— Ничего, Господи, Донован!

— У тебя чертовски виноватый вид. Просто скажи мне, что ты смотришь, и я оставлю тебя в покое.

— Нет, не оставишь.

— Ты права. Так что просто скажи мне. — Его ухоженные брови поднимаются, и любопытный засранец смеется, шевеля пальцами. — Я хочу посмотреть. Научись делиться, Бишоп.

— Нет. — Я обнимаю свой ноутбук. — Мой.

— Скажи мне, что это! — скулит он, входя в комнату, его большое тело заполняет мое личное пространство. Он иногда такой надоедливый.

— Убирайся! — Я говорю, как ребенок, который говорит своему надоедливому брату, чтобы тот убирался из ее комнаты. — Серьезно, я не шучу.

— Ты никогда так себя не ведешь. — Вместо этого он садится на край кровати и кладет подбородок мне на спинку. — Серьезно, ты смотрела порно?

— Серьезно? Нет! — Это было нечто лучшее. Мои трусики такие влажные, что с тем же успехом я могла и смотреть порно.

— Если это не порно, не то, чтобы я осуждаю, то какого черта ты ярко-красная? Скажи мне. — Он поднимает два пальца, как бойскаут. — Никакого осуждения. Я дрочу по крайней мере дважды в день.

Отвратительно.

— Мне не нужно было этого знать.

— Ты можешь сказать мне, прежде чем я повалю тебя на землю?

Повалить меня на землю? Мое красное лицо становится теплее, воображение берет надо мной верх, и я вижу Ретта, борющегося со мной на земле.

Я почти дрожу от восторга.

— Ладно, ты победил. Я рассматривала фотографии Ретта. Он тот парень, который… ну, ты знаешь… — интонация моего голоса передает смысл, и Донован кивает.

— Парень, которому Александра подначила тебя послать сообщение, к которому ты не подкатывала?

— Точно.

— Давайте посмотрим его в действии, давай, давай. — Он нетерпеливо подпрыгивает на кровати. — Ты же знаешь, я не могу устоять перед мужчинами в трико.

Я открываю ноутбук. Ввожу мой пароль ловкими, нетерпеливыми пальцами.

Он заглядывает мне через плечо.

— Ты определенно хочешь написать ему прямо сейчас, не так ли?

— О Боже, конечно. — Я нажимаю на окно браузера. — Так плохо.

— Где он в эти выходные?

— Кажется, он возвращался домой из Пенсильванского университета.

— Штат Пенн? Ву, фантастика.

Донован кладет мой ноутбук к себе на колени, внимательно изучает изображение Ретта на экране. Одну фотография за другой. Щелкает по одной, увеличивает. Изучает его. Щелкает другую, потом еще, и все без единого слова.

— Ну. — Вздыхает мой сосед по комнате. — Он точно не Тэд Стэнвик.

— Тэд? — Возмущенно фыркаю я. — Серьезно, Донован? Какого черта ты о нем вспомнил? Тьфу.

Тэд был парнем, с которым я встречалась в прошлом году в течение четырех долгих, изнурительных месяцев. Такой же великолепный, как и тщеславный. Тэд — стереотипная копия загорелого, высокомерного, привилегированного студента, спортсмена с вращающейся дверью партнеров по постели.

Не знаю, о чем я думала, прыгая на ту карусель; быть его девушкой было эмоционально истощающим.

Секс был роботизированным и рутинным.

Член? Средний.

Свидания? Несуществующие.

Общение? Ещё хуже.

Сравнивать Ретта с Тэдом несправедливо, несмотря на очевидные физические различия.

— Он совсем не похож на Тэда.

Он лучше.

Ретт забавный, обаятельный и освежающе незаинтересованный.

Растерянный. Простоватый. Наивный. Сделайте ваш выбор.

— Что ты собираешься делать?

— Понятия не имею. — Я грызу ноготь большого пальца. — Думаешь, мне стоит написать ему?

Донован кивает, возвращая мне ноутбук.

— Нет, я имею в виду… что ты собираетесь с ним делать?

— Честно говоря, пока не знаю.

— Он тебе нравится?

— Думаю, да. То есть, да. Начинает.

— Как с чувствами и всей фигней?

Я шлепаю его и сталкиваю с кровати.

— Донован!

Он встает и направляется к двери.

— Я оставлю тебя наедине, но в следующий раз тебе лучше сообщить подробности. Никаких игр с ним. Парни ненавидят это дерьмо.

— Ладно, обещаю.

Держа телефон в руке, я просматриваю нашу последнюю цепочку сообщений.

Печатаю сообщение: Эй!..


Ретт


— С кем ты разговаривал? — Спрашивает Гандерсон, бросая свое долговязое тело на сиденье позади меня. Он вторгается в мое личное пространство, опираясь своими узловатыми локтями на мой подголовник, заглядывая поверх сиденья в мое пространство. — У тебя такой мечтательный вид и все такое.

Мы в автобусе на обратном пути из Пенсильвании после одной из самых больших побед Айовы в сезоне: победы над штатом Пенн с самыми высокими показателями.

Я только что закончил разговор с отцом, когда Гандерсон плюхнулся на сиденье, разговор, в котором я сообщил родителям о четырехсотдолларовом счете за блинную.

— Ты разговаривала с Лорел? Ты сегодня с ней встречаешься?

У меня вертится на языке сказать ему, чтобы он не вмешивался в мои дела, но вместо этого я говорю:

— Это был мой отец. — Я вытягиваю шею, чтобы посмотреть ему в глаза. — Мне пришлось объяснять насчет четырехсот долларов с кредитной карточки.

— Упс, мой косяк. — Мой сосед съеживается. — Как все прошло?

— Ужасно.

— Ему плевать, что ты только что побил Пенн? Я имею в виду, это же, бл*дь, штат Пенн.

— Не совсем, когда дело касается денег, которых у него нет. — Я сужаю глаза в щелочки. — Весь разговор был чертовски дерьмовым.

Дерьмово — это еще мягко сказано. Мои родители, в особенности отец, были так чертовски злы, что весь звонок был в основном его гневом. Он разозлился, и это понятно.

— Я все ждал, когда ты позвонишь, — сказал папа вместо приветствия, когда я набрал его после победы.

— Ты уже видел?

— Да, Ретт, — сказал он саркастически. — Я уже видел. Мы проверяем выписку с твоей кредитной карты и твоих братьев несколько раз в неделю. Я уже несколько дней жду, когда ты позвонишь и просветишь меня.

В трубке повисла мертвая тишина, пока я подбирал слова, чтобы объясниться.

— Нас было пятнадцать человек, и мы пошли обедать всей командой…

— Они сунули тебе счет, — перебил он без тени веселья в голосе.

— Да.

Мой старик фыркнул в трубку.

— Этого бы не случилось, если бы…

— Если бы я не перевелся? Да, я знаю. — Потому что мои родители никогда не упускают случая напомнить мне о своем разочаровании тем, что я в Айове.

— Полагаю, этим летом ты будешь работать.

— Мне не придется. Мои соседи по комнате делят мою половину арендной платы, чтобы компенсировать деньги.

— Не в этом дело, Ретт.

— Но, папа…

— А я позвоню твоему тренеру. Это дедовщина полная чушь, ты понимаешь это? Твоя мать вне себя от беспокойства. Что еще они с тобой сделали?

Я плюхнулся на свое место в автобусе, понизив голос.

— Папа…

— Что за операцию они там проводят? — спросил он, повышая голос.

— Папа…

— Не папкай мне, Ретт. Я звоню твоему тренеру. Такого рода дерьмо никогда бы не потерпели в университете Луизианы.

Ничто из того, что скажу, не заставит его передумать, потому что я бросил отличную школу, чтобы стать частью прославленной команды борцов NCAA, чтобы получить больше возможностей, больше внимания и больше стипендиальных денег, и мои родители никогда не позволят мне пережить это.

Я пытаюсь выкинуть из головы весь разговор, стараюсь не обращать внимания на раздраженный, разочарованный голос отца.

Гандерсон смотрит на меня поверх сиденья.

— Скажу так: это хорошо, что я так далеко и не могу поехать домой на перерыв. Мой отец убьет меня.

— Слушай, это отстой. Я понял. — Гандерсон немного колеблется, наклоняется ко мне и обводит взглядом автобус, словно пытается хитрить. — Но давай сменим тему, мы поговорили с парнями…

Господи Иисусе, ну вот, началось.

Жду продолжения.

— Мы говорили обо всех твоих проблемах с девушками и хотим помочь.

— Моих проблемах с девушками? — У меня нет проблем с девушками…не так ли? — У меня нет проблем с девушками, единственные проблемы, которые у меня есть, это то, что вы вмешиваетесь в мои дела.

— Просто выслушай, пока у тебя не начался предменструальный синдром, ладно? Нам нужно кое-что сказать, точнее, записать.

Оглядываюсь и замечаю, что несколько парней с интересом наблюдают за мной, быстро отводя глаза, когда замечают, что я осматриваю автобус.

Прищуриваюсь.

— Так ты и есть тот деревенский дурачок, которого назначили передать сообщение?

Он ухмыляется, довольный, что я понял.

— Именно. Как менеджер команды, я могу быть посланником, но не самостоятельно придумал это потрясающее дерьмо.

В поле моего зрения появляется лист бумаги, Гандерсон разглаживает морщины на подголовнике, откашливается и кивает кому-то в заднюю часть автобуса. Он получает сигнал к началу.

Его голос поднимается на октаву, и парень прочищает горло, как будто собирается произнести инаугурационную речь.

— У нас есть несколько правил, которые, как мы думаем, помогут тебе с кем-нибудь переспать. С тех пор, как ты притащил эту как-её-там, домой, ты ведешь себя как стерва. — Он смотрит на бумагу, потом снова на меня и улыбается. — Эта часть была импровизирована.

— Ты имеешь в виду экспромт?

Гандерсон закатывает глаза.

— Именно это я и сказал.

Ты не можешь спорить с тупицей, поэтому я держу рот на замке.

— Во-первых, ты слишком мил. Ни один из нас никогда не слышал, чтобы ты оскорблял члена другой команды или намекал, что спишь с чьей-то матерью или сестрой. Это ненормально.

На заднем плане один из парней выкашливает:

— Киска.

— Не знаю, заметил ли ты, но девушек привлекают придурки. Только посмотри на Дэниелса и Осборна, если не веришь мне, два самых больших придурка встречаются с двумя самыми очаровательными девушками. Совпадение? Думаю, нет.

— Ты только что назвала Джеймс и Вайолет очаровательными? — доносится крик из задней части автобуса.

— Заткнись, Питвелл, я сам разберусь. — Гандерсон зажимает рот ладонью, как рупором, и ревет в центральном проходе автобуса. — Слово за мной, у вас у всех был шанс. — Бумага в его руках поднимается к лицу. Он театрально откашливается.

— Как я уже говорил, старайся больше оскорблять, чтобы было смешно, особенно в присутствии женщин, и хвастайся. — Он ловит чей-то взгляд и подмигивает. — У тебя статистика лучше, чем у Дэниелса, почему бы тебе не поговорить об этом?

— Да, чувак, какого хрена?

Я скептически смотрю на Гандерсона.

— Вы нарочно пытаетесь превратить меня в засранца?

— Ага. Ты чертовски мил. Может быть, пришло время немного облить это дерьмом.

— Поразительно. Вы, должно быть, думаете, что я действительно тупой, да?

Позади меня кто-то фыркает.

— Новенький, перестань изображать больную задницу и слушай, что он говорит.

Гандерсон закатывает глаза, раздраженный тем, что его постоянно прерывают.

— Спасибо, Дэвис, но я справлюсь.

Он снова обращает свое внимание на меня, к сожалению.

— Что подводит меня к сути: твое прозвище.

— У меня нет прозвища.

— Именно. Поэтому оно тебе нужно. Новичок актуально только в первом семестре, а потом ты уже не будешь новичком. Это будет звучать по-идиотски.

— Ээ…

— Оззи. Зик. Бонер. Пит. Видишь? У нас у всех есть прозвища, так что не будь мелочной сучкой по этому поводу. Мы проголосовали, и мы думаем, что тебя следует называть Квазимодо, потому что вы чертовски уродливы.

Я бросаю ему два средних пальца.

— Пошел. Ты.

— Когда у тебя появится идея получше, дай нам знать. А до тех пор, ты Квазимодо. Кроме того, мы заметили, что ты не пользуешься одеколоном. Никто не говорил, что ты воняешь, но…

— Это охренеть как круто, — рычу я. — Отвали от меня на хрен.

Кипя от злости, я затыкаю уши наушниками, надеясь, что он поймет намек и оставит меня в покое.

Не прошло и двух секунд, как мне на колени падает лист бумаги, и я хватаю его. Сжимаю в кулак. Бросаю его на пол. Он валяется там целых двадцать три секунды, прежде чем я вздыхаю, сгребаю его обратно и наклоняюсь над мусоркой.