Даниэла Стил - Воспоминания

На этот раз удивление Брэда было неподдельным.

– Когда же ты умудрилась, Сирина? – Он так увлекся, выбирая для нее серьги в магазине Картье, что даже не заметил, как она купила подарок. – Какая ты у меня ловкая!

– Взгляни, что там.

Брэд поцеловал ее и только затем волнующе медленно принялся разворачивать обертку первого подарка. Он намеренно мучил и Сирину, и себя. Она посмеивалась над ним. Наконец упаковка отлетела в сторону, и Брэд с изумлением увидел золотой портсигар.

– Сирина! Крошка, как ты умудрилась?

Он поразился, сколько денег она, должно быть, потратила. Брэд догадывался, что у нее имелись какие-то средства. Но он не знал, что держит сейчас в руках почти все, что у нее оставалось. Золотой портсигар всегда считался в Европе традиционным свадебным подарком для молодого человека, и очень значимым. Если б ее родители были живы, они обязательно купили бы ему его. Разница, возможно, заключалась бы в том, что на том портсигаре его инициалы были бы выложены изумрудами или же внутри было выгравировано изящное посвящение. Может быть, вместе с портсигаром были бы преподнесены и изящные запонки из черного оникса со сверкающими бриллиантами. Золотой портсигар, подаренный Сириной, одновременно был впечатляющим и многозначительным подарком. Брэда до глубины души тронула ее забота, и он поцеловал ее.

– Дорогая, ты просто сошла с ума!

– Да, от тебя, – счастливо рассмеялась Сирина, вручая ему второй сверток с зажигалкой, который он развернул с таким же восторгом.

– Господи Боже мой, Сирина! Ты меня просто балуешь!

– Как бы мне хотелось тебя баловать. Если б…

Но он стиснул ее в объятиях, лишая возможности продолжать.

– Я не был бы счастливее, чем сейчас. Счастливее быть просто невозможно. Ты мой самый дорогой и самый бесценный подарок, когда-либо дарованный мне судьбой.

С этими словами Брэд медленно разжал руки, выбрался из кровати и направился к комоду, стоявшему в дальнем конце комнаты. Сирина с удивлением следила за его действиями.

– Что ты там ищешь?

– Ох, и сам не знаю. Подумал, вдруг Санта-Клаус оставил тут что-нибудь для тебя? – С улыбкой он бросил на нее взгляд, полный любви.

– И это после всего, что ты надарил мне вчера?

Но Брэд уже решительно шел к ней, держа в руке небольшую коробочку, завернутую в блестящую обертку. Узкая серебристая ленточка и интригующе маленькая коробочка, которую он протянул ей, притягивали ее внимание и пробуждали любопытство.

– Тебе, дорогая! Сирина покачала головой:

– Я не заслуживаю дополнительных подарков.

– Что ты, ты достойна только самых лучших, самых замечательных. Ясно?

– Да, сэр.

Сирина шутливо отдала ему салют и начала разворачивать обертку. Даже обертка выглядела очень шикарной, а небольшая черная коробочка тем более. Когда Сирина открыла ее и увидела то, что лежало в ней, у нее перехватило дыхание. Руки ее задрожали, она взглянула на Брэда почти испуганно:

– О Брэд!

– Нравится?

Он быстро извлек из коробочки кольцо и надел его на дрожащий палец Сирины. То был розовый, совершенно прозрачный бриллиант овальной формы, окруженный меньшими по размеру белыми алмазами, вставленными в тонкую золотую оправу. Кольцо отличалось элегантными пропорциями, изумительным цветом и великолепной игрой камней. Оно чудесно смотрелось на изящной руке Сирины.

– О Боже ты мой! – Сирина лишилась дара речи, как зачарованная глядя на кольцо. – О Брэд!

Слезы подступили к ее глазам, он улыбнулся, тронутый и довольный ее нескрываемым восторгом.

– Ты заслуживаешь десятков таких колец, Сирина. Немцы мало что оставили в Париже. Когда мы вернемся в Штаты, купим тебе модную одежду, меха, украшения, шляпки – словом, все, что тебе понравится. Ты всегда будешь моей принцессой.

В последовавшие месяцы Сирина коротала дни, то прогуливаясь по Булонскому лесу, то посещая тихие, наполовину пустые музеи, то бесцельно заходя в магазины, все время с нетерпением дожидаясь вечера и прихода Брэда домой. Все, чего ей хотелось, – это видеть мужа. Брэд обнаружил в ней страсть, о существовании которой прежде и не подозревал. Вдвоем они проводили много времени: глядя на огонь камина, сидели в библиотеке, беседовали, целовались, обнимались, затем, словно расшалившиеся дети, мчались на второй этаж. Но как только они оказывались в спальне, то сразу же переставали быть детьми. Их занятия любовью стали уточненными и бесконечными. Так незаметно зима сменилась весной.

