Миа была опустошена случившимся. Она не узнавала себя. Ее не привлекали извращения, побои и жесткий секс. Ей нравилось, когда все происходило медленно и нежно, в приятном темпе, когда ее никто не подгонял. А занимаясь сексом с Гейбом, ей казалось, что она попадает в ад. Он был силой, с которой она никогда не сталкивалась и больше не столкнется.

Гейб снимал с нее слой за слоем, обнажая незнакомые пласты ее личности. Она становилась беззащитной и неуверенной. Что ей делать с этой новой Миа?

Он лежал на ней, целовал виски и гладил по волосам. Она вжималась в него, желая его тепла и силы. Гейб был надежной гаванью среди бурь ее разума, тела и сердца.

Он только что был властным и требовательным, а теперь его поцелуи наполнились нежностью и трепетом. До чего же сладко. Они напоминали любовников, помирившихся после затяжной ссоры и отметивших примирение пылким слиянием. Одна беда: ей было трудно назвать любовью избиение с последующим жестким сексом.

Это был только секс. Горячий, сумасбродный, сотрясающий тело, бесчувственный. И было опасно хотя бы ненадолго принять его за нечто другое.

Глава семнадцатая

Гейб лежал в темноте и смотрел в потолок, но не видел его. Миа покоилась рядом, свернувшись калачиком. Он знал, что она не спит, иначе дышала бы не так и обмякла. Но она лежала тихо, как мышка, — наверное, прокручивала в уме события дня.

Гейб знал, что он сволочь. Он даже отчасти раскаивался, но понимал: ему не остановиться. Он нарушил все обещания, которые давал Миа, и будет нарушать их и дальше. Он не станет ее приучать; никакой деликатности, никакого терпения. Она сводила его с ума и срывала все тормоза.

Он открыл рот, потом снова закрыл. Он понимал, что должен объясниться насчет приема, но гордость не позволяла рассказать все как было. Его взбесил ее уход, но в то же время — позабавил. Классно, что ей хватило смелости послать его подальше.

Будь у нее не он, а кто-то другой, Гейб мог бы приветствовать ее решимость. Он первый посоветовал бы ей бежать без оглядки от такого кавалера. Потом набил бы морду мерзавцу, посмевшему так с ней обойтись.

Но он твердо знал: если она попытается уйти от него всерьез, он ее не отпустит. Он использует все средства, вплоть до того, что привяжет к кровати и запрет в своей квартире. Она никуда не уйдет. Не сейчас.

— Сегодня было не то, о чем ты подумала, — сказал Гейб, удивляясь словам, сорвавшимся с его губ.

Черт побери! Он не хотел ее приплетать, никогда и ни в коем случае. Если она бросилась бежать, вместо того чтобы понаблюдать и понять происходящее, то зачем ему сейчас все объяснять?

«Потому что она другая. Потому что ты вел себя как идиот. И теперь ты обязан рассказать, что произошло на самом деле».

Миа шевельнулась, приподнялась на локте, и волосы упали на плечо. Гейб потянулся и включил ночник. Ему вдруг захотелось увидеть ее лицо, когда она станет осыпать его упреками.

Миа была прекрасна, иначе не скажешь. В ней было нечто до боли сладостное и мягкое. Когда не бесилась, конечно, но как только она превратилась в рассвирепевшего котенка, выпустившего коготки, Гейбу захотелось немедленно трахнуть ее, чтобы эти коготки впились ему в спину.

— А мне и так все ясно, — прищурилась Миа. — Эта Блонди увязалась за мной в туалет и заявила напрямую, что ее куда больше интересует молодой и богатый Хэмилтон, нежели его отец. Потом стала расспрашивать о твоих особенностях, чтобы побыстрее затащить тебя в постель. Естественно, я не стала с ней говорить и ушла. А потом я увидела, как вы танцуете. Ты приклеился к ней, схватил ее за задницу, не говоря о прочих местах.

Миа замолчала и сделала глубокий вдох. Гейб чувствовал, как в ней опять закипают злость и обида, но его восхищало, что она их не сдерживает. Она не боялась его, и ему это нравилось. Невзирая на требования полного ему подчинения, он не хотел видеть рядом пугливую мышку. Подчинение и бесхребетность не одно и то же.

Ему была нужна сильная, независимо мыслящая женщина, которую не подавляет его властность. Миа могла прекрасно подойти, но он не знал, что с этим делать.

