. — Отдай гребаную простыню или я…

— Или что? — дразнит Рейчел меня откуда-то с другого конца квартиры. — Просто вставай, Холли. Ты проиграла… опять.

Я плюхаюсь обратно на спину, изображая морскую звезду своими голыми конечностями.

— Вот так всегда.

Глава 8

Джош

Последняя неделя для меня была настоящим испытанием.

Заботиться о маленьких детях на новом месте в жаркую погоду и без отсутствия обычного распорядка дня — от всего этого у меня начался сильный стресс.

Но, несмотря ни на что, я чувствую, что могу здесь дышать.

Не хочу сказать, что все, с чем я боролся, волшебным образом исчезло, но, наконец-то, чувствую, что могу смотреть правде в глаза, а не убегаю от нее как испуганный слабый маленький мальчик. Как трус, которым был слишком долго.

Мне стыдно за то, кем я стал. Противно смотреть на себя в зеркало, на свое лицо, замечая темные круги под глазами и впалые щеки, и понимать, что причина этого кроется не в том, что именно отняла у меня жизнь, а в том, что я почти погряз в своем горе.

Невозможно отмотать все назад, невозможно вычеркнуть из жизни весь прошлый год, но я могу пообещать себе и своим детям, что продолжу жить — ради них, и ради самого себя. Если постоянно буду себя корить, то не смогу быть хорошим отцом, сыном, братом или вообще человеком.

— Принцесса Айви, — зову через прикрытую дверью в ванную, ожидая немедленного отклика, но в ответ только тишина. — Айви, ты слышишь меня? — говорю я спустя несколько секунд, приблизив лицо почти вплотную к узкой щелке.

— Папа, — раздраженно ворчит она. — Я какаю. Можно мне посидеть хотя бы пять минут в покое и тишине?

Не могу удержаться и начинаю хохотать над маленькой крошкой, которая повторяет мои слова и бросается ими в меня же. Не могу сосчитать, сколько раз на этой неделе я пытался сходить в туалет, и один, а то и оба ребенка шли за мной по пятам, а затем начинали плакать или раскидывать разные вещи под дверью. Сходить пописать, когда они не спят, и так достаточно сложно, а уж сходить по большой нужде и вовсе проблема.

Да, я использую выражение «сходить по большой нужде».

Лора будет смеяться до коликов, когда я скажу ей…

Моя улыбка исчезает, оставляя на лице щемящую боль там, где совсем недавно была широкая ухмылка. Это один из тех моментов, когда я забываюсь и пытаюсь запомнить забавный случай, чтобы поделиться им с ней, и такие моменты причиняют больше всего боли. Как будто мое подсознание видит, что я пытаюсь жить, но не желает позволить мне этого. Поэтому самым мучительным способом напоминает о том, что мне уже никогда не доведется делиться забавными случаями со своей женой или держать ее в курсе всего, что происходит с нашими детьми, и что заставило бы ее смеяться. Мне придётся хранить эти моменты в своей памяти, в то время как все, чего хочу, это поделиться ими с единственным человеком, который больше на свете хотел бы узнать о них. Мне невыносимо от того, что Лора не узнает ничего из того, что на первый взгляд кажется мелочами. Для нее они бы не были мелочами.

— Хорошо, Айви, — с трудом говорю я из-за причиняющего боль комка в горле. — Приходи ко мне, когда закончишь, и не забудь…

— Помыть руки. Я знаю, папочка, — перебивает дочка, и, наверняка, закатывает глаза, точно так же, как делала ее мать.