Работы у Брэда стало гораздо меньше. Наиболее срочные послевоенные проблемы начали понемногу разрешаться, а за долговременные еще несколько лет не собирались браться. Поэтому то, что оставалось, представляло собой приятную текучку с не особенно напряженным графиком, позволявшим помечтать, сидя за рабочим столом, провести ленч с женой, побродить с ней по паркам, а затем вместе с ней мчаться домой, где ждало еще одно страстное приключение, прежде чем вновь вернуться за свой рабочий стол.

– Я не могу каждый день после ленча заниматься с тобой любовью, – как-то майским утром в полусонном состоянии пожаловался он Сирине, лежа в ее объятиях, счастливый и опустошенный.

– Почему бы и нет? Неужели ты думаешь, что твоя жена станет возражать? – улыбнулась Сирина. Теперь она выглядела более взрослой, чем пять месяцев назад, когда поезд привез ее в Париж из Рима.

– Моя жена? – Брэд взглянул на нее, волосы его были всклокочены. – Это не жена, это сексуальная маньячка.

Сирина рассмеялась.

– Неужели ты не понимаешь, что, когда мне стукнет сорок, я буду выглядеть на все шестьдесят, если и дальше все будет продолжаться в таком же темпе.

Однако по выражению его лица было ясно, что он ничего не имеет против, и Сирина бросила на него лукавый взгляд:

– Ага, ты уже жалуешься?

Сегодня в ее глазах Брэд заметил странный блеск, словно она скрывала что-то. Брэд вспомнил, что в первый раз обратил внимание на этот блеск, когда Сирина вышла к ленчу…

– Итак, вы жалуетесь, подполковник?

– Ну, не то чтобы… Однако вам следует знать, что я не смогу продолжать в том же духе, когда мы вернемся в Штаты.

Сирина вопросительно склонила голову.

– Понимаешь, просто американцы так себя не ведут…

– Они не занимаются любовью? – Сирина напустила на себя испуганный вид, а в глазах плясал все тот же бесенок.

– Никогда.

– Ты обманываешь.

– Нет. – Он усмехался, глядя на нее. – Проклятие, мы не сможем продолжать заниматься любовью так же, как сейчас, потому что мой перерыв на ленч там будет гораздо короче.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Мы отправляемся домой, принцесса…

– В Штаты? – Сирина застыла. Она знала, что когда-нибудь это должно было произойти, но не предполагала, что так скоро. – В Нью-Йорк?

– Только на три недели, в отпуск. После этого, любимая, мы отправимся в местечко под названием Президио в Сан-Франциско, и я стану полковником. Как вам это нравится, миссис Фуллертон?

Стать полковником в тридцать четыре года означало головокружительную карьеру, и Сирина понимала это.

– О, Брэд, – Сирина с восхищением смотрела на него, – это просто великолепно! А Сан-Франциско?

– Тебе там понравится. И не только город. Тэдди будет неподалеку от нас, поскольку осенью он начнет учиться в медицинском институте в Стенфорде. И мы сможем попасть домой на свадьбу Грега. Все отлично складывается, не так ли, любимая?

– Более или менее. – Сирина откинулась на подушки, опять загадочно улыбаясь.

– Более или менее? Вот те на! Я получил повышение, нас отправляют домой, мы будем жить в одном из лучших гарнизонов страны, а ты говоришь «более или менее»? Сирина, я просто вынужден тебя отшлепать.

Брэд притянул ее к себе, собираясь положить поперек колена, но она подняла руку.

– Я бы на твоем месте этого не делала. – Голос Сирины прозвучал на редкость нежно, глаза сияли, и что-то неуловимое и совершенно новое в ее лице заставило Брэда остановиться, словно он понял, словно почувствовал прежде, чем она сказала.

– Это еще почему?

– Потому что у меня будет ребенок, Брэд.

Она произнесла это очень тихо. У него на глаза навернулись слезы счастья. Брэд бросился к ней и крепко стиснул в объятиях.

– О любимая!

– Надеюсь, будет мальчик. – Сирина счастливо прильнула к нему, но он решительно поднял голову и заявил:

– Нет, девочка. Очень похожая на тебя.