— Я помню, что мы не афишируем наши отношения. Я пришла на прием как твой ассистент, чтобы работать. О нас никто не знает. Казалось бы, какое мне дело, с кем танцует и любезничает мой босс? Но я чувствовала себя униженной и ничего не могла с этим поделать. Мне хотелось заползти под стол и умереть. Ведь мы с тобой подписали контракт. Это не просто бумажка. Если я принадлежу тебе, то и ты принадлежишь мне, и никак иначе. А я видела, что тебе совсем неплохо в обществе Блонди и ты с удовольствием ее лапаешь. Гейб, ты улыбался ей. А ты ведь никому не улыбаешься. — В ее голосе звучала боль, и у Гейба защемило в груди. Миа не упрекала его, она обвиняла. — Я была зла на тебя. Чувствовала себя растоптанной. Я пыталась думать логично, но все мысли возвращались к одному: если ты запал на эту блондинку, значит я тебя не удовлетворяю. Тебе меня не хватает. У нас и было-то всего несколько раз, а ты уже захотел новый контракт?

— Ну и чушь ты несешь, — возразил Гейб, злой оттого, что причинил ей боль. — Бред сумасшедшего. Да, я танцевал с ней. Я дал ей раскрыться во всей красе, чтобы отец увидел, с кем связался. Она не таилась, и я думал: пусть папочка смотрит. Мне стало противно, как только они пришли, а потом еще хуже, когда она начала ко мне липнуть у него на глазах. Я так и не оправился после развода родителей. Что ни неделя, то у отца новая баба, я к этому не могу привыкнуть. Мать живет затворницей, оплакивает погибшую семью, а папочке ровным счетом наплевать. Поэтому я не мешал этой шлюшке распускать хвост, подыгрывал ей, чтобы отец увидел, на кого он променял мою мать.

Взгляд Миа смягчился, гнев немного улегся. Она коснулась руки Гейба:

— Тебе неприятно видеть отца с другими женщинами.

— Еще как, — выдохнул Гейб. — Я на них насмотрелся. Когда Лайза затеяла развод, это был плевок мне в лицо. Я воспринял это как величайшую катастрофу, потому что перед глазами был пример родителей. Они почти сорок лет прожили вместе и как-то ладили, несмотря на различия, а я не протянул и трех лет. Я думал, что у них образцовый брак. Наглядное подтверждение, что любовь жива и способна творить чудеса, если потрудиться. И вдруг отец заявляет, что уходит от матери, и подает на развод. Я до сих пор его не понимаю. Для меня это полный абсурд. Мне ненавистно, как он поступил с моей матерью. Я страшно зол на отца и в то же время люблю его. Он подвел меня, подвел нашу семью. Я не могу ему этого простить.

— Понимаю, — тихо сказала Миа. — Когда мои родители погибли, я была очень зла на них. Правда глупо? Они были ни в чем не виноваты. Они не собирались умирать. Виноват пьяный водитель. И я все равно сильно злилась: как они посмели бросить меня? Если бы не Джейс, не знаю, что бы я натворила. Он был мне опорой. Никогда не забуду, что он для меня сделал.

Гейб прижал ее к себе. Он помнил, как тяжело переживала Миа гибель родителей. Джейс сам был выбит из колеи, не зная, как жить дальше и чем помочь сестре. Горе и злость на погибших родителей окружали Миа незримым барьером, который Джейсу было не прошибить. Она замкнулась в себе, и все попытки брата предложить ей свою любовь и поддержку наталкивались на невидимую стену.

Потом этот барьер рухнул. Джейс растил Миа, став для нее всем — братом, отцом, матерью. Защитник, единственная опора. Не многие мужчины отважились бы на то, что сделал он. Ответственность за младшую сестру помешала ему создать собственную семью и даже найти постоянную подругу. Гейб восхищался им.

Миа помедлила и чуть отодвинулась, и Гейбу это не понравилось. Он захотел покрепче ее прижать, но не стал. Это было бы жестом отчаяния, доказательством того, что он в ней нуждается. А ему не хотелось ни в ком нуждаться.

— Гейб… — нарушила молчание Миа.

В ее глазах читалась неуверенность. И вопрос. Похоже, в ней шла борьба и она решала, стоит ли спрашивать.

Гейб ждал, сам не зная, хочет ли услышать вопрос, ради которого Миа набиралась смелости.

— Что произошло у вас с Лайзой? Я знаю, тебя это до сих пор гложет. Мне известно, что инициатором была она и все это имело далеко идущие последствия.

Гейб молчал. Меньше всего ему сейчас хотелось говорить о Лайзе и ее предательстве и своем мучительном преодолении случившегося. Обязан ли он рассказывать об этом Миа? Нет. Он вообще никому ничем не обязан. И все же у него вдруг возникло желание кое-что объяснить ей. Быть может, тогда она поймет, зачем нужен контракт и откуда взялись четкие требования. После развода он не раскрывал душу ни одной женщине. Ему вовсе не хотелось приобретать такую привычку. Но Миа была другой, и он понимал это вкупе с опасностью ее отличия.

