Он отпустил ее грудь, и Энн облегченно покачнулась, пока он не переместился к правой груди. Большая рука герцога обхватила ее снизу и стала нежно ласкать. Энн знала, что он хочет услышать доказательство того, что делает ей приятное. Она издала еще один запланированный стон, отлично подходивший к данной ситуации. Хриплый, с нотками удивления, как будто благодаря ему она испытала восторг, которого не знала прежде. И, по правде говоря, эта ласка была… приятной.

— Нравится? — Его светлость наградил Энн хриплым смешком.

— О да. — Ей хотелось, чтобы он думал, будто все, что он делает, превосходно. На розовых ореолах ее сосков блестела влага. Отделанный кружевом лиф платья был зажат между их телами, в тело Энн впивался корсет. — Вы хотите раздеть меня?

— В этом нет необходимости. — Герцог вздернул подбородок. — Шторы опущены? В комнате темно?

— Да. — Впервые за все это время Энн по-настоящему осмотрела его кабинет. Когда она приехала сюда, наняв экипаж на постоялом дворе в деревне, дом герцога удивил ее. Огромный особняк, симметричный и прочный, окруженный лужайками и лесами. Он очень напоминал дом, в котором она жила в детстве, дом, о котором она старалась теперь не думать.

Этот дом казался слишком скромным и простым для герцога, тем не менее в кабинете было полно симпатичных вещиц. У зашторенных окон на подставке, декорированной золотом, стоял глобус. Стены украшали огромные картины с изображенными на них лошадьми, здесь же стояли мягкие кожаные кресла с низкими спинками, уютные и располагающие к отдыху. Книги были повсюду: на полках, лежали стопками на столах, даже в креслах.

Это была любимая комната джентльмена. И было ужасно печально, что ее заполняли вещи, которые герцог больше не мог видеть.

— Я хочу овладеть тобой сзади, — резко произнес герцог. — На своем столе.

Что бы он ни пожелал, она должна соглашаться. Энн совсем не так представляла себе их первый раз, но противоречить не осмелилась.

— Хорошо. — Энн взяла его за руки, поднесла одну руку ко рту и, обхватив губами и призывно посасывая указательный палец герцога, стала отступать назад к большому блестящему столу у стены. Таким способом можно было вести его, пощадив его гордость. Когда ее ягодицы уперлись в гладкое полированное дерево, Энн остановилась. Герцог, обхватив ее руками, дотронулся до края стола.

— Повернись, — сказал он с той грубостью, которую придает голосу мужчины страсть. Многие девушки в борделе считали грубость возбуждающей. Им нравились мужчины, которые руководствовались чувствами. У Энн прежде таких не было, но сейчас она почувствовала облегчение. Его хриплый голос подтверждал, что она достигла поставленной цели. Герцог Марч сейчас должен овладеть ею.

— Конечно, ваша светлость, — промурлыкала она и оперлась руками о край стола. Герцог поднял юбки, и шелк заскользил по ногам Энн. Она собрала юбки перед собой и почувствовала, как рука герцога прошлась по ее обнаженным бедрам. Энн закрыла глаза и застонала, поскольку знала, что в тот момент, когда его пальцы коснулись ее плоти, она должна была застонать.

— О Боже, какая ты горячая, — пробормотал герцог. — И мягкая, как шелк.

Энн ждала, что он поспешит овладеть ею и напряглась, ожидая стремительного вторжения. Но он ласкал ее рукой и тыкался носом в шею, целуя ее. По позвоночнику Энн пробежал легкий трепет удовольствия. Это не совсем правильно. Почему он не хочет овладеть ею? Неужели он еще недостаточно готов? У Мадам Син мужчины редко прикасались к ней; в конце концов, они щедро платили, чтобы она хотела и была готова принять их без всякой прелюдии с их стороны.

Энн выгнула спину и потерлась о выступавшую напряженную плоть герцога. Это движение вызвало у него хриплый стон. Энн оглянулась и заметила, что дыхание у него участилось, вокруг рта залегли глубокие морщины. Он был явно возбужден, но ему требовалось больше.

Энн качнула бедрами, прижимаясь к нему ягодицами, но он обхватил ее бедра и остановил Энн.

— Нет, любовь моя. Пока нет. — Он снова сунул руку между бедер Энн и стал нежно ласкать ее плоть. Ни один мужчина не ласкал ее так медленно, не обращался с ней так бережно.

