— Я никогда не дерзнул бы просить этого ни у Господа, ни у Санта-Клауса.

Она увидела, что в глазах Энтони вспыхнул смех. Оставалось лишь улыбнуться в ответ.

— Теперь понимаете? Люди редко получают то, чего хотят. Так какой же смысл вообще хотеть чего-нибудь?

— Один мой друг, епископ, всегда говорил: «Господь лучше знает, что нам нужно».

— Вашему епископу никогда не доводилось жить в Пещерном городе.

Он не стал задумываться над тем, верно ли это.

— Вы далеко не всегда были такой покладистой. Чего вы хотели, когда еще не боялись просить?

— Попробую вспомнить, хотя это было слишком давно. — Она провела указательным пальцем по щеке и обнаружила, что та еще болит. — Наверно, того, что другим доставалось даром. Спокойствия, безопасности, человека, на которого можно положиться, детей, которым бы я могла дать то, чего не имела сама. Настоящий несбыточный сон.

— В этом нет ничего несбыточного. Стоит только уехать отсюда.

То ли поздний час, то ли теплота, прозвучавшая в голосе Энтони, странно подействовали на нее. Откуда-то возник комок в горле. Она не могла ни усмехнуться, ни пожать плечами.

— Я забыла самое главное, да? Видите ли, все это должно было случиться только здесь. Здесь и со мной.

— Да, это вы уже говорили. — Энтони тоже поставил свой стакан. Девушка была всего лишь в футе от него, но их разделяли две совершенно разные жизни. Ему не хотелось этого. И тогда он понял, что не может жить без этой женщины.

Он наклонился и, сделал то, что удивило их обоих: дотронулся до ее волос. Его рука скользнула по ее плечу, затем по предплечью. Глаза Кэрол расширились — сначала от испуга, а потом от удивления. Хэкворт притянул ее к себе. Через мгновение девушка, прижатая к груди, протестующе забилась в руках. Но объятия Энтони стали только крепче.

— Кэрол, — тихо сказал он, — побудьте так еще минутку.

— Мне это не нужно.

— Нужно. Нам обоим. — Он гладил спину Кэрол, щека прижималась к ее волосам. Девушка так уютно устроилась в его объятиях, словно какой-то гениальный мастер создал ее специально для этого. Энтони разрывался между желанием и состраданием.

— Я ведь хотела так мало, правда? — прошептала она. — Так же мало, как и большинство людей.

Но большинство людей боялись ударить ради этого палец о палец. Мужские руки сомкнулись еще крепче. Хэкворта окутал ее запах, тепло ее тела проникало прямо в душу. Или в то, что от нее осталось.

Кэрол подняла лицо, и серые с изумрудинками глаза заглянули в прозрачные лазурные озера. В их глубоких омутах затаились века печали, тоски и угнетения. В них отражался не только Пещерный город, но и многое, многое другое. Бурлили волны величавого духа, гордости и дерзости женщины, которую невозможно победить, переделать или отнять у нее что-нибудь без борьбы не на жизнь, а на смерть.

Энтони наклонился к ней, и девушка не отстранилась. Губы прильнули к ее губам, ища того, что она сама хотела отдать. В этом поцелуе не было ничего от священника. Он забыл и о долге пастыря, и о святых дарах. Ее запах, ее прикосновение, нежная ласка шелковистых губ заставила его потерять голову.

Наконец она отодвинулась, и Энтони разомкнул объятия. Глаза Кэрол были сухими, но обезображенное синяками лицо казалось грустным.

— Не стоит увлекаться, — сказала она. — Вы мужчина, а я женщина, и никто из нас не девственник. Энтони, если вам нужна жена, скажите об этом прямо. Я обещаю подумать.

— Неужели в вашей жизни было так мало покоя, что, обретя его, вы и не поймете?

— Так это покой? Что ж, пусть. Я могу узнать добрые намерения. Но знаю и то, чем они обычно кончаются. — Она соскользнула с дивана и встала на ноги. — Читайте книгу. Вы получите настоящее наслаждение.

Он уже получил наслаждение. Энтони больше не лгал себе: однажды ложь погубила его. Нет, он наслаждался женщиной. Наслаждался, прикасаясь к ней, держа ее в объятиях, разговаривая с ней. Целуя ее. И ни на что из этого он не имел права.

— Спокойной ночи, — сказал он.

Она не закрылась в спальне. Даже час спустя, погрузившись в книгу, он видел, что дверь все еще открыта.

