– Жаль, что погода не позволила нам устроить турнир в честь праздника, – сказал лэрд Маккена, ласково похлопывая Давину по руке. – Нет зрелища более захватывающего, чем поединок с участием наших бравых шотландских воинов, будь то пеший бой или конный.

По правде говоря, Давине трудно было представить зрелище менее романтичное, чем драка – пусть даже ее назовут красивым словом «турнир». Но, как бы там ни было, у нее хватало ума не спорить с лэрдом. Только самые богатые и влиятельные кланы могли позволить себе пышные свадьбы с многодневными пирами, охотой и турнирами; и уже одно то, что лэрд Маккена заговорил о турнире, свидетельствовало о его уважительном отношении и к Джеймсу, и к ней, что было очень приятно.

– Не знаю, как вас благодарить, милорд. Такая пышная свадьба и принцессе под стать, – проговорила Давина с улыбкой. – Я польщена тем, что вы приняли меня в свою семью, и я буду с гордостью носить имя Маккены. Войти в ваш клан – большая честь для меня. Спасибо вам большое. – Сказав это, Давина поцеловала свекра в щеку.

Тут подбежала Лилея и, забравшись Давине на колени, затараторила:

– Дедушка говорит, что ты теперь тоже Маккена, это правда?

Давина улыбнулась и обняла девочку.

– Да, правда. Я вышла замуж за твоего дядю Джеймса, и это означает, что теперь я твоя тетя. Тетя Давина.

Малышка грустно вздохнула и пробормотала:

– Но я не хотела тетю. Я хотела, чтобы ты вышла замуж за папу и стала мне новой мамой.

Давина мысленно улыбнулась. Что ж, ничего не поделаешь… Такой уж у девочки характер. Кое в чем Лилея очень походила на деда – была такой же настойчивой и упорной… и в десять раз более упрямой.

– Когда-нибудь твой папа найдет женщину, которую полюбит, женится на ней, и эта леди станет твоей новой мамой, – сказала Давина.

Девочка была явно неудовлетворена ее ответом и, не стесняясь, продемонстрировала свое недовольство, наморщив нос. «Еще немного, и она закатит истерику», – подумала Давина. Но, к счастью, на этот раз Лилея решила обойтись без слез. Слезая с коленей Давины, она пробормотала что-то насчет того, что собирается отыскать папу и попросить, чтобы он начал искать ей новую маму прямо сейчас.

Музыканты заиграли что-то веселое. Центр зала освободили, отодвинув к стенам столы и скамьи, и начались танцы. Многие мужчины и женщины, взявшись за руки, образовали круг.

– Идите танцевать, – сказала Айлен молодоженам, и их тотчас же вывели на середину круга.

Стараясь не спотыкаться и крепко держа Джеймса за руки, Давина старательно подражала его движениям, но у Джеймса все получалось куда ловчее, чем у нее. Не обескураженная этим обстоятельством, Давина танцевала как могла и при этом весело смеялась – отчасти над собой, отчасти просто так, вернее от радости. В какой-то момент она все же споткнулась, но Джеймс вовремя ее подхватил, удержав от падения.

– Целуй ее, Джеймс! – крикнул кто-то из толпы.

И тотчас же губы молодых супругов слились в долгом и страстном поцелуе. А зрители выражали свой восторг громкими криками, свистом и топотом. Когда же поцелуй их наконец прервался, почти все заметили густой румянец на щеках Давины и закричали еще громче.

Но весь этот шум и грохот не мешал музыкантам играть, и вскоре танцы возобновились. Через некоторое время все снова уселись за столы, и опять зазвучали тосты.

Рождественские праздники в замке Маккены всегда отмечали с размахом, но свадебный пир превзошел все, что было до этого. И неудивительно, что никто не хотел, чтобы праздник заканчивался.

Как требовал обычай, Давина покинула пир первой и удалилась в спальню в сопровождении стайки хихикающих и перешептывающихся женщин. Поскольку здесь не было никого из ее родственниц, раздеванием новобрачной руководила ее свекровь леди Айлен. Она распорядилась, чтобы спальню Давины украсили собранными к Рождеству хвойными ветками, обмотав их красными и золотистыми лентами. Получилось очень нарядно. К тому же аромат хвои смешивался со стойкими запахами корицы и пряностей – ими перед Рождеством пропитался весь замок, – и это тоже было приятно.

Букет из веток остролиста с пунцовыми ягодами стоял на столе, а на один из кроватных столбов подвесили похожий на гнездо куст омелы. Повсюду горели свечи, и казалось, что язычки пламени весело перемигивались друг с другом.