Энн тихо вздохнула. Ей действительно нравились эти прикосновения…

Но потом его палец нашел чувствительный бугорок и стал его ласкать…

Все тело Энн напряглось. Он ласкал ее все настойчивее, предполагая, что ей понравится. Ощущения, которые она сейчас испытывала, были гораздо сильнее тех, что она переживала, когда он ласкал ее соски. Надо было терпеть. Хорошо хоть герцог не видел, как Энн сморщилась и закрыла глаза, как она держалась, чтобы не запротестовать. Она играла свою роль, изображая грудные стоны, с каждым разом издавая их все громче.

Потом он проник внутрь. Глубоко-глубоко внутрь.

Энн на короткое мгновение посетила мысль, которая всегда мелькала у нее в такой момент, мысль о том, как это странно, что такое интимное мгновение можно воспринимать так… отстраненно. Потом она вспомнила, что она должна быть куртизанкой, а не просто сосудом для его разрядки. Она должна дарить ему наслаждение. Соблазнять его.

Герцог, находясь сзади, прижимался к ее ягодицам.

— О да. Да… — тихо шептала Энн, хотя ощущала себя не очень комфортно.

Герцог стал совершать медленные и глубокие проникающие движения. Энн выгнулась назад, наполняя комнату стонами.

Он ласкал ее плоть и поглаживал грудь. Это удивило Энн, сбив ее с собственного ритма. Потом герцог сделал то, чего она ждала: он обхватил ее бедра и, крепко удерживая Энн, погрузил свою плоть в ее тело. Хорошо. Теперь Энн точно знала, что делать.

Ее стоны переросли в крики.

— О Боже! — кричала она. — О Боже мой! — Она с силой двигалась ему навстречу, вскрикивая так, как будто испытывала невероятный экстаз. — Все, больше не могу! — взвыла она, услышав, как участилось дыхание герцога, который явно был близок к кульминации. Энн знала, как изобразить экстаз, но может ли ее извивающееся от страсти тело произвести впечатление на герцога, который ничего не видит? Он лишь чувствовал, как двигаются ее ягодицы, ударяясь о его тело.

Он стал двигаться жестче. Быстрее.

Потом послышался его хриплый низкий стон. Его бедра двигались вперед, сталкиваясь с ее обнаженным задом.

— О Боже, — выдохнула Энн.

— Это было превосходно. — Герцог в изнеможении обмяк рядом с Энн, удерживаясь на руках.

Хвала Господу, ему понравилось.

Выпрямившись, герцог вышел из нее. Энн почувствовала, как внутренняя поверхность бедер стала липкой. Она забыла, что в доме герцога у нее нет возможности привести себя в порядок и помыться. Но ей по крайней-мере не стоило волноваться за последствия, поскольку внутри находилась пропитанная уксусом губка. Этому трюку она научилась у Мадам.

— Я скажу, чтобы принесли воды, дорогая. — Герцог нежно погладил ее по бедру.

— Вы очень внимательны, ваша светлость. — Энн вдруг поняла, насколько не готова к этому. Она хотела стать его любовницей, но понятия не имела, что надо делать. Кэт, самая желанная куртизанка Лондона, говорила ей, что любовница должна угождать каждой прихоти своего покровителя и давать ему возможность чувствовать себя королем как в постели, так и за ее пределами. Но Энн не уточнила, как это делается практически. Ее взгляд остановился на мятом халате из синего шелка, валявшемся на кресле, возле которого она обнаружила его в бессознательном состоянии. — Хотите, я принесу вам халат?

— Спасибо, любовь моя, — грустно улыбнулся герцог.

Энн не только принесла халат, но и помогла ему облачиться в него. Лицо герцога сделалось мрачным. Он завязал пояс халата и задумался.

— Для проститутки у тебя слишком грамотная речь, Сэриз. Почему? Скажи мне, откуда ты приехала?

— Я самая популярная в Лондоне куртизанка, сохраняющая свое инкогнито, если хотите знать, — важно заявила Энн. — Неужели вы думаете, что для вашего удовольствия граф пригласил бы кого-то другого?

— По правде говоря, любовь моя, самую лучшую и самую желанную куртизанку Эштон приберег бы для себя, а мне прислал бы кого-нибудь еще.

— Значит, это стало его ошибкой.

— Ты немного развлекла меня, любовь моя, и за это я тебе благодарен, — рассмеялся герцог, потом поднес к губам ее руку и поцеловал пальцы. Он сделал это нежно, и Энн почувствовала, как у нее подпрыгнуло сердце.

— Я могу развлечь вас еще, ваша светлость.

— Ты и так достаточно сделала, Сэриз. Уверен, Эштон тебе хорошо заплатит.

Он опять ее прогоняет. Энн охватила паника.

