— Сестра думает, что сатана жарит людей в аду потому, что они родились в неполной семье.

— Она остается с мужем из жалости? Или из страха?

— Ага. И из-за того и из-за другого. А еще из-за тех дурацких поучений, которыми ее пичкали в каждой церкви, к которой она примыкала. Последний проповедник, с которым Агата имела дело, сказал ей, что Господу угодно, чтобы она оставалась с Полом. Как в Библии: «Только смерть разлучит нас» и все такое прочее… Впрочем, вы лучше знаете, чем я.

— Ничего подобного в Библии я не знаю.

— Ну, вы, священники, такой народ, который привык брать оттуда то, что ему нравится, и отбрасывать все остальное.

Он проигнорировал этот штыковой выпад.

— Если бы ей было куда уйти, она бы решилась на это?

— Она может прийти ко мне и жить там, сколько захочет.

— Агата ни за что не согласится навлечь на вас беду.

Кэрол оторвала глаза от цепочки из скрепок, которая достигла такой длины, что ее можно было бы протянуть между столом директора и стулом, на котором сидел Энтони.

— Она так сказала?

— Нет, это вы сказали.

— Не совсем так. — Он добавила к цепочке еще три скрепки. — Но вы правы. Она скорее умрет, чем согласится подвергнуть опасности того, кого любит. Честно говоря, если бы мне удалось убедить ее, что Пол может искалечить детей, она бы ушла от него. Но он ни разу и пальцем не прикоснулся к девочкам. Конечно, сестра не дает ему такой возможности. Она принимает на себя его гнев. Муж может лупить ее сколько влезет, поэтому и не вымещает свой гнев на детях.

— Вы думаете, он на это способен?

— Вопрос времени. В один прекрасный день Бекки громко заплачет или Дэйзи попросит вместо воды молока, а матери не окажется под рукой, и Пол примется за девочек.

Энтони сложил пальцы домиком, как всегда делал, стоя на кафедре. Привычный задумчивый жест.

Вот церковь, а вот другая. Открой дверь и любуйся ими, полными людей.

Как раз людей-то там почти не было. А те, кто был, его не слышали.

— Чем я могу помочь? — спросил он.

Кэрол решительно не могла понять, зачем ей понадобилась двухфутовая цепь из скрепок. Она неохотно бросила ее на стол.

— Один проповедник молился вместе с ней, другой молился за нее. Третьему вздумалось навестить Пола и спросить его, правду ли говорит Агата. На следующий день она пришла в церковь вся в синяках, чтобы у священника не осталось и тени сомнения.

— Чем я могу помочь?

Сама того не желая, она подала Хэкворту хорошую мысль.

— Из нее выбили всю ее смелость. В детстве она была очень живой и сообразительной. Она многое сможет, если снова поверит в себя. Если вам удастся сделать это, может быть, она и сумеет уйти от мужа и построить для себя и для девочек новую жизнь.

— Он будет ее искать?

— Нет, если она окажется в двух тысячах миль отсюда. Или даже в тысяче. Не думаю, что он сможет долго оставаться трезвым. А для такого поиска нужна светлая голова. Да и денег ему на это не хватит. Конечно, наша семья — это не семья Рокфеллеров, но мы могли бы помочь ей уехать и обосноваться на новом месте. — Она зорко глянула на Хэкворта. — Вы могли бы помочь ей, преподобный? Или ваша религия запрещает это?

— Энтони.

— Никто никогда не называл вас Тони, правда?

Он не улыбнулся, но был искренне тронут.

— Никто.

— А надо было. Пожалуй, теперь слишком поздно. — Она встала.

Он — нет.

— У вас найдется время, чтобы показать мне клинику? — спросил гость.

— Зачем?

— Чтобы рассказать о вашей организации другим.

Кэрол задумалась над этим предложением. Как и над тем, что он следил за ней со своего стула словно зоолог, наблюдающий за поведением неизвестного науке животного.

— Я собираюсь поесть, — сказала она. — Не составите компанию?

— Здесь?

— Того, что есть в холодильнике, хватит на двоих.

— А потом вы покажете мне клинику?

— Я могу показать вам ее до еды или даже во время еды, чтобы вы не тратили время даром.

Он поднялся.

— Можно помочь вам?

— Можно. Сделайте себе сандвич сами.