– Разве тебе не хочется сына? – Сирина удивилась, но Брэд смотрел на нее так, словно она только что совершила чудо, совершенно не обращая внимания на ее слова, переполненный охватившими его чувствами.

В восемь часов утра за ними прибыла машина, чтобы отвезти в Гавр. Чемоданы уже были собраны и ожидали в холле. Рядом с ними стояли Мари-Роза и Пьер, очень расстроенные, напряженные и бледные. Мари-Роза то и дело прикладывала к глазам платок, а на лице Пьера, когда он в последний раз пожимал руку Брэду, застыло грустное выражение, какое бывает у отца, навсегда расстающегося с сыном. Впервые за последние годы они с такой любовью относились к людям, на которых работали, и вот теперь молодая пара, пробудившая в них эту любовь, стояла перед ними, также сожалея о разлуке.

Для Брэда это означало конец одной эры и начало нового периода в жизни. Он отлично это понимал. Во время войны он стал просто человеком с самым заурядным именем Фуллертон. В армии это имя никому ничего не говорило. Фуллертон? Ну и что? Но теперь он возвращался в Америку. Брэдфорд Джервис Фуллертон III и все такое прочее. Он увидит мать, отца, братьев, друзей, отправится на свадьбу к Грегу, попытается объяснить, почему остается в армии, почему ему это подходит и нравится и почему он не собирается покидать ее. Ему придется объяснить, почему у него нет желания заниматься политикой, как отец, или же работать в семейной юридической фирме, почему он так уверен в правильности своего выбора. Он также отлично понимал, что ему придется ответить и на молчаливый вопрос, который никто не посмеет задать вслух: почему он женился на Сирине? Теперь, когда они покинули безопасный уют семейного очага в Европе, он чувствовал себя готовым защитить ее. В особенности теперь, когда она носит его ребенка. Но если бы Сирина и не была беременна, он все равно мечтал бы сделать для нее переезд максимально безболезненным, отлично понимая, что первые дни общения с его матерью, вероятнее всего, окажутся для нее очень трудными. Но Брэд не сомневался, что даже его властолюбивая мать капитулирует перед обаянием Сирины. Впрочем, если этого и не произойдет, ему на это совершенно наплевать. Отныне его сердце полностью принадлежало Сирине. После долгих лет, проведенных в армии, семья казалась ему чем-то менее важным, менее реальным.

Все это всплыло в голове Брэда, когда он обменивался последним рукопожатием с Пьером, склонился расцеловать в обе щеки Мари-Розу, что за мгновение перед ним проделала Сирина.

– Обещаете прислать нам фотографии малыша?

То же самое попросила Марчелла накануне вечером, когда Сирина разговаривала с ней по телефону.

– Дюжину снимков, обещаю.

Сирина пожала руку Мари-Розе, а затем провела по едва заметно увеличившемуся животу. Брэд уже не оставлял без внимания ее живот, почти ежедневно проверяя, как он подрастает, а она подтрунивала над его влюбленностью к сыну.

– К дочери, – неизменно поправлял он, а Сирина радостно смеялась. Ей хотелось родить мальчика, чтобы он унаследовал его имя, Брэд же всегда заявлял, что ему наплевать на имя и единственное, о чем мечтает, – это о маленькой девочке, которая была бы ее точной копией.

Они обменялись последними рукопожатиями со стариками и сели в машину. Когда они проезжали по авеню Гочи в направлении площади Звезды, Сирина на миг положила голову на плечо Брэду, как когда-то в Риме, и подумала, увидит ли она когда-нибудь эти ставшие знакомыми места.

– Ты в порядке?

Брэд озабоченно посмотрел на нее. Однако Сирина кивнула и улыбнулась.

– Отлично. – Затем, бросив взгляд а окно, добавила: – Просто я прощалась… еще раз.

Брэд нежно сжал ее руку.

– Ты уже много раз прощалась, любовь моя. – Он заглянул ей в глаза. – Надеюсь, теперь мы устроимся и у нас будет свой дом. По крайней мере на время. – Он предполагал, что сможет остаться в Сан-Франциско лет на пять, может быть, даже дольше. – Мы устроим замечательный дом для нашего ребенка, пустим корни, обещаю. – И, еще раз взглянув на жену, добавил: – Ты будешь очень тосковать по своему дому, любимая?

– О Париже?

– Я имел в виду все, не только Париж… Европу.

– Да, Брэд. Я все время боялась войны, волновалась за бабушку, смогу ли когда-нибудь вернуться в Венецию или Рим. Я чувствовала себя словно в тюрьме, когда была в монастыре. Теперь все будет совершенно иначе.