Джордж, лорд Вандеймен вернулся домой после Ватерлоо, к разоренному поместью и погибшей семье. Все попытки вернуть хоть часть своего наследства оставляют его в еще больших долгах, и он уже готов свести счеты с жизнью, когда к нему в комнату врывается женщина с необычным предложением. Миссис Мария Селестин, молодая вдова богатого иностранного торговца, готова заплатить небольшое состояние, если он на шесть недель притворится ее женихом. Ван не может отказаться, но, к подобной удаче относится настороженно, подозревая, что у Марии есть свои тайные мотивы. И он совсем не ожидает, что эта авантюра вернет его к жизни, подарит любовь, или заставит бороться за женщину, которая его купила.

Джо Беверли


Возлюбленная демона


Глава 1

Лондон, апрель 1816


Восхитительное весеннее солнце сияло сквозь открытые портьеры, через поднятое окно доносился птичий щебет. Рядом болтали люди посреди своей напряженной жизни, прогрохотали колеса запряженной лошадью телеги, быстро проехавшей по заднему переулку.

Золотой свет танцевал на взъерошенных волосах и опустошенных классических чертах молодого человека, развалившегося в выцветшем кресле около окна. Отсветы вспыхивали на полуприкрытых ресницах и золотистой щетине, которая предполагала ночь без сна или регулярное бодрствование, глубоко вонзались в зубчатый шрам, пересекающий щеку, что говорило об очень опасных приключениях в прошлом.

Ноги в бриджах и поношенных ботинках он вытянул вперед, в расслабленной руке с длинными пальцами – полупустой бокал.

На круглом столике рядом с его локтем стоял графин, на дюйм или два наполненный бледно-янтарным вином, и лежал обыкновенный, практичный пистолет.

Он поднял бокал и потягивал спиртное, казалось, наблюдая за садом за окном, но на самом деле, пристальный взгляд лорда Вандеймена не был направлен на что-то близкое или видимое. Он смотрел в прошлое, недавнее и далекое, и со все возрастающим, немного беспокойным любопытством, в будущее.

Перекинув стакан в левую руку, он положил два пальца на холодный металл ствола пистолета. Оружие отца, использованное для той же самой цели годом ранее.

Так легко.

Так быстро.

И почему он выжидал?

У Гамлета было, что сказать об этом.

В своем конкретном случае он решил, что медлит, чтобы насладиться этим особым марочным вином. В конце концов, он потратил на него почти все свои последние деньги. Нужно быть осторожным, чтобы его не развезло от вина, и не проворонить момент решимости. Хотя, под столом от одной бутылки, как во времена юности, он не окажется.

Так давно они минули, те дни озорных подростковых приключений. Неужели прошло меньше десяти лет, с тех пор как он был беззаботным молодым человеком, росшим без присмотра на Суссекских Холмах вместе с Коном и Хоуком?

Нет, не беззаботным. Даже у детей и подростков есть свои заботы. Но они счастливо свободны от более тяжелых трудностей жизни.

Три Джорджа. Триумвират.

Его блуждающий ум вернулся в тот день, когда они устали от одного и того же невероятно патриотического имени и повторно окрестили себя. Хоук Хоукинвилл. Ван Вандеймен. И должен был быть Сомер Сомерфорд, но Кон отказался от такого девчачьего имени. Он выбрал производную от своего второго имени, Коннот. Кон.

Кон, Хоук и Ван. Они выросли как братья, почти как тройняшки. Возвращаясь в те дни – они не представляли, что когда-нибудь окажутся порознь, но Ван радовался, что двух друзей здесь сейчас нет. Если повезет, они услышат о его смерти, когда она уже станет историей, болью, которая ошеломляет. Они не видели друг друга со времен Ватерлоо.

Кон вернулся домой сразу после сражения, а Хоук и Ван немного задержались. Хоук все еще находился в армии, наводя в Европе порядок. Ван жил в Англии уже четыре месяца, но тщательно избегал своего дома и старых друзей.

Он осушил бокал и снова наполнил его, рука успокаивающе окрепла. Странно, что Кон не выследил его. В любое другое время это взволновало бы его, но не сейчас. Если Кон не тревожится, это хорошо.

Никаких друзей. Никакой семьи.

Однажды, в другой жизни, у него было намного больше. Когда он в шестнадцать уехал, чтобы присоединиться к полку, мать, отец и две сестры махали ему на прощание. Десять лет спустя все они стали тенями. Наблюдали ли они за ним теперь? Если так, что кричат их призрачные голоса? Разве они не хотят, чтобы он присоединился к ним?

