Она-то хорошо знала, что такое пустая квартира, и невольно кивнула.

— Ты помнишь, что сказала напоследок? — Он не дожидался ответа. — Ты сказала, что я ставлю себя выше самого Господа, потому что смог простить Джеймса, но не верю, что Господь может простить меня. Я чувствовал себя так, словно ты ударила меня под ложечку.

— Если ты пришел за извинениями, то я прошу прощения, я не имела права так говорить.

— Не извиняйся. Ты изменила мою жизнь. — Ему хотелось притронуться к ее волосам. Они были заплетены в тугую косу, такую же тесную, как и все в этой квартире. Такую же недоступную, как и ее плотно сжатые губы. Хотелось расплести эти волосы, дать им волной упасть, рассыпавшись по плечам, и погрузить пальцы в эти бьющие током локоны.

А Кэрол хотелось потребовать, чтобы супруг объяснился, но она знала, чем это чревато. Ей и так уже с трудом удается скрывать свои противоречивые чувства. Она ждала, и атмосфера в комнате стала постепенно накаляться.

— Ты была права, — наконец сказал Энтони. — Ты заставила меня поглядеть в лицо правде. Я никогда не терял веру в Бога, но думал, что Бог потерял веру в меня. Если я при всей своей греховности, всех своих ошибках смог простить Джеймса, то уж, конечно, непогрешимый Господь мог простить меня. Но моя гордыня была так сильна, что я верил, будто мои грехи были слишком ужасны, чтобы Господь простил их. Я не сумел сам стать божеством, но все еще думал, что я выше Господнего прощения. Поэтому я и вычеркнул Его из моей жизни.

Несмотря на все усилия, Кэрол была захвачена странным выражением его глаз, горевших, как у ветхозаветного пророка.

— Что-то изменилось?

— Да. — Он снова улыбнулся. Улыбка его отличалась от той, которая запомнилась. Она стала иной, в сто раз более чарующей. Оборона Кэрол трещала по швам. Поистине, это противоборство можно было выиграть только улыбками и теплыми, все понимающими взглядами…

Она отвернулась, но было уже поздно.

— Рада за тебя, Энтони.

— Ты возвратила мне жизнь, — сказал он.

— Ничего я тебе не возвращала. Я злилась. Хотела сделать тебе больно. Вот и все.

Энтони прикоснулся к ее плечу, и оттаявшая женщина больше не смогла отвести взгляд.

— Ты сделана это не однажды. Ты была единственной, кто боролся и заставил меня взглянуть в лицо правде. И дело не в том, что ты сердилась. Просто видела мою гордыню и позаботилась о том, чтобы я тоже ее увидел.

— Как бы там ни было, я по-настоящему рада.

А когда рухнули остатки крепостных стен, она поняла, что никогда не переставала любить этого человека, никогда не переставала принимать близко к сердцу все, что с ним происходит. Несмотря на скорый и совершенно неотвратимый развод, который окончательно разлучит их друг с другом, она не могла разлюбить его.

— Я потерял самое главное в себе, Кэрол. Потребовались месяцы, чтобы научиться жить по-новому.

Сколько времени он не звонил ей и не хотел видеться. Она была рада за него, искренне счастлива, но знала, что эти месяцы доказывали только одно: она, Кэрол Уилфред-Хэкворт, никогда не была дорога ему. Если бы было иначе, он пришел бы раньше и позволил ей принять участие в его внутренних борениях.

Она сказала себе, что обязана облегчить супругу разрыв. Это последнее, что еще в ее силах.

— Теперь у тебя все будет хорошо, — сказала жена. — Мы оба заслужили это. Наш брак все равно не смог бы стать настоящим. Я была расстроена, когда уходила, но потом поняла, что никогда не сумела бы отблагодарить тебя за все, что ты для меня сделал. Может, все получилось и не совсем так, как было задумано, но ты пытался помочь. И поэтому женился на мне.

— Нет, не поэтому. — Он дал волю желанию прикоснуться к ее волосам. Тугая коса была бессильна против его пальцев. — Я женился, потому что ты была нужна мне. В тебе было все то, чего я был лишен: тепло, бодрость, жизнь. А я был мертвым больше двух лет. Встретив тебя, не мог вынести и мысли о том, что с тобой что-нибудь случится. Стоило тебя потерять — и я лишился бы последнего, что у меня осталось. Даже тогда, в первые минуты нашего знакомства, я уже любил тебя.

