– Твой сын или твоя дочь пока что мирно спит, – ответила Давина со счастливой улыбкой; ее любовь к Джеймсу росла и крепла с каждым днем, и порой ей даже не хватало слов, чтобы выразить переполнявшие ее чувства.

Она еще крепче прижалась к мужу, и он поцеловал ее в губы. А его пальцы тем временем, блуждавшие там, внизу, уже творили свою обычную магию. Но Давина не позволила ему отвлекаться от дел. Отстранившись, она чмокнула мужа в лоб и тут же встала с постели.

Джеймс застонал, изображая страдания. Перевернувшись на спину, он закинул руки за голову и сказал:

– Ты выглядишь усталой, любовь моя. Возвращайся в постель.

Давина криво усмехнулась.

– Если я вернусь в постель, ты ведь все равно не дашь мне отдохнуть.

– А что же в этом плохого?…

– У нас много дел, Джеймс.

– О, ты жестокая женщина, Давина! Ты покидаешь меня, вознаградив лишь одним жалким поцелуем.

Давина рассмеялась. У него так забавно выходило притворяться капризным.

– Я не могу целый день валяться с тобой в постели, дорогой муж. Ты не забыл, что сегодня мы начинаем стричь овец?

Джеймс рывком приподнялся.

– Только не говори, что собираешься сама в этом участвовать, – сказал он с беспокойством.

– Джеймс, я жду ребенка, это верно. Но я не больная и не увечная. Я чувствую себя прекрасно. А тошнота и слабость прошли окончательно, как и предсказывала повитуха.

– Но ты падала в обморок…

– Всего один раз, Джеймс. И это случилось два месяца назад.

– Я беспокоюсь за тебя и нашего ребенка.

– И я тебя за это люблю. – Как ни странно, металлические нотки, прозвучавшие в голосе мужа, лишь добавляли ей уверенности в том, что она любима и что он готов ее на руках носить.

Вернувшись к Джеймсу, она присела на край кровати, а он обнял ее и привлек к себе.

– Любимая, моя мать говорила, что я должен обращаться с тобой бережно и нежно.

– Ты всегда был нежен со мной, Джеймс. Даже тогда, когда я не носила нашего ребенка. – Давина взяла его лицо в ладони и поцеловала так, чтобы он почувствовал, как сильно она его любит. – Но ты не должен душить меня своей добротой, Джеймс, если не желаешь мне зла.

– И все-таки тебе незачем присутствовать на стрижке. Пастухи знают, что от них требуется, и, смею тебя уверить, они будут трудиться на совесть – хотя бы для того, чтобы тебе угодить.

– Я хочу быть уверенной в том, что вся шерсть до последнего клочка сострижена и собрана, – сказала Давина. И, вытащив из сундука старое платья, начала одеваться. – Из шерсти мы сделаем пряжу, а из пряжи – ткань. В прошлом году мы заплатили немалые деньги за хорошую ткань, а в этом году я намерена не покупать, а продавать, ясно?

Джеймс молча наблюдал за женой, больше не делая попыток ее отговорить. И в постель он ее больше не заманивал. Когда же она оделась, он тоже встал.

По дороге в Большой зал Давина увидела поднимавшегося по лестнице сонного Колина с кувшином воды в руках – Джеймс каждое утро требовал горячей воды для умывания. Когда же она вошла в зал, там уже яблоку негде было упасть – и все ели с завидным аппетитом.

Давина зашла на кухню, убедилась, что там все в порядке, а потом тоже села завтракать. Она с удовольствием ела овсяные лепешки, обмакивая их в мед и запивая пахтой, и радовалась, что ее больше не тошнило от одного запаха еды, как в первые месяцы беременности.

… А во дворе замка царила атмосфера радостного возбуждения – овец гнали в загоны и готовились к стрижке. Давина и Джеймс по большей части молча наблюдали за происходящим и высказывали свое мнение только тогда, когда их спрашивали. К вечеру на огороженном участке двора громоздились внушительных размеров горы овечьей шерсти.

Как и предупреждал старый Магнус, овцы заметно нервничали. Без толстой зимней шубы животные выглядели голыми, но для ягнят так будет даже удобнее – легче найти материнский сосок. А всего через несколько недель должно было появиться неплохое пополнение: беременных овец было много.

Давина никогда бы не призналась в этом Джеймсу, но к концу дня она ужасно устала. Она решила немного вздремнуть перед ужином, но остановилась при виде въезжавших в замок незнакомых рыцарей – конный отряд толпился в воротах.

Джеймс подошел к ней и положил руку ей на плечо. И страх тотчас же отступил: когда рядом находился муж, ей нечего было бояться.

Один из рыцарей отделился от кавалькады и въехал во двор. В нескольких ярдах от них с Джеймсом он остановил коня и спешился. Затем снял шлем и встряхнул длинными темными волосами – они густыми волнами упали ему на плечи.

Забыв о страхе, Давина во все глаза смотрела на незнакомца. Такого красивого мужского лица она не видела никогда. И все же этот красавец во всем уступал ее мужу – она могла бы в этом поклясться.

Когда незнакомец приблизился к ним, Джеймс протянул ему руку. Мужчины обменялись рукопожатиями как давние друзья.

– Гидеон, неужели это ты?! – воскликнул Джеймс.

– Да, Джеймс, это я. Я уже не чаял увидеть тебя живым, но тут узнал, что ты поселился здесь, в Торридоне.

И оба рассмеялись, радуясь встрече.

– Познакомься с моей женой, – сказал Джеймс, гордо выпятив грудь. – Давина, этот уродливый гном – мой брат-крестоносец.

Сэр Гидеон поклонился с безукоризненным изяществом вельможи, большую часть жизни прожившего при дворе.