– Не возражай мне, старик, – сказал он своему призрачному отцу. – Оставшись один, ты выбрал тот же самый выход. А что есть у меня?… О, дьявол тебя побери! – рявкнул он, отшвырнув бокал и хватая пистолет. – Раз я начинаю говорить с призраками, время пришло.

Побуждаемый каким-то мифическим убеждением, он поднял бокал и струйкой вылил оставшееся вино, превратив его в лужу на натертом воском полу.

– Жертва богам, – сказал он. – Может, они окажутся милосердными.

Он вставил холодное дуло пистолета в рот и с последним вздохом и молитвой нажал на курок.

Щелчок был громким, но щелчок не мог убить. Он достал оружие и уставился на него с диким раздражением. Щелчок указал на проблему. Кремень старомодного пистолета износился и уменьшился по сторонам.

– Дрянная работа, Ван, – пробормотал он, отчаянно пытаясь вспомнить, есть ли где-нибудь в его комнатах новый кремень, его руки дрожали. Если нужно было встать и пойти искать еще кремень, момент мог пройти. Он мог бы еще раз попробовать вытащить свою жизнь из ямы.

Он знал, что у него нет нового кремня, поэтому толкнул старый, и попытался установить его так, чтобы он заработал, чувствуя, как пот леденит лоб и затылок. Он выпил достаточно, чтобы стать неловким.

– Чума и вечные муки, ад и проклятие, и…

– Стойте!

Он ошеломленно оглянулся, чтобы увидеть в дверном проеме фигуру, задрапированную в белое, увенчанную белым – и протянувшую руку подобно строгому византийскому ангелу…

Ровный овал лица, продолговатый нос, решительно сжатые губы.

Женщина.

Она рванулась вперед, чтобы завладеть стволом пистолета.

– Вы не должны!

Он крепко сжал рукоятку.

– Мадам, ваше какое дело, черт возьми?

Изящная женщина, одетая по последней моде, включая шляпу в стиле тюрбан с высоким пером. Из какого чумного места она приехала, и что за дело привело ее сюда?

Ее строгий взгляд удерживал его.

– Я нуждаюсь в вас, лорд Вандеймен. Вы сможете убить себя позже.

Он высвободил пистолет из ее рук в перчатках.

– Я могу убить себя в любое время, которое сочту подходящим, и забрать вас с собой!

Она выпрямилась, задрав свой длинный нос.

– Только не с одной заряженной пулей.

– Есть много способов убийства, а пистолет я сохраню для себя.

Он увидел, как женщина побледнела и втянула воздух, но когда она заговорила, голос был твердым.

– Уделите мне несколько минут своего времени, милорд. А потом, даю честное слово, если вы все еще будете желать этого, я оставлю вас наедине с вашими замыслами.

Такое презрение. Осуждение в сине-серых глазах. Если бы пистолет работал, то он, возможно, выстрелил бы в нее, чтобы стереть это выражение с ее лица. Он безотлагательно положил оружие.

Она схватила его и мудро отступила на несколько шагов, прижимая пистолет к своему сливочному платью. Потом посмотрела вниз, на него, вздрогнула и положила оружие на тщательно им подготовленный и очищенный от бумаг стол.

Внезапно, любопытство стерло гнев и безотлагательность.

Эта женщина знала его, но он понятия не имел, кто она. Не удивительно, ведь он не входил в великосветские круги.

Ее платье сшито по последней моде, как и длинная, бледная кашемировая шаль, что охватывала локти и почти волочилась по земле. Он знал достаточно о женских тряпках, чтобы оценить шаль в сумму, которая позволит заново покрыть крышу Стейнингса.

Этого не хватило бы на поврежденную штукатурку или гниющую древесину, но крыша стала бы только началом.

– Ну что ж? – сказал он, смыкая руки, готовясь наслаждаться этой интерлюдией [1] перед вратами ада.

Она опустилась на стул и подскочила, когда он провис под ней.

– Он еще ни под кем не развалился, – заметил Ван. – Могу я узнать ваше имя, или оно сокрыто, подобно древней тайне?

Румянец расцвел на ее сливочной коже, теперь она больше не походила на гипсовую святую, а выглядела намного более интересной и чувственной. Он внезапно задался вопросом, как она будет выглядеть, занимаясь любовью – еще одна мысль, которую он не ожидал от себя вновь.

– Меня зовут Мария Селестин.