Едва лишь раздетая донага Давина успела нырнуть под одеяло, как подоспели друзья жениха; они принялись стучаться в запертую дверь и пьяными голосами требовали, чтобы их немедленно впустили. По знаку леди Айлен компаньонка Давины открыла дверь, и мужчины толпой ввалились в спальню. С громкими криками и хохотом они втащили на плечах полураздетого Джеймса, которому, судя по мрачному выражению его лица, было совсем не до смеха. Но он безропотно терпел сальные шутки подвыпивших друзей и их подробные советы насчет того, как ему следовало ублажать молодую жену. Терпел он и тогда, когда с него стаскивали рубашку и штаны. Когда же дело дошло до следующего этапа действа, Джеймс решительно заявил, что не позволит друзьям уложить его в постель рядом с обнаженной Давиной.

К счастью, леди Айлен разделяла чувства сына, и ей в конце концов удалось выставить за дверь подвыпивших дружков Джеймса. После чего она также удалилась. Джеймс тотчас же запер дверь спальни на засов и приложил к двери ухо.

– Ну как, ушли? – спросила Давина.

– Да, ушли наконец-то. Я щедро заплатил музыкантам за то, чтобы они не принимали участия в «кошачьем концерте». Хорошо еще, что во дворе холодно, иначе все рыцари Маккены стояли бы всю ночь под нашими окнами и стучали бы мечами о щиты. Тогда бы нам точно не было покоя.

– Да уж… Им только дай повод – разойдутся так, что не уймешь, – согласилась Давина.

Джеймс подошел к столу и наполнил вином два бокала.

– Будешь? – спросил он.

Давина покачала головой; она и так выпила больше, чем следовало. Еще немного вина – и такой славный день был бы безнадежно испорчен.

Молча пожав плечами, Джеймс осушил свой бокал, а потом – и бокал Давины. Посмотрев на мужа с насмешливой улыбкой, она проговорила:

– Считается, что брак будет счастливым, если невеста весела. А как насчет жениха?

Джеймс вскинул голову.

– Ты думаешь, я чем-то недоволен?

– Я думаю, ты слишком часто хмуришься. Почти не улыбался во время пира.

– Людей веселит, когда я смотрю на тебя словно юнец, потерявший голову от любви. Вот я и пытался умерить свой пыл.

– Как же мне реагировать на твои слова? Должна ли я чувствовать себя оскорбленной из-за твоего нежелания открыть членам клана свои истинные чувства ко мне? А впрочем… Давай забудем о них обо всех? Залезай ко мне быстрее, а то замерзнешь.

Джеймс налил себе еще вина. Выпив, поставил пустой бокал на стол и подошел к кровати. Но под одеяло к молодой жене не полез, а прилег поверх одеяла и, подперев рукой голову, уставился на Давину.

– Милая, ты же знаешь, что я тебя обожаю, и тайны я из этого не делаю. Но говорить о любви я предпочитаю без свидетелей.

Сказав это, Джеймс поцеловал ее в губы, и она подалась ему навстречу в ожидании новых поцелуев. Однако Джеймс ограничился только одним поцелуем.

– Что-то не так? – с беспокойством спросила Давина.

Джеймс провел ладонью по волосам и тихо проговорил:

– Я хочу, чтобы эта ночь стала для тебя тем воспоминанием, которое всегда будет греть твое сердце.

Давина с кокетливой улыбкой склонила голову к плечу.

– Говорят, это невеста нервничает перед первой брачной ночью – вовсе не жених.

Джеймс тоже улыбнулся.

– Но ведь сегодня – наша брачная ночь, – сказал он так, словно это все объясняло.

И тотчас же простыня, которую подружки невесты аккуратно подоткнули под нее, отдавая дань девичьей скромности, начала соскальзывать. В спальне было довольно прохладно, но Давина не чувствовала холода, потому что ее согревал жаркий взгляд Джеймса. Снова улыбнувшись, она спросила:

– Дорогой муж, у тебя найдутся ласковые слова для жены – или эта ночь будет обычной холодной зимней ночью?

– Мой брат умеет говорить красивые слова, а я обделен этим талантом.

– Но я не хотела твоего брата, – проговорила Давина хриплым шепотом. – Я хотела тебя, Джеймс…

Не успела она договорить, как муж набросился на нее с поцелуями, и поцелуи эти были такими пьянящими, что у нее голова пошла кругом.

Джеймс покрывал поцелуями ее шею и груди, и когда захватил губами сосок, Давина вскрикнула от наслаждения. А муж целовал ее и до тех пор, пока она не начала извиваться под ним. И тогда он начал опускаться губами все ниже, и наконец губы его сомкнулись вокруг того самого маленького бугорка… Давина снова вскрикнула и попыталась вырваться, но муж ее не отпустил.