— Но я могла бы сделать для вас еще очень много…

— Я хочу остаться один. Все было замечательно, однако наше совместное время подошло к концу, — вздохнул герцог. — Я даже не знаю, какое сейчас время дня. Полагаю, сейчас ночь. Ты приехала вечером?

— Д-да, в половине восьмого. — До Энн вдруг дошло, что в такой ранний час он уже прикончил графин бренди.

— Сегодня вечером ты остановишься на постоялом дворе в Уэлби. И поешь там. Мой человек проследит, чтобы тебя хорошо обслужили. Одно только упоминание моего имени, и все уладится.

Очень любезно с его стороны. Энн, раздумывая, закусила губу. Должно же быть что-то, что убедит его позволить ей остаться. Нельзя так легко сдаваться.

— Позвони в колокольчик, дорогая, — скомандовал герцог.

Энн не сдвинулась с места.

— Не серди меня. — Голос герцога звучал глубоко и ровно, но в нем все же проскальзывали ледяные нотки. Если она разозлит его, то упустит шанс остаться здесь. Если она сделает так, как он просит, то через несколько минут окажется в его экипаже.

— Тебе придется уехать, Сэриз.

Это был окончательный приказ, отданный джентльменом, посылавшим в атаку солдат. Однако страх заставил Энн воспротивиться.

— Я не могу, ваша светлость. Я не могу вернуться в Лондон.

— Почему нет? — вздернул голову герцог, вероятно, расслышав в ее голосе нечто особенное.

Боже мой, что она делает? Как последняя дура рассказывает ему правду. Но она не осмелится рассказать ему все до мельчайших подробностей, иначе он вызовет прислугу, чтобы та отволокла ее в ближайший магистрат. Там ей никто не поверит. Никто не станет слушать проститутку. Ту, которой пришлось ударить Мадам кочергой, чтобы спасти жизнь невинной девушки, и которая теперь обвинялась в убийстве. Энн не собиралась делать ничего такого. Только хотела помешать взбешенной Мадам застрелить четырнадцатилетнюю девочку. Но она убила Мадам, теперь ее будут судить и повесят за это убийство.

— Я… я солгала вам, ваша светлость, — дрожащим голосом произнесла Энн. — Я работала в борделе и сбежала. Если вернусь в Лондон, то ничуть не сомневаюсь, что хозяйка борделя меня найдет. Или велит какому-нибудь бандиту убить меня в назидание другим девушкам. — Господи, как легко, оказывается, врать. Когда от этого зависит жизнь.

— Ангел мой, вряд ли она тебя убьет. Сомневаюсь, что она станет так беспокоиться…

— Она станет. — Только Мадам уже больше ничего не может сделать. Зловещий рассказ о ее смерти уже появился в газетных новостях. Возможно, герцог еще не получил лондонских газет или ему еще не прочитали их. Но очень скоро он обо всем узнает. Ну разве не сумасшествие рассказать ему о побеге из борделя? Разве он не догадается, что она — та самая проститутка, которую подозревают в убийстве?

Энн тяжело сглотнула. Если он еще не знает, возможно, у нее есть шанс помешать ему это сделать. Пока он не услышал эту историю, здесь она находится в безопасности.

— Ваша светлость, пожалуйста, позвольте мне остаться и доставить вам удовольствие, как того хотел граф Эштон. Вы не видите это, но я… От побоев Мадам на моем теле все еще остались синяки. — Наверное, это крайняя степень отчаяния, если она стала рассказывать ему о побоях. Энн взяла руку герцога и коснулась своей талии, спины и плеч. — Здесь. И здесь. Повсюду синяки.

Энн затаила дыхание.

— Иди сюда, Сэриз, — протянул руку герцог, и Энн почувствовала невероятную легкость, в которой буквально растворилось ее сердце.

Если бы он считал ее убийцей, то наверняка не был бы так добр. Но все равно, подходя к герцогу Энн дрожала всем телом.

С уверенностью джентльмена герцог поднес ее руку к своим губам. Ему ничего не известно об убийстве Мадам. Иначе как он мог так нежно целовать ей пальцы?

— Можешь остаться на ночь, — проворчал герцог. — Завтра я решу, что с тобой делать.

Глава 3

Прямо перед ним что-то взорвалось, и Девон Одни, герцог Марч, сделал то, что сделал бы любой здравомыслящий солдат: он бросился на землю.

Руки и подбородок ударились о мягкое ковровое покрытие. Мгновенное осознание происходящего ударило еще больнее. Он — не на поле боя, и услышанный звук — не пушечная стрельба. Герцог ничего не видел, кроме сизой пустоты, и все же понимал, что просто упал на пол в коридоре перед слугой, который, должно быть, уронил что-то.