Он поднял бровь. Золотая Лилия. Богатая вдова, только снявшая траур, заставляла каждого энергичного охотника за приданым кипеть от желания. Кто-то предположил бы, что он будет преследовать женщину как решение всех своих бед.

Она, должно быть, сошла с ума, чтобы выйти за него замуж, да и он будет безумцем, если женится на сумасшедшей.

Он знал возраст Золотой Лилии. Тридцать три года. Это объясняло ее самообладание и строгие глаза. Он знал ее родословную. Урожденная Данпот-Ффайф, вышла за человека ниже ее по положению, какого-то выскочку, иностранного торговца.

– И цель вашего появления, миссис Селестин? Если вы ищете утех плоти, сожалею, но я не в настроении и не в состоянии угождать.

– Тогда хорошо, что я здесь не за этим, милорд.

Женщина даже не покраснела. Возможно, она слышала такое слишком часто. Обидно, что получилось клише.

Она сложила руки перед собой, и теперь, привыкнув к стулу, попыталась выглядеть элегантной и сдержанной. И все же, она такой не была. Она была до боли напряженной, как часовая пружина, как новобранец перед боем.

Боже, он надеялся, что она здесь не для того, чтобы бороться за его бессмертную душу.

– Вчера вечером вы проиграли в Бруксе десять тысяч, милорд.

Он был уязвлен, но надеялся, что по нему этого не видно.

– И как вы узнали об этом, миссис Селестин?

– Там находилось множество людей. Слова излишни. Вы не сможете заплатить.

Он взглянул вниз, на свои руки, прежде чем набрался сил холодно встретить ее взгляд.

– Мое поместье достаточно ветхое, но, думаю, его хватит на оплату счета.

– Я заплачу ваш долг в обмен на ваши услуги в течение шести недель.

Он не ожидал, что снова будет шокирован.

– Вы все-таки хотите утех плоти.

Теперь она действительно покраснела, хотя ее тон был холоден.

– Кажется, у вас навязчивая идея, милорд. К вашему сожалению, мне это нисколько не интересно. – Она даже решилась ненадолго взглянуть на него, с полным отсутствием интереса. – Мне нужен эскорт и телохранитель.

– Наймите драгуна, мадам.

Он начал подниматься, готовый вышвырнуть ее вон, но что-то в ее спокойном пристальном взгляде заставило его сесть обратно. Независимо от того, что это было, она оказалась смертельно серьезна.

– Драгун не станет служить мне, милорд. Если быть точной, я хочу, чтобы вы изображали моего жениха в течение следующих шести недель, за это я заплачу вам десять тысяч фунтов. Более того, если вы в точности выполните наше соглашение, то я дам вам еще десять тысяч фунтов в конце. Вы можете пропить их, проиграть или использовать, чтобы спасти ваше поместье. Дело ваше.

Небольшое волнение в груди он счел предательством. Черт возьми, он уже практически умер. Теперь ему это не нужно.

Он лгал себе.

Это шанс начать все сначала, шанс, на который он охотился в течение многих месяцев. Он не выкажет надежды или волнения. Он не покажет этой сумасшедшей свои нужды.

– Соблазнительно, – он растягивал слова. – Однако я знаю, что если сделка выглядит слишком хорошей, чтобы быть правдой, вероятно, это не правда.

Ее аккуратные брови приподнялись.

– Какую ловушку вы предвидите? То, что я оставлю в силе ложную помолвку? Вы возражаете против женитьбы на деньгах?

– Нисколько. Почему мы не упростим все, поженившись немедленно?

– Вы пьете слишком много и бесконтрольно играете, а это похоже на выбор легкого пути.

Он знал, что покраснел.

– Я вижу. Так какую выгоду вы находите в странной договоренности, которая стоит двадцать тысяч фунтов?

Она поднялась с восхитительной изящностью, пристраивая свою невероятную шаль таким образом, чтобы она не касалась пола. Он внезапно осознал, что грудь у нее полная, а под изящными вертикальными складками ее платья цвета слоновой кости скрываются округлые бедра. Крамольные мысли для почти мертвеца, но, его бросило в дрожь, она оказалась очень привлекательной женщиной.

– Мои цели не стоят вашего беспокойства, милорд, – сказала она голосом, который обычно приберегают для зеленщика. – Я просто прошу, чтобы вы притворились, что собираетесь жениться на мне и в течение следующих шести недель действовали так, будто это правда. Это означает, – подчеркнула она, – что вы должны будете действовать как мужчина, за которого я могла бы пожелать выйти замуж.