– Любимая, ты должна мне довериться, – сказал он, крепко держа ее за бедра. – Обещаю, ты не будешь разочарована.

Что ж, она не могла ему не поверить – он ведь обещал ей запоминающуюся ночь… Преодолевая мучительный стыд, Давина позволила мужу развести ее ноги пошире. Нервно покусывая губы, она молча смотрела на него, но вся ее стыдливость улетучилась, когда язык его вновь коснулся заветного бугорка.

– О, Джеймс!.. – простонала она, вцепившись ему в плечи. – Джеймс, ты уверен, что тебе это нравится?

– Да, конечно. Я получаю столько же удовольствия, сколько и ты. Ты такая хорошенькая… Такая розовая, такая соблазнительная…

Из горла Давины то и дело вырывались стоны. Наслаждение было на грани боли, и ее одолевали противоречивые чувства; ей хотелось продлить удовольствие – и в то же время хотелось прекратить все это как можно скорее. Давина металась по постели, не понимая, что с ней происходило. А потом вдруг случилось то, чего она боялась и к чему так стремилась, – она окончательно растворилась в потоке ощущений, перестав быть самой собой и утратив способность думать; теперь она могла лишь чувствовать и наслаждаться. И никогда еще ей не было так хорошо, как в эти чудесные мгновения. Джеймс сдержал свое слово.

Когда все закончилось, Давина обмякла, словно тряпичная кукла. А Джеймс лег с ней рядом и обнял ее. Поглаживая ее по волосам, он шептал ей в ухо всякие милые глупости, а она лежала с закрытыми глазами в полном изнеможении. И сейчас она была по-настоящему счастлива.

Почувствовав, что засыпает, Давина помотала головой. «Нет-нет, нельзя спать в свою первую брачную ночь», – сказала она себе, открывая глаза и тотчас же увидела Джеймса – он лежал на боку и, приподнявшись на локте, смотрел на нее сверху.

– Ты обещал мне брачную ночь, которую я запомню на всю жизнь, муженек, и ты сдержал свое слово, – с улыбкой сказала Давина.

– Горец всегда держит слово, если дает его своей женщине, – ответил Джеймс, нависая над ней.

Он назвал ее своей женщиной, и это возбуждало Давину не меньше, чем его ласки. От ее недавней расслабленности уже ничего не осталось, и она чувствовала, что муж хотел ее не меньше, чем она его.

В следующее мгновение Джеймс вошел в нее, и Давина, тотчас же уловив ритм его движений, раз за разом устремлялась ему навстречу. С губ ее то и дело срывались стоны, и стоны эти становились все громче.

– Открой глаза, Давина. Посмотри на меня, – послышался голос мужа.

Давина открыла глаза – и радостно воскликнула. Она ожидала увидеть в глазах Джеймса страсть и чувственный голод, но то, что она увидела… О, это превзошло все ее ожидания! Джеймс смотрел на нее… с любовью, и этот дар был воистину драгоценным.

Тихо всхлипнув, Давина в последний раз приподнялась ему навстречу, а потом закачалась на волнах удовольствия, уткнувшись лицом в плечо Джеймса.

Секунду спустя те же волны накрыли и Джеймса. Совершенно опустошенный, он упал на Давину, придавив ее всей своей тяжестью, очень приятной тяжестью…

– Я слишком тяжелый, – сказал Джеймс, через некоторое время.

– Нет-нет, лежи, я потерплю, – поспешно проговорила Давина. – Мне даже нравится… – Она провела ладонью по спине мужа и чмокнула его в шею. Сердце же ее переполнялось любовью, и никогда еще ей не было так радостно и так покойно.

– Я люблю тебя, Давина, – прошептал Джеймс.

И она, счастливая, улыбнулась; эти слова всегда будут радовать ее, сколько бы он ни повторял.

– А я люблю тебя, Джеймс, – прошептала она в ответ.

Джеймс чмокнул жену в нос и, соскользнув с нее, улегся на бок. Давина тоже повернулась на бок и, устроившись поудобнее, вскоре уснула.

Джеймс смотрел на нее и думал о том, что его чувства к ней – это не просто страсть и желание. Было совершенно очевидно, что их брак, в отличие от многих других, действительно совершился на небесах. Злоба и желчь, копившиеся в его душе все последние пять лет, проведенные в боях и странствиях, чудесным образом исчезли, и это чудо сотворила она, Давина.

Джеймсу очень хотелось поцеловать ее в губы, но сон ее был глубок и безмятежен, и ему было жаль ее будить. Она заслужила отдых.