– Вижу, что вам удалось завоевать сердце этого малыша, – проговорил гость. – Поздравляю вас, миледи.

Давина улыбнулась; ей нравился этот любезный рыцарь.

– Уверяю вас, милорд, наши с Джеймсом чувства взаимны, – ответила она с поклоном.

– Джеймсу всегда везло с дамами, – со смехом отозвался сэр Гидеон.

– В самом деле? – Давина снова улыбнулась. – Ну-ка расскажите подробнее, милорд.

– Дорогая, не обращай внимания на этого беспутника. У него язык без костей. Что, Гидеон, ищешь чем заняться? – спросил Джеймс, быстро сменив тему. – Мой отряд полностью укомплектован, но для рыцаря с твоими умениями у меня всегда найдется место.

Сэр Гидеон в задумчивости окинул взглядом пустынный ландшафт. Он не хотел обидеть хозяев нелестной оценкой, но увиденное, как показалось Давине, его не слишком впечатлило.

– В жизни в глуши есть свои преимущества, – сказала Давина.

Щеки сэра Гидеона покрылись краской.

– О, поверьте, миледи, это прекрасное место, – ответил он.

– Я не прошу тебя принимать решение прямо сейчас, – сказал Джеймс. – Когда решишь, тогда и решишь. Место останется за тобой.

Сэр Гидеон улыбнулся и проговорил:

– Я сейчас еду на юг, на турнир. Приз весьма соблазнительный для любого рыцаря, но ты, как я вижу, теперь больше лэрд, чем рыцарь. Полагаю, звон монет тебя уже не так манит, если ради них придется покинуть столь прекрасную леди.

– Я богат как дож! – заявил Джеймс. Обняв жену за плечи, он чмокнул ее в губы.

Давине было приятно, что Джеймс так открыто и искренне выражал свои нежные чувства к ней, но все же ей стало неудобно перед гостем, и потому она, пусть неохотно, высвободилась из объятий мужа.

– Я должен еще кое-что рассказать тебе, Джеймс, – сказал сэр Гидеон, когда они зашли в Большой зал. – Это касается твоей семьи, в особенности – твоего брата Малколма.

– Он в опасности? – Джеймс насторожился.

– Да, возможно. – Сэр Гидеон бросил выразительный взгляд в сторону Давины. Было ясно, что делиться новостями в ее присутствии он не хотел.

– Можешь спокойно говорить при ней, – усмехнувшись, сказал Джеймс. – Тогда мне не придется запоминать все подробности – жена всегда все напомнит мне.

Но беззаботный и даже шутливый тон, каким Джеймс произнес эти слова, не обманул Давину – она видела, что муж встревожен.

– По дороге сюда мы остановились переночевать у Макферсона, – продолжал гость. – Лэрд был в ярости, поскольку только что узнал о том, что его дочь родила бастарда. И Макферсон утверждает, что отцом ребенка является Малколм Маккена. Более того, он клялся отомстить Малколму за бесчестие.

– Это ложь! – в негодовании воскликнул Джеймс.

– Малколм никогда бы так дурно не обошелся с девушкой, – вмешалась Давина. Голос ее звенел от возмущения. – И уж точно Малколм никогда не бросил бы своего ребенка.

– Это еще не все, – сказал Гидеон, с сочувствием глядя на друга. – Лэрд Макферсон обещал немалые деньги за голову Малколма.

– Проклятие… – процедил Джеймс. – Теперь на моего брата начнется настоящая охота. А ведь у нас немало бездельников, готовых на все ради денег.

– Верно, негодяев у нас хватает, – согласился сэр Гидеон. – Поэтому ты должен предупредить Малколма. Ему следует соблюдать осторожность.

– Осторожность никогда не повредит, – согласился Джеймс. – Но одной осторожности маловато. Придется Малколму вступить с Макферсоном в открытый конфликт, чтобы вернуть себе доброе имя. Я сегодня же напишу ему. Гидеон, ты сможешь доставить письмо по адресу?

– Нет, Джеймс, – решительно заявила Давина. – Дело слишком серьезное, и одного письма недостаточно. Ты должен сам поехать к Малколму и рассказать о том, что узнал.

Джеймс покачал головой и положил ладонь на округлившийся живот жены.

– Я не могу тебя оставить, милая.

Давина делано рассмеялась и проговорила:

– Но ведь до рождения малыша еще несколько месяцев, а у тебя уйдет на дорогу до замка Маккены и обратно не больше месяца в общей сложности.

– Пытаешься от меня избавиться? – с усмешкой спросил Джеймс.

– Ох, какой ты догадливый! Да, я хочу отдохнуть от твоей заботы. Хочу почувствовать себя свободной женщиной. Вчера я три раза чихнула – и ты уже готов был на весь день уложить меня в постель.

Сэр Гидеон рассмеялся и воскликнул:

– Так я и думал! Я всегда знал, что если уж Джеймс полюбит женщину, то всей душой!

– Я самая счастливая из женщин, потому что Господь наградил меня лучшим мужем на свете, – сказала Давина. – Но иногда и счастья бывает слишком много.

Джеймс нежно провел мозолистой ладонью по ее лицу.

– Я не хотел бы оставлять тебя одну, – тихо сказал он.

Давина проникновенно посмотрела ему в глаза и со вздохом ответила:

– Если я пообещаю, что буду скучать по тебе ежечасно, днем и ночью, тогда ты поедешь?

– Поеду, но очень неохотно, – проворчал Джеймс.

Давина невольно улыбнулась. Она чувствовала, что сердце ее переполнялось любовью к мужу, и она точно знала, что действительно будет скучать по нему каждую минуту каждого дня – до тех пор, пока он не вернется. Да, она будет скучать по нему и тревожиться за него. Но у нее