— Я уверен, что этот контракт… кажется тебе… крайностью, — начал Гейб. — Чем-то холодным. Бессердечным, закрепляющим мое господство. Наверное, я кажусь редкой сволочью. Много слов приходит на ум.

Миа молчала, но по глазам чувствовалось, что она понимает. Она не стала возражать, не поторопилась заверить, что все не так уж и плохо. Она вообще не делала попыток его утешить, и Гейбу это понравилось. В ее взгляде не было осуждения. Только… любопытство.

— В наших отношениях с Лайзой главным был я. В подробности вдаваться не стану. Некоторые вещи лучше принять за данность. Это было… является… моей потребностью. У меня не было тяжелого детства, чтобы все свалить на него. Никакой эмоциональной неустойчивости. Можешь называть это извращением. Но это больше чем извращение, в этом я весь. Я не могу и не хочу меняться ради кого бы то ни было. Мне удобно оставаться таким, со всеми моими желаниями и нуждами.

— Понимаю, — кивнула Миа.

— Не знаю, почему Лайза ушла. Возможно, я перестал ее удовлетворять. Может быть, ей надоели отношения, которые у нас были. Может быть, она просто мне подыгрывала, пытаясь сделать меня счастливым. Не исключено, что сама она счастлива не была. Не знаю. Сейчас меня это уже не волнует. Но когда она ушла, она выдвинула против меня множество необоснованных обвинений. На суде и в интервью, которые она щедро раздавала, Лайза буквально распинала меня. Каждому, кто соглашался слушать, она твердила, будто я издевался над ней, утверждая свою власть. Она говорила, что наши отношения не строились на взаимном согласии, но это было чудовищным враньем. Я сразу сказал, чего хочу. Я раскрыл ей все карты еще до свадьбы.

Миа погрустнела, готовая сострадать. Гейбу стало тошно. Он не нуждался ни в чьей жалости. Он вовсе не изливал ей душу в слащавой сентиментальности после соития. Он просто хотел, чтобы Миа поняла.

— Если бы ей разонравились такие отношения, я бы не рассердился. Ей нужно было бы лишь честно сказать мне об этом, сказать, что она хочет уйти от меня. Я не стал бы противиться. Я обеспечил бы ей безбедную жизнь. Но вместо этого Лайза пошла в атаку и выставила меня монстром-извращенцем. Этого я ей никогда не прощу. Мой брак преподнес мне очень суровый урок. С тех пор я не вступал в отношения с женщиной, не обезопасив себя от подобных обвинений. Пусть это кажется крайностью, но я действительно не признаю связи без подробного контракта, подписанного обоими. Я не любитель женщин на одну ночь. У меня не бывает случайного секса. Если женщина намерена делить со мной постель, она заранее узнаёт обо мне все необходимое и подписывает контракт, защищающий нас обоих.

— Может быть, она не могла уйти, не убедив себя в том, что ты злодей, — тихо сказала Миа. — Не думаю, что разводиться легко.

— Скажи это моему отцу, — усмехнулся Гейб. — Ты наивна, Миа. Мила, но наивна. Люди разводятся ежедневно. Я никогда не понимал, как можно однажды проснуться и заявить жене или мужу: «А знаешь, брошу-ка я тебя». Верность — не пустой звук, но сегодня никто не хочет усложнять себе жизнь. Все стало проще: нанял адвоката — и вперед.

Миа ласково, без задней мысли, положила руку ему на грудь. Гейбу понравилось ее прикосновение. Святый боже, он не знал, сможет ли когда-нибудь ею насытиться. Он был готов черпать из нее, пока в ней ничего не останется. Пока она не станет второй Лайзой и не заявит, что больше не вынесет. Он не хотел, чтобы еще одна женщина прошла с ним через то, что выпало Лайзе. Куда приятнее получить удовольствие и смыться — именно в этом, однако, он обвинял отца и Лайзу. Возможно, он ничуть не лучше их.

— Не все же предатели, — сказала Миа. — Вокруг много верных людей. Ты не можешь контролировать все. Не можешь управлять ни тем, что движет людьми, ни их отношением к тебе. Ты можешь управлять лишь собственными реакциями, своими поступками, мыслями и чувствами.

— Ты слишком мудра для своих лет, — криво усмехнулся Гейб. — И почему мне кажется, что меня учит жизни девчонка на четырнадцать лет младше?