Глава 6

— Это мой самый скромный наряд. — Кэрол застыла на пороге гостиной. На ней было ярко-сиреневое вязаное платье в талию, подчеркивавшее грудь. Оно заканчивалось в дюйме над коленями. — Похожа я на жену священника?

Энтони вспомнился премудрый иудейский царь Соломон, восхищенный красотой приехавшей к нему в гости царицы Савской. Помогла ли ему напоенность мудростью, сходящей свыше, преодолеть искушение?

— Не очень, правда? — с насмешливой гримасой спросила она. — Что-то не верится.

— Вы чудесно выглядите.

— Ах, разве в этом дело? У меня достаточно Послушный вид? Целомудренный? Добродетельный?

— Не следует желать невозможного.

Ее зубы ослепительно сверкнули.

— Я выглядела бы более целомудренно, если бы вы застегнули на мне «молнию».

— Вы выглядели бы целомудренно только в том случае, если бы на вас было пальто, застегнутое сверху донизу, и сапоги до колена.

— Но мне ведь не надо выходить на улицу, чтобы попасть в церковь. Стоит только спуститься вниз, и готово! — Она закружилась на месте, и подол платья раздулся, обнажив бедра. Пальцы девушки собрали гриву волос в одну толстую прядь и приподняли ее над шеей.

Он увидел, что Кэрол почти справилась с «молнией». Однако оставалась еще приличная щель, в которой виднелась часть спины. Энтони пересек комнату и взялся за застежку. Кожа девушки была смуглой, гладкой и сверкающей. На ней не осталось и следа синяков. За шесть дней, прошедших после переезда, все видимые повреждения почти исчезли.

Застежка медленно поползла вверх. Ему хотелось прикоснуться к Кэрол, ощутить упругость ее тела, шелковистость кожи. Но он прекрасно знал, чем может кончиться такая вольность. Их договор окажется успешным только в том случае, если близость будет мечтой, а дружба — реальностью.

— Серьезно, Энтони. Я не хочу подводить вас. — Она обернулась к нему лицом. — Я знаю, вы пытаетесь сделать так, чтобы в церковь ходило побольше народу. А люди придут и подумают, чего это ради вам пришло в голову жениться именно на мне.

— Вы действительно верите этому?

Девушка смотрела на Энтони до тех пор, пока легкая улыбка не коснулась ее губ, а глаза не стали цвета синайской бирюзы.

— Ну что ж, большое спасибо.

— Я объявлю о нашем бракосочетании с кафедры.

— Они удивятся, почему это произошло так быстро… Несмотря на мои чары.

— Каждому хочется верить в волшебные сказки и любовь с первого взгляда.

— А вам хочется?

— Чего хочется? — недоуменно переспросил Энтони.

— Хочется верить? Мне нет. Временами я даже не знаю, верю ли в любовь вообще. — Она на мгновение задумалась. — Беру свои слова назад. Я не верю. Но вы уже были женаты. Может быть, ваш брак был одним из миллиона. Любовь с первого взгляда и на всю жизнь.

— Мне нужно кое-что сделать внизу до того, как начнут приходить люди. — Он шагнул к двери.

Кэрол глядела ему вслед. Новоявленный супруг был слишком обеспокоен нарушением молчаливого уговора, в который они вступили, обменявшись брачными клятвами.

— Энтони, — тихонько окликнула она. — Знаете, у вас была своя жизнь, а у меня своя. Если мы собираемся жить вместе, рано или поздно нам придется рассказать друг другу о своем прошлом. Неужели вас ни капли не интересует, кто я такая и откуда взялась?

— Вы не обязаны мне ничего объяснять.

— Иными словами, не задавай лишних вопросов, которые могут нарушить наше дурацкое соглашение? Может, вместо фиктивного брака проще было нанять мне телохранителя или купить рыцарские доспехи? Наверно, эта ноша была бы куда легче.

Он обернулся.

— А вы надеялись, что это будет легко?

— Кажется, я вообще ни о чем не думала. У меня не было на это времени, да и с головой было не все в порядке.

— Мне жаль, что вы раскаиваетесь. Тогда это казалось лучшим выходом из положения. И сейчас кажется.

Она вздохнула.

— Вы можете не отвечать на мои вопросы, преподобный. Кое-какие ответы я знаю и сама. Вы вовсе не такая бездушная кукла, которой изо всех сил хотите казаться. Может, как-нибудь вы все-таки согласитесь немного рассказать о том, кто вы такой? Я знаю, вам это трудно. Но — Бог свидетель — жить со мной тоже не сахар. Вы не считаете, что нам будет легче, если мы получше узнаем друг друга? Тогда наш брак не был бы пустой тратой времени.

Но Энтони вовсе не считал их брак пустой тратой времени. После того как девушка переехала к нему, время понеслось стрелой. Секунды оборачивались минутами прежде, чем он успевал спохватиться. Цвет, вкус и звук вошли в его жизнь, которая раньше казалась серой вереницей дней. Он не хотел думать ни о том, к каким изменениям привел этот фиктивный брак, ни о своей странной реакции на них. Он не был бездушной куклой, изображавшей священника. Все обстояло куда хуже. Намного хуже.

— Кто я такой? — задумчиво спросил он. — Я сам этого не знаю. И даже не знаю, что вам ответить.

— Вы могли бы начать с чего-нибудь попроще. Например, с того, почему приехали сюда. И кем были до приезда.

— Я приехал сюда, потому что тут были люди, которые нуждались в том, что я мог им дать. Те самые люди, которые ждут внизу, пока я открою им дверь.

— Тогда идите. — Кэрол тряхнула волосами. Она собиралась заплести косу, чтобы придать себе более покорный вид, но теперь решила распустить их по плечам. Разгадка шарады, которую представлял собой их брак, не стоила таких жертв. Похоже, и сам Энтони придерживался того же мнения.

Хэкворт не вздыхал, не пожимал плечами, но Кэрол показалось, что в глазах его светится просьба о прощении.

— Спасибо, что вы согласились сегодня пойти со мной, — сказал он.

— Я думаю, это самое малое, чем я могу отблагодарить вас за помощь.

Приготовления были закончены. Гидеон сыграл бравурную прелюдию, спел хор, прочитали молитву и наконец святой отец сделал важное сообщение. Тут же примерно двадцать пять человек обернулись к новобрачной и одарили ее таким же количеством добрых улыбок.

Когда небольшой переполох закончился, Кэрол села в заднем ряду и посмотрела на человека, стоявшего у алтаря.

Интересно, была ли на свете женщина, которой надоело бы смотреть на Энтони? В нем была загадка, составлявшая львиную долю его обаяния. Женщина могла представить его кем и чем угодно. Наверно, даже его покойная жена терялась в догадках, ибо знала о нем ничуть не больше, чем кто-нибудь другой.

Но за аурой тайны скрывался поразительно притягательный мужчина. Кэрол могла сказать это совершенно беспристрастно. На ее мужа — возможно, первого и последнего — было легко смотреть, но трудно отвести взгляд. В нем не было ничего простого или гладкого. Он был остер и точен. Он был нестерпимо ярким, немигающим пламенем, а его прихожане — бабочками, летевшими на свет его величия и силы. Он говорил, и паства немедленно умолкала. Глаза всех присутствующих смотрели только на него.

Но его обаяние объяснялось не внешней привлекательностью. Может быть, некоторые поначалу и обращали внимание на его мужественно-красивое лицо, широкие плечи и длинные мускулистые ноги, но это впечатление быстро проходило. В Энтони было нечто стихийное, пробивавшееся наружу, несмотря на вежливость и хорошие манеры, и бравшее за душу каждого.

Она не знала, как это назвать. Магнетизм? Харизма? Были слова, смысл которых она понимала — или думала, что понимает. Но сейчас она знала, что эти слова никуда не годятся. Они не говорили главного: этот человек горел в пламени, которое сам же и разжигал, и выходил из него преобразившимся, становясь лучше, чище, благороднее, чем прежде.

Она ведь ничего о нем не знала. Все, что ей было известно, она поняла по намекам. Намеки эти были редкими, но, ох, какими многозначительными. Полный заботы голос, который она заставляла себя слушать в больничной суматохе. Вспышка теплоты в глазах, неизменно сменявшаяся ледяным, нарочито равнодушным взором. Предложение жениться на едва знакомой женщине только для того, чтобы защитить ее.

Он начал говорить, и с языка его стали слетать фразы дотоле неслыханные, словно каждая из них вырывалась из самой глубины его сердца. Голос у проповедника был звучный, а со словами он обращался так любовно, что они начинали звучать совсем по-новому, по-иному. Кэрол никогда не любила ходить в церковь, но теперь она знала, что могла бы слушать Энтони как зачарованная и жить от воскресенья до воскресенья. Он любил устную речь, ее нюансы и интонации и заставлял своих слушателей тоже любить ее. И наступал момент, когда они забывали о любви и уважении к своему пастырю и сосредоточивались только на его речах, на том высшем смысле, который звучал в них, а затем устремлялись в небеса — туда, куда и вел их пастырь.