Кэрол смотрела на него как завороженная. Этот мужчина покорил ее. Она пыталась что-то возразить, но вместо протеста из горла вырвался тихий стон. Энтони утопил пальцы в уже податливой косе и медленно, давая женщине время одуматься, привлек ее к себе.

Казалось, времени для отпора было достаточно, и все же его не хватило. Когда любящие губы прижались к ее губам, Кэрол по-настоящему поняла, каким окончательным было ее поражение. Поцелуй Энтони был дверью в мир, полный скорби и надежд, отчаяния и любви. Ей хотелось верить, что им удастся начать с того места, где они остановились, и построить жизнь заново. Хотелось верить в то, что он по-настоящему любит ее. Ведь он был честным человеком, признававшим силу клятв, даже если они и были даны по ошибке.

И все же она целовала его. Рот прижимался ко рту, и Кэрол пила его влажное тепло так, словно она умирала, а поцелуй мог сохранить ей жизнь. Ее руки обвивали его шею. Кожа Энтони была теплой, и женщина кончиками пальцев ощущала биение его пульса. Ее губы раздвинулись, и предложение было принято. Поцелуй становился все крепче. Он придвигался все ближе и, словно магнитом, притягивал к себе, пока женские груди не прикоснулись к его груди.

А потом он прижал к плечу ее голову, расплел волосы, и черные кудри накрыли плащом их обоих.

— Да, тяга была уже тогда, — призналась Кэрол, давая ему последний шанс к отступлению, — но это совсем не значило, что из нашего брака что-нибудь получится. Вовсе не требуется жить со мной. Ты выполнил свои обязательства и воскрес.

— Ты выйдешь за меня? — прошептал Энтони, уткнувшись ей в волосы. — По-настоящему? Я не мог прийти к тебе раньше. Я не был уверен, что смогу быть таким мужем, который тебе нужен.

— Секс только часть брака. В конце концов мы могли бы обойтись и без него.

— Я говорю не о сексе. Я имею в виду то, из-за чего потерял Клементину. Я был высокомерным, близоруким и эгоистичным. Я никогда не позволял ей стать мне настоящей женой, а потом она умерла, не дав мне возможности попробовать начать все сначала.

— Но ведь ты понял, почему потерял ее.

— И тем не менее продолжал сомневаться, что смогу быть тебе настоящим мужем. Понимаешь? Я боялся, что так ничему и не научился. И что хуже всего, боялся, что во мне пропала некая жизненная сила. Не мог доверять себе и не доверял Господу. Считал себя страшным грешником, недостойным Его любви. Прежде я не мог быть тебе настоящим мужем, что бы ни случилось. Просто не позволил бы себе этого. Теперь могу.

Кэрол ничуть не обманул этот поток признаний. Речь шла не о днях, которые могли бы укрепить их семейную жизнь, а о ночах. Энтони говорил о ночах, которые им предстояло провести в объятиях друг друга.

— А что будет, если ты попытаешься быть мужем, попытаешься любить меня и снова не сможешь?

— Мы попробуем снова. А если уж и тогда ничего не получится, то обратимся за помощью. — Он нежно и таинственно улыбнулся. — Но я не думаю, что нам придется копить деньги на врачей. Не думаю, что нам вообще придется к ним обращаться.

Кэрол знала, что он предлагает. Совместную жизнь. Не фиктивный брак. Из него возврата не будет. Отныне, если она скажет «да», им придется делить вместе дни и ночи, делить гнев и скорбь и — самое главное и самое непредсказуемое — делить любовь. А это очень больно. Будут времена, когда им обоим захочется, чтобы этого брака вовсе не было, когда жизнь в Кейвтауне превратит их любовь в пытку.

Она знала, на что идет. Но еще лучше знала, на что похожа жизнь без Энтони.

— Кажется, я уже говорила это. Я привыкла надеяться.

Он обмяк, словно боялся, что Кэрол откажется, а потом крепко, неистово, изо всех сил обнял ее.

— Ты не знала, как я тосковал по тебе. Но мне надо было убедиться, что в моих силах дать тебе то, в чем ты нуждаешься. Я слишком сильно люблю тебя, чтобы обмануть твои ожидания.

На этот раз у нее не осталось никаких сомнений, что Энтони действительно любит ее. Он сказал ей об этом дважды. Но тогда ей трудно было понять, к чему он клонит. На этот раз все оказалось чудесно. Она боялась дышать, боялась пошевелиться, потому что думала только об одном: стоит зажмуриться, и все это окажется сном.

Когда он снова поцеловал ее, мир обрел реальные черты: это не сон. Энтони был земной, настоящий, уверенный. Его скромная терпеливость кончилась. Он не собирался больше ничего объяснять. Руки, обнимавшие ее шею, подрагивали. Но не от страха, как она сначала подумала. От желания. От неудержимой страсти.

Внутри вспыхнул всепожирающий огонь, едва тлевший все месяцы подавления собственных чувств. Разве можно насытиться лишь прикосновениями. Позже она наверстает упущенное, медленно и дотошно станет изучать его, позволит себе насладиться, гладя его широкие плечи, кончиками пальцев ощущая биение его сердца. Но сейчас она жадно ласкала его, наслаждаясь прикосновениями к мужскому телу.

Кэрол не могла отделить один поцелуй от другого, первую нежную, интимную ласку от второй. Ее одежда исчезла, и она не помнила, когда и как это случилось. Энтони последовал ее примеру, и у нее осталось лишь смутное воспоминание о том, как она ему помогала. Страсть кружила голову, одновременно и ускоряя и замедляя бег времени. В мозгу мелькали обрывки слов: она вслух говорила ему о своей любви, и он отвечал ей тем же.

Когда они оказались на ложе, Кэрол была слишком переполнена счастьем, чтобы испытывать страх. Где-то в перерыве между двумя взрывами ощущений она отбросила прочь все сомнения. Нужно верить обещанию Энтони: если он еще не сможет отдать себя до последней капельки, это не имеет значения. Они сумеют справиться с этим — так же, как справились с другими препятствиями. И этот барьер тоже покорится им. Любимый и любящий муж больше не отпрянет от нее, чувствуя нестерпимый стыд, не уйдет в себя. Не принесет их брак в жертву собственной гордости. Их супружество будет настоящим, что бы ни случилось…

Когда два тела сплелись, Энтони перекатился на спину, увлекая за собой жену и не отрываясь от ее губ. Она ощущала прикосновение его прохладных голеней и горячей груди, покачивающихся бедер и того, что лучше всяких слов говорило о желании. Да, он был готов для любви. Он жег ее поцелуями, заставлявшими трепетно отзываться на ласки. Оставалось только одно, самое главное.

Руки Кэрол потянулись вниз, но Энтони перехватил. Он рывком перевернул жену на спину и приник к ее телу. А затем овладел ею, глядя прямо в глаза.

Супруг любил ее, ни на миг не отводя взгляда. В нем отражалось все, что он чувствовал: радость, любовь, гордость. Она потеряла счет времени, захваченная тем, что видела в его глазах и ощущала внутри. Это чувство было подобно рассвету, наступившему после долгой темной ночи.

Он двигался неторопливо, шептал слова любви, целовал, а потом снова и снова наполнял ее. Ему были понятны все тайные желания возлюбленной, а сомнения развеивали напор его плоти, горячность губ и радостный блеск глаз. Его любовь была ярким солнечным светом, пронизывавшим Кэрол, чтобы навсегда растопить лед, оттаивавший в последних уголках ее души.

Женщина и не знала, что близость может быть такой полной, что каждое движение, каждая ласка могут вдохновлять и воскрешать. Теперь у нее появилась уверенность: он хочет ее так же бурно и неистово, как и она его. Пламя его желания приводило в экстаз по мере того, как они возносились на пик любви. Последний рывок к нему перестал быть безумной мечтой, превратившись для обоих в реальность.

Прошло какое-то время — она не знала, сколько, прежде чем они заговорили снова. Измученная, Кэрол провалилась в сон. Полное удовлетворение изматывало сильнее, чем им казалось.

— Ты проснулась? — спросил Энтони.

— М-м-м… — Она теснее прижалась к супругу и поняла, что их ждет новое восхождение.

— Это означает, что ты не прочь закрепить наш брачный союз еще раз? — спросил он.

— И второй, и третий. — Кэрол отвела с его лба прядь волос. — Наверное, мне придется удлинить юбки? И научиться накладывать мороженое на ваших вечерних трапезах по средам?

— Юбки у тебя нормальные, а мороженое, если хочешь, можешь позволить раздавать кому-нибудь другому. Только будь там со мной, а я буду с тобой. Это очень просто.

Кэрол знала, что быть вместе — совсем не простое дело. Им обоим предстояло убивать бесов — и внутри себя, и в маленьком городке под названием Пещеры, который они сами выбрали, чтобы стоять в нем плечом к плечу и сражаться насмерть. Но она не собиралась напоминать ему об этом. Во всяком случае, не сейчас. Потому что было неважно, просто это или нет. Главное, что это было возможно. Стало необходимостью. И так же жизненно важно, как воздух, которым они дышали.