Экскурсия закончилась быстро, поскольку и вправду осматривать было особенно нечего. «Фонд Исиды» был создан в мгновение ока. Название «клиника» было слишком громким. Когда-то в этом помещении располагался магазин мужской одежды, но вскоре стало ясно, что костюмы у населения Пещеры не в чести, и строение пополнило длинный список пустующих зданий.

Когда Кэрол и фонд, созданный отцами города, обратились к владельцу с предложением обновить дом и сдать его им в аренду, тот с радостью согласился. Поскольку он владел в этом районе еще кое-какой собственностью, то рассчитал, что «Фонд Исиды» пойдет на пользу делу, и оказался прав. Игра стоила свеч. Матери, посещавшие «клинику», запасались продуктами в бакалее на углу, а одежду и товары для дома покупали в магазине уцененных вещей, расположенном за две двери отсюда. И хотя многие здания по-прежнему пустовали, но зато уцелевшим лавкам рост числа пешеходов явно пошел на пользу.

Кэрол показала Энтони крошечные смотровые, регистратуру, врачебный кабинет и маленькую комнату для занятий с родителями, которая в другие дни использовалась как место, где пациенты ожидали своей очереди.

Десять минут спустя они прошли на кухню. В холодильнике хватило бы продуктов на дюжину сандвичей. «Фонд Исиды» не имел возможности регулярно кормить посетителей — по крайней мере, пока. Но Кэрол всегда заботилась о том, чтобы в холодильнике был достаточный запас мяса и сыра для пары-другой лишних сандвичей. Она договорилась с булочной о регулярных поставках свежевыпеченного хлеба, а из ближайшей продуктовой лавки ей контейнерами привозили арахисовое масло и мед. Любая пациентка, приходившая сюда голодной, уходила сытой до отвала.

Хозяйка выставила на маленький металлический кухонный стол холодные закуски, предоставив Энтони возможность выбирать. Пока он делал сандвич, девушка принялась мыть помидоры и салат, которые должны были служить гарниром.

Надо было отдать Хэкворту должное: он не пускал слов на ветер. Он не был ни велеречивым, ни чересчур набожным пастырем. По крайней мере, она так не думала. Он пришел к ней на выручку в весьма опасной ситуации. И даже если его вмешательство обернулось к худшему, какое это имело значение? Он все же вступился за нее. Почему?

Она не могла спросить об этом прямо. Конечно, пастырь что-нибудь ответил бы, но ей нужен был другой ответ. Само его появление в Кейвтауне наводило на интересные размышления. Еще интереснее было, почему вчера он прикрыл ее своим телом. Но приставать к нему с вопросами не имело смысла. Она понимала, что подлинную историю Энтони Хэкворта может рассказать только сам Энтони Хэкворт, но для этого понадобится время, терпение и кропотливая подготовительная работа. Стоила ли овчинка выделки?

— Не позволите ли сделать сандвич и вам? — спросил Энтони.

Она опустила помидор.

— Конечно. Только посложнее. Я люблю сюрпризы. — Девушка обернулась и полюбопытствовала, какой сандвич он сделал себе. Проще некуда: один кусок ветчины и слой майонеза, такой тонкий, что сквозь него просвечивала каждая дырочка в хлебе.

— И это все? — Она скорчила недовольную гримасу. — Держу пари, вы вечно оставляли подливку, а овощам в вашей тарелке никогда не было тесно.

Его улыбка заржавела от долгого бездействия.

Кэрол удивленно моргнула, а затем вернулась к своему помидору.

— Нет уж, мне такого сандвича не надо.

Когда она поставила на стол помидоры и салат, два сандвича были почти готовы. Он добавил себе лишь кусочек сыру, но ее сандвич был произведением искусства.

— Как, все сразу? Не так уж много фантазии, но выглядит аппетитно. — Она села и указала рукой на холодильник. — Возьмите себе что-нибудь попить. Там есть всего понемногу.

Он вернулся с баночкой кока-колы и двумя стаканами. Когда Энтони вопрошающим жестом поднял жестянку, она кивнула и приняла из его рук доверху наполненный стакан.

Жуя, гость исподтишка наблюдал за Кэрол. Она ела так, словно поглощение пищи было самым увлекательным делом на свете, словно ощущения языка и нёба и были истинным предназначением человека. Одолев половину сандвича, Энтони увидел, что девушка собирает указательным пальцем крошки с тарелки и с удовольствием облизывает его.

— Я вижу, вы не успели позавтракать, — сказал он.

— Конечно, успела. Доела оставшегося со вчерашнего вечера цыпленка и закусила пирожным с кремом. — Она на секунду задумалась. — И куском ананасового торта.

Он подивился, куда все это идет. Формы у нее были пышные, но никто не назвал бы их чрезмерными.

— Все сгорает, — ответила она на немой вопрос. — Лучшее, что есть в этой работе.

— А что в ней худшее?

Проповедник подбирался к ее душе с черного хода. Энтони удивило свое умение задавать наводящие вопросы.

Интересно, какими еще талантами он обладает? Девушка следила за тем, как он жует кусок сандвича, ожидая ответа. Хэкворт ел с таким видом, словно пища для него вовсе не существовала. Совершенно. Кто-то сказал ему, что надо есть три раза в день, а он не посмел усомниться.

Неужели вся его жизнь была такой же безвкусной? Неужели и удовлетворение остальных потребностей не доставляло ему никакого удовольствия? На мгновение она представила себе Энтони Хэкворта в постели. Для этого не понадобилось большого усилия. Пришлось объяснить себе, что он относится к тому типу мужчин, который наводит женщин на подобные мысли. В его глубоко посаженных глазах было нечто, заставлявшее думать, что обнаженное тело этого человека должно быть настоящим чудом.

Наверняка он женат. Ведь все священники обязаны быть женаты, правда? Кто будет играть на органе или вести уроки в воскресной школе, если не жена проповедника? Должно быть, Энтони занимается с женой любовью по средам и субботам, потому что кто-то сказал ему, что так надо. Неужели Хэкворт предается любовным утехам, не испытывая при этом ни малейшего наслаждения?

— Так что, нет худшего? — спросил он, видя, что девушка медлит с ответом.

Она заставила себя отвлечься.

— Худшее — то, что времени ни на что не хватает. Приходится слишком много работать. Лезешь вон из Кожи, а дел только прибывает и прибывает.

— Это чувство мне знакомо.

— В самом деле? — Она откинулась на спинку стула и принялась потягивать колу.

— А что в этом странного?

— Я думала, что духовенство спокойнее относится к тому, как проходит время. Разве вы не испытываете чувство, что каждый прожитый день приближает вас к царствию небесному?

Странное выражение промелькнуло в его серьезных глазах. Кэрол была уверена в этом, но не поняла, что оно означает.

— Нет, — сказал он. — Ко мне как к представителю духовенства это не относится. Достаточно взглянуть по сторонам, чтобы увидеть, как много на земле дела.

— Ну, со всеми делами на земле не справиться ни вам, ни мне. — Она протянула руку к стоявшей на столе вазе с фруктами и взяла яблоко. Владелец овощного рынка в двух кварталах отсюда отбирал для нее слегка попорченные и перезрелые фрукты. Сегодня утром она набрала две больших корзины и принесла их сюда. Одна из молодых матерей обещала испечь на ее долю яблочный пирог.

— Вас в самом деле удручает, что вы не можете справиться со всем на свете? — спросил Энтони.

— В самом деле? — Она откусила большой кусок. Сок брызнул девушке на язык, и ей пришлось сделать глоток, прежде чем заговорить снова. — Ага.

— Значит, вам удается закрывать глаза на то, что происходит вокруг?

— Если бы я верила, что постоянное беспокойство может кому-то помочь, то беспокоилась бы день и ночь. Но это бесполезно. — Она почти дословно повторила фразу, сказанную соседкой Долли: — Пещеры останутся Пещерами и тогда, когда меня не будет на свете. Я родилась здесь и, наверно, здесь же умру. Скорее рано, чем поздно. А тем временем постараюсь сделать все, что могу.

Энтони внимательно посмотрел на Кэрол и опустил глаза. Он узнал, что «Фонд Исиды» был создан девушкой практически в одиночку, что это единственная общественная служба в городе, созданная по инициативе местных жителей, а не обязанная своим возникновением сторонним благотворительным организациям. Из беседы с Глорией Макуэн ему стало известно, что, несмотря на свои двадцать пять — двадцать шесть лет Уилфред цепко ведет дело, выколачивает ассигнования и не забывает ни об одной стороне деятельности только что оперившейся клиники.

Глория говорила о Кэрол с уважением, но сам Энтони вовсе не был уверен в талантах девушки. Ее манера поведения раздражала и одновременно возбуждала любопытство. Слава Богу, сейчас в нем преобладало раздражение. Любопытство было куда более опасно.