Сара Ней - Воспитательные часы

― Пять? ― Я морщу нос. ― Это же ни свет ни заря.

― Ага.

― Ретт?

Он с обожанием смотрит вниз.

― Мне очень жаль.

― За что?

― За то, что была такой… девушкой.

Он отступает, ухмыляясь.

― Что это значит?

― Это значит… ― Я со вздохом тереблю нижнюю губу. ― Что я позволила своей неуверенности взять верх надо мной.

― Ну, ладно.

Перевод: понятия не имею, о чем ты говоришь.

― Знаешь, от чего мне станет легче?

Он поднимает брови.

Я поднимаю одну из своих.

Через две секунды он уже сидит на корточках и снимает рубашку.

Он горячий и возбужденный, постоянно хочет секса, и у нас почти закончились презервативы, которые мы вытащили из-под комода.

― Лорел? ― тихий шепот доносится откуда-то сверху. Легкая ласка касается моей спины. ― Лорел, мне надо идти.

Перекатываюсь на спину, его рука совершает короткое путешествие по моей плоти, когда я поворачиваюсь. Вытягиваюсь, простыня скользит по моей бледной коже.

Сонная, но не слепая, я вижу, когда его глаза блуждают по моей обнаженной верхней части тела. Посылаю ему блаженную маленькую ухмылку и даю поглазеть на мою потрясающую грудь.

― Ммм, доброе утро, малыш. ― Я не могу удержаться, чтобы не называть его так.

― Извини, что разбудил, я просто хотел попрощаться.

Когда его рука ложится мне на живот, я тянусь к ней. Поднимаю её вверх по грудной клетке и кладу на грудь. Его большой палец немедленно начинает нежно поглаживать сосок.

― Ты должен уйти прямо сейчас? ― шепчу я, протягивая руку, чтобы погладить видимые очертания его члена под черными спортивными шортами. Интересно, занимался ли он когда-нибудь утренним сексом, или, по крайней мере, думал о том, чтобы заняться им со мной. Наверное, нет, потому что он стоит рядом с кроватью, полностью одетый, принявший душ и готовый уйти. ― Еще раз, прежде чем ты уйдешь, пожалуйста, малыш.

― Еще раз, прежде чем я уйду что?

Он серьезно?

― Быстрый секс.

Ретт воюет сам с собой, спорит, и я задаюсь вопросом, имеет ли это отношение к моей руке на члене, его руке на моей груди или к тому, как я использую слово «малыш».

Его член на уровне моих глаз дергается. Растет.

Мои руки лениво вытянуты над головой. Грудь соблазнительна, волосы рассыпались по подушке, я знаю, что являюсь манящим зрелищем, как кошка на солнце. Неотразимая для его гормонального, бушующего тела.

Я знаю, что неправильно заставлять его выбирать, но хочу медленного, оргазмического утреннего секса, и хочу его сейчас.

― Займись со мной любовью очень быстро, ― шепчу я, покачивая бедрами под простынями, уже влажная между ног. ― Пожалуйста, малыш.

Малыш: я знаю, что одним этим словом держу его за яйца.

Его сумка свинцовым грузом падает на пол, Ретт поспешно стягивает рубашку через голову. Стягивает шорты, стаскивая их вниз по мускулистым бедрам. Ползет под одеялом между моих раздвинутых ног, ладонь пробегает по икре, ноге, обхватывает грудь. Мягко сжимает. Сосет сосок.

Он воплощенная фантазия, твердая, как камень, теплая и пахнущая мятой. Шампунь и древесное мыло. В сумеречном утреннем свете, едва пробивающемся сквозь прозрачные занавески, я чувствую себя как в раю.

― Надо сделать это быстро. ― Колеблется, прежде чем войти. Длинный и горячий, он уже узнал, что заставляет мое тело мурлыкать.

― Чееерт, Лорел.

Полностью проснувшись, и полный необузданной силы, он двигает бедрами, делая всю работу за нас обоих, уткнувшись лицом в изгиб моей шеи, прильнув губами к моей коже. Сначала бедра двигаются медленно, его твердый член почти сразу же попадает в мое сладкое место.

Ах, эта красота утреннего секса ― или, может быть, он меня так заводит, что я уже на полпути к эйфории.

Когда большие руки Ретта хватают меня за задницу, погружаясь так глубоко, как только он может, и дико вонзаясь в меня, я хнычу, цепляясь за него, оргазм неизбежен.

Возбужденный, подпитываемый адреналином, Ретт чувствует… это…

― Прекрасная. Столь совершенна.

Мы не издаем ни звука, когда кончаем, ни хрюканья, ни стонов.

Только звук нашего тяжелого дыхания в первых лучах дня, тела так тесно прижаты друг к другу, что между нами нет места даже для шепота.

Его поцелуй касается моих губ, когда он отстраняется; поднимаясь, чтобы привести себя в порядок, Ретт собирает свою одежду, чтобы натянуть ее. Я смотрю, как он одевается, насытившись, подперев подбородок локтем.

Его тело ― точеное совершенство. Его сердце? Милое и немного наивное.

Мое трепещет, наблюдая, как он суетится в своей комнате; Ретт заслуживает этой волны любви, которую я внезапно чувствую к нему.

Мы оба заслуживаем.

― Завтрак в холодильнике. ― Он снова наклоняется, чтобы поцеловать пульс на моей шее. ― Мои родители будут в третьей секции, где вы сидели в прошлый раз. Мама будет следить за тобой.

Я заворачиваюсь в его одеяло.

― Окей.

― Пока. ― Длинная пауза. ― Детка.

Мое сердце колотится, когда он в первый раз пробует ласковое обращение, оставляя меня немного задыхающейся. Боже, я скучаю по нему, а он еще не вышел за дверь.

Возьми себя в руки, Лорел.

― Увидимся позже, малыш. Удачи.

Еще один сладкий поцелуй в ключицу ― и он уходит.

Я плюхаюсь на его подушку, зарывшись лицом в пространство, которое он недавно занимал. Вдыхаю его запах, снова и снова. Перекатываюсь на спальное место и погружаюсь в блаженный, удовлетворенный сон.

«Мое приложение контроля над рождаемостью только что разбудило меня от ужасного сна, где я была беременной. Мне потребовалось целых три минуты, чтобы понять, что это не по-настоящему, слава богу».

Лорел

― Лорел, милая, сюда! ― Женская рука взлетает вверх в третьем ряду, яростно размахивая. Не знаю, как я ухитряюсь разглядеть ее в огромной толпе; она лучезарно улыбается мне, когда спускаюсь с трибун по ступенькам стадиона.

Направляюсь к семье Ретта; щеки пылают, я уже смущена. Последний раз, когда видела его мать, я уходила из дома ее сына, после соития, с растрепанными волосами и все такое.

Но я смиряюсь с этим; если мы с ним собираемся жить долго, тогда должна покончить со всей этой неловкой ситуацией и оставить ее в прошлом.

Приклеив улыбку, пробираюсь через третий ряд к пустому месту рядом с матерью Ретта. Ее улыбка такая широкая и тревога тает. Когда, наконец, добираюсь до них, она приветливо обнимает меня. Прижимает.

― Я так рада, что ты здесь! ― Миссис Рабидо в восторге. ― Обычно в таких делах со всеми этими мужчинами всегда только я.

― Спасибо, что позволили мне посидеть с вами, миссис Рабидо. ― Мне нужно повысить голос, чтобы она меня услышала. ― Честно говоря, я была только на одном из них, и привела своих соседей по комнате, так что мне не пришлось идти одной.

― Пожалуйста, зови меня Венди.

Я краснею.

― Спасибо, Венди.

― Садись, садись. Вот, я принесла подушки для сидений. Это обещает быть долгий матч — они готовятся к отборочным.

Я плюхаюсь рядом с ней на сиденье стадиона Айовы.

― Отборочные для чего?

― Чемпионат NCAA. Он уже скоро. В следующем месяце.

― О! ― Я этого не знала. ― Ретт когда-нибудь выигрывал что-нибудь подобное?

Могу ли я быть еще более невежественной?

― Дважды, ― хвастается она, выпятив грудь от гордости.

― Дважды! ― Мое сердце колотится. ― Поразительно. То есть, я знала, что он хорош, но… дважды? ― Вглядываюсь в маты перед нами в поисках лица, которое я обожаю. Ретт расхаживает по комнате, одетый в черные брюки и спортивную куртку. Черные кроссовки в белую полоску с разрезом сбоку.

― Почему они без головных уборов?

― На этом уровне это необязательно. Некоторые борцы предпочитают не носить его, потому что он мешают, ― Венди продолжает бубнить. — В старших классах — это уже не важно ― он был всеамериканцем, милая. Разве ты не знала?

Всеамериканцем?

― Что это значит?

― Это значит, что он был одним из лучших борцов средней школы в стране, наряду с почти идеальными оценками.

Венди замечает, что я пялюсь на ее сына, и бросает на меня косой взгляд, прежде чем присоединиться к моему изучению.

― Как у него дела? Честно?

Я отрываю взгляд от Ретта, чтобы ободряюще улыбнуться ей.

― Теперь лучше, я думаю?

Она внимательно изучает выражение моего лица.

― Ты имеешь в виду счет за четыреста долларов?

Дерьмо. Сколько он ей об этом рассказал? Обо всех остальных инцидентах?

Выражение моего лица — и моя нерешительность ― заставляет Венди внимательно меня изучать.

― Если бы было что-то еще, ты бы мне сказала?

Я медленно киваю.

― Было еще несколько мелочей.

Не могу лгать. Не могу.

Это его мать.

― Какие, например?

― Они… э-э… испортили его машину.

― Что ты имеешь в виду?

― Они… ― Я прочищаю горло, мне не терпится расстегнуть воротник. ― Покрыли его смазкой и завернули в пищевую пленку.

― Кто они? ― Глаза Венди ― опасные щелочки, скользящие к другим мужчинам, разогревающимся рядом с Реттом.

― Этого мы не знаем. Какие-то девушки, думаю? Я была с ним, так что ему не пришлось вести джип домой, но… он был очень расстроен.

Ее губы сжимаются в тонкую линию.

― А что тренер Доннелли сделал?

Я сглатываю.

― Он, э-э, заставил их сделать упражнение по сплочению команды в хижине в лесу. С тех пор стало намного лучше.

― Хм. ― Женщина отводит карие глаза от сына. ― Ретт выглядит счастливым. Я разочарована, что он не смог нам сказать.

Я не знаю, что еще сказать, но…

― Вы же знаете, какие парни.

― Ну, он всегда был упрямым. ― Она опускает голову. ― Тяжело, когда сын так далеко. Я беспокоюсь. Мать должна знать, что об ее сыне заботятся.

Обнимаю ее за плечи и притягиваю к себе.

― Я забочусь о нем. У него есть я.

― Не могу смириться с тем, что у моего ребенка есть девушка. У него её никогда не было. ― Венди делает паузу. ― Он не хотел бы, чтобы я тебе это говорила.

― Я не думаю, что он считает меня своей девушкой, но… думаю, что мы могли бы двигаться в этом направлении — имею в виду, надеюсь, что это так. ― Заткнись, Лорел. Хватит болтать. ― Мне он очень нравится.

Ее выражение лица смягчается от моих слов, глаза снова ищут его. Ее взгляд блуждает по студенческой секции, и я замечаю тот момент, когда ее глаза останавливаются на плакате, на котором написано: «РЭТТ, ТЕБЯ ЕЩЁ НУЖНО ЗАВАЛИТЬ?»

И еще: «РЭТТ, ОТВЕТЬ НА МОИ СООБЩЕНИЯ, И Я ВЗОРВУ ТЕБЯ, А ТЫ МЕНЯ».

Если раньше я думала, что глаза Венди сузились, то они ничто, по сравнению с кинжалами, которыми она стреляет по полу спортзала.

― Девушки всегда такие напористые? Зачем молодой женщине предлагать заняться сексом с моим сыном?

Мои губы сжимаются.

― Ты видишь это? ― Она показывает пальцем, тычет мужа в руку. ― Чарли, ты это видишь? Смотри. ― Тыкает его еще раз. ― Смотри.

Мистер Рабидо, прищурившись, оглядывает зрителей на стадионе. Снова игнорирует нас, наклонившись вперед, упершись руками в колени, чтобы лучше участвовать в действии.

Такое же выражение лица у Ретта, когда он ждет начала матча. Точно так же он смотрит, когда концентрируется на чем-то, что я говорю, или когда кладет свои большие руки на мое тело. Сейчас, под яркими огнями центрального коврика, он делает такое же напряженное лицо.

Потягивается на носках, разрабатывает подколенные сухожилия.

Стойкий, сосредоточенный.

Рядом со мной:

― Что не так с этими девушками? ― Мама Ретта толкает меня локтем, действительно взволнованная. ― Это всегда так?

― Ну, я была только на одном матче, и там были такие знаки, ― отвечаю так честно, как только могу, не выдав себя.

― Почему они это сделали? «Завалить Рэтта»? Из всех вещей? ― она раздраженно фыркает, скрестив руки на груди. ― Тебя это не беспокоит?