Мэрилайл Роджерс - Воспевая рассвет

Над шалашом повисло молчание. Сон уже давно сморил детей, да и Брина уже почти задремала. Но старик, казалось, вовсе не собирался спать.

Вульфа раздражало, что старик неусыпно наблюдает за ним, охраняя Брину от возможных посягательств.

Вульф молча выскользнул из шалаша и пошел вдоль берега реки. Ночь была безлунной, поэтому он с трудом мог разглядеть окружающий его кустарник и валуны. Он решил не уходить далеко, вскарабкался на огромный камень, возвышавшийся неподалеку, и уселся там, вдыхая воздух, напоенный свежестью после дождя.

Мысли Вульфа вновь вернулись к прекрасной колдунье, к их любви и к преградам, ожидающим их на пути к цели. Затем он стал размышлять, как наилучшим образом сообщить Эсгферту о готовящемся заговоре и как убедить короля поверить ему.

Тут Вульф вспомнил о предательстве брата. Лицо его помрачнело при мысли о том, что тот, кого он считал самым близким по крови человеком, оказался подлецом. Ведь Вульф сам добился, чтобы Эдвина приняли при дворе, и многие годы заставлял себя не замечать растущей зависти брата. Так Вульф сидел, погруженный в свои мысли, как вдруг сильный удар обрушился на его голову. Нападавший, видимо, хотел одним ударом уложить его наповал, но это ему не удалось. Вульф кувырком скатился с валуна, попытался встать, превозмогая боль, но опять упал. В ночном мраке ему удалось рассмотреть огромного человека, стоявшего над ним с толстой дубиной в руках.

– Придется дать еще разок, – покачал головой нападавший, – но я хотел как лучше – убить тебя быстро и безболезненно. – Он занес над головой дубину и, с сожалением глядя на распростертого перед ним Вульфа, добавил: – Теперь тебе будет больно.

Сакс попытался перекатиться, чтобы избежать удара, но тут еще два человека навалились на него и прижали его руки к земле. Теперь он был совершенно неподвижен.

Первой мыслью Вульфа было позвать на помощь, но он тут же спохватился, что может этим выдать присутствие остальных. Пусть лучше эти люди сделают свое дело, но не причинят вреда его спутникам.

Пот застилал глаза Вульфу, но он смог разглядеть, как вдруг за спиной человека с дубиной возникла высокая фигура с развевавшимися белыми волосами и бородой, в то же мгновение дубина выпала из рук нападавшего, и тот упал на траву со сломанной шеей. Двое других, не успев сообразить, что произошло, бросились бежать.

Глиндор стоял, ни слова не говоря, опираясь на свой посох. Кристал светился неярким светом. Старик протянул руку Вульфу. Тот лежал, все еще не веря в свое спасение и хлопал глазами. Пожав плечами, Глиндор ответил на его безмолвный вопрос:

– Просто я в долгу перед тобой.

Вульф оперся на предложенную руку и встал. Он склонил голову, гудевшую от боли, и приложил к груди руку в знак благодарности. Глиндор, непривычный к таким жестам, ничего не ответил и отвернулся.

– Когда я пришел в чувство тогда, в твоей пещере, я было подумал, что это ты напал на меня, – сказал Вульф.

Раньше сакс уже говорил Глиндору об этом, но тот никак не отреагировал на его признание.

– Я знаю. И ты теперь знаешь, что ошибался. Я не имею отношения к тому нападению. А сейчас, защищая тебя я, не скрою, преследую и свою собственную цель, – сказал старик.

– Так это и есть тот долг, о котором ты говорил?

Белые брови сошлись в единую линию на лбу старика, нависнув над пронзительными глазами. «Неужели сакс теперь будет считать меня вечным должником? Да еще вообразит, что сможет погасить этот долг, забрав себе мою внучку?» – размышлял старик.

– Я твой должник, – сказал он ледяным голосом, – но запомни, я никогда не отдам тебе этот долг Бриной.

Вульф встретил эти слова холодной усмешкой.

– Я знаю, что ты не сделаешь этого. Сама Брина не позволит тебе. Я жадно клевал крошки со стола любви, но, клянусь, не могу украсть большего, чем эти крохи.

Глиндор безмолвно воспринял эту клятву, лишь кивнув слегка головой.

«Сакс, конечно, враг, – подумал он, – но, безусловно, честный человек, клятве которого можно верить. Но он воспринимает как должное, что я говорю с ним как с равным, а не как с жалким непосвященным».

– Я спас тебя, потому что я твой должник, к тому же не забывай, мы нужны сейчас друг другу, чтобы наконец завершился этот полный опасностями путь и мы добрались наконец до цели. Ты – до своей, а я – до своей.

Вульф был польщен искренностью старика. Конечно, Вульф не менее успешно мог бы и один добраться до Эсгферта и предупредить его, но сила чар и рук старика оказались в очередной раз действенной и полезной.

– А теперь надо заняться этим несчастным. Неплохо бы его спровадить куда-нибудь, – показал Вульф на тело, лежавшее у его ног. Глиндор понял, что сакс просто не хочет пугать Брину видом трупа с переломанной шеей. С ее отвращением ко всякого рода насилию, это оказалось бы тяжелым зрелищем для нее, да и для детей тоже.

Старик улыбнулся и сказал:

– Давай подтащим его к реке и бросим в воду. Течение здесь достаточно сильное, чтобы унести его на обед морским рыбам.

Вульф не возражал. Когда с этим неприятным делом было покончено, они умылись в реке и привели себя в порядок. Глиндор захотел осмотреть огромную шишку, вздувшуюся на затылке Вульфа от удара дубиной. Пощупав ее, старик сказал:

– Ничего страшного, раз уж ты остался жив после такого удара, то сможешь потерпеть и головную боль, которая теперь будет мучить тебя некоторое время.

Не сомневаясь в правильности заключения Глиндора, Вульф пожал плечами:

– Это ты правильно сказал. Особенно насчет головной боли. Остается только потерпеть. Но сейчас меня больше беспокоит другое. Сейчас нам надо подумать о том, каким образом благополучно достигнуть побережья Нортумбрии. И у меня есть один план на этот счет.

Старик повернул к нему свое лицо. С бороды и усов его стекала вода, но глаза смотрели пристально и серьезно.

– Я свалял дурака и подверг себя опасности, – тихо заговорил Вульф, – потому что пренебрег словами Ивейна о том, что враги могут поджидать нас здесь. Но они могут ждать нас где угодно, и на острове, и на том берегу тоже.

– Мальчик проявил редкую смелость, добыв для нас эти сведения, – сказал Глиндор, продолжая внимательно слушать.

– Да, и я благодарен ему не только за предупреждение, но и за то, что он подсказал мне способ избежать опасности в пути.

Глиндор удивленно поднял седые брови и жестом потребовал продолжать рассказ.

– Наши враги не знают, что мы путешествуем вместе с близнецами, – продолжал Вульф. – Поэтому, если мы переоденемся в крестьянскую одежду и будем вести себя как семья: муж, жена, двое детей и старик-отец, ни у кого не возникнет никаких подозрений. – Он помолчал и затем добавил: – Я собираюсь продать богатый плащ Вортимера, а на эти деньги купить нам крестьянскую одежду.

– А твое ожерелье? – как бы невзначай спросил Глиндор.

– Я никогда не сниму его, – голос Вульфа был ровен и тверд как скала, – я просто спрячу его под одеждой, чтобы не бросалось в глаза.

И сакс зашагал к шалашу, не заметив вопроса в черных глазах старика, глядевшего ему вслед.

– Этот Вульф – предатель, он что-то замышляет против короля! – Коренастый крестьянин с кожей, выдубленной ветром и солнцем, тряхнул копной черных волос и сжал огромные кулаки. Его жена поставила на стол из грубо обструганных досок глиняную миску с его порцией жидкой овсянки.

– Он дождался, пока умер старый Осви и Эсгферт стал королем. Но надо было подождать еще подольше. А теперь он собирается явиться в королевство Дейра и объявить там себя королем. Последний раз его видели там, когда он был ребенком. И вот, годы спустя, он предъявляет свои права на престол.

Не обращая внимания на детей, испуганно поджавших ноги на широкой лавке, стоявшей у стены, йомен продолжал:

– Он собирается поднять целую армию. Он заручается поддержкой Ястреба и его людей. А это уже опасно для всех нас, – и он кивнул, чувствуя всю важность своих слов.

Для Брины это известие уже не было новостью, поэтому она не показала ни удивления, ни испуга, а стала рассматривать молодую женщину, суетившуюся у очага. Она казалась слишком юной, чтобы быть женой этого крестьянина. Брину совершенно не занимали разговоры о власти и армиях. Слишком близко сейчас находился к ней золотовласый сакс. Поэтому она старалась отвлечься, разглядывая крестьян и их жилище. Молодая хозяйка взяла буханку ржаного хлеба и аккуратно, стараясь не потерять ни крошки, разрезала ее на большие, аппетитно пахнущие ломти. Она молча обнесла хлебом всех гостей, а затем снова уселась на свою скамеечку у огня. Хозяйка неодобрительно поглядывала на мужа. Усталым, изголодавшимся странникам сейчас нужны были тепло, пища и гостеприимство, а не бесконечные разговоры о государственных делах, в которых крестьянам ничего не дано было понять. Поэтому она всячески старалась оказать гостям радушный прием в этой избушке на краю леса.

– Я христианин, – заявил йомен и гордо поднял голову, – но даже христианскому терпению и милосердию может прийти конец. Кожаные ремни хорошо тянутся, но в конце концов рвутся.

Глиндор нахмурил седые брови:

– Мало того, что этот человек болтун, так он еще и христианин.

Крестьянин не обратил внимания на недовольную гримасу старика и, видимо, счел, что все старики одинаково ворчливы.

– Многие сейчас стали задумываться, не слишком ли легкомыслен наш молодой король. Не прошло и года, как Эсгферт дал Вульфу титул илдормена, и вот Вульф оказался предателем. Брина заметила, как вздрогнул Вульф при этих словах. Лицо его стало каменным. Брина закусила губу. Сколько раз уже им пришлось выслушивать эту историю с тех пор, как они ступили на землю Нортумбрии. В каждой деревеньке крестьяне по большому секрету сообщали им о молодом тэне, который получил титул илдормена из рук короля, а потом предал его.

И каждый раз при этом Вульф реагировал очень болезненно, но не подавал виду. А крестьянин продолжал свой рассказ, напустив на себя заговорщицкий вид:

– К сожалению, Эсгферт слишком поздно распознал предателя. Кто знает, чего будет стоить ему такая беспечность.

Исподтишка взглянув на Вульфа, Брина заметила, как на мгновение его лицо исказилось болью, но потом вновь застыло под маской равнодушия. Страдания сакса омрачали сердце девушки, но она ничем не могла ему помочь. Стол в крестьянском домике был совсем небольшой, и им приходилось сидеть близко друг к другу, чтобы уместиться. И каждый раз Брина задевала рукой сакса, хотя всячески старалась избежать этих прикосновений.

Но больше всего омрачало жизнь Брины то, что чем дальше продвигались они к цели своего путешествия, тем меньше, казалось, внимания обращал на нее Вульф. Его мысли сейчас были заняты совсем другим.

«Что ему до меня? – думала Брина. – У него совсем другие заботы. И он не скрывал этого с тех пор, как мы переправились на Англесей Айл. И чем дальше, тем хуже».

Очнувшись от своих мрачных мыслей, Брина заметила, что пальцы ее бессознательно крошат хлеб. Она испуганно опустила глаза и прикрыла крошки ладонью. Но никто из сидевших за столом, казалось, ничего не заметил. Сакс и Глиндор слушали рассказ крестьянина, а тот и вовсе ничего вокруг не видел, поглощенный разговором. Тогда Брина осторожно смахнула крошки в щель между двумя досками стола и собаки, расположившиеся на полу у ног сидящих, вскоре съели их без остатка. Взглянув искоса на Брину, Вульф увидел, что она сидит с таким несчастным видом, что он даже пожалел о клятве, данной им старику. Но клятва есть клятва, и он никогда не преступит ее, даже под действием чар красоты юной колдуньи.

Тогда, ночью на Англесей Айл, он решил сделать все возможное, чтобы не пасть жертвой собственной слабости. Для этого необходимо было сделать непроницаемую броню невозмутимости, и ни в коем случае не встречаться взглядом с искусительницей.

Всю дорогу до Нортумбрии Вульфу кое-как удавалось соблюдать эти правила, но сейчас, когда он краем глаза заметил, как нервные пальцы девушки бессознательно превращают хлеб в крошки, он понял, как глубоко она страдает. Первой его мыслью было броситься к девушке, обнять и утешить. Но тут же он спохватился и подумал, что ни в коем случае не следует поддаваться минутному порыву. Он плотно сжал губы и продолжал слушать хозяина.

Между тем йомен уже перешел на свистящий шепот:

– Этот язычник Ястреб заявил, что он непобедим под покровительством летящего орла. Он хочет стать королем Нортумбрии, а затем воцариться Бретвальдом всей Англии.

Губы Вульфа дрогнули в насмешливой улыбке. Этот крестьянин называл себя христианином, но язычество пустило глубокие корни в его душе. Он верил в могущество языческих идолов.

Серое небо на востоке стало розовым, и первые лучи солнца осветили поле предстоящей битвы. На равнине у подножия холма уже расположились, поблескивая доспехами, длинные ряды воинов. И тут солнце, взошедшее над холмом, ярко осветило три фигуры, стоявшие на склоне, между лагерем, разбитым королевскими войсками и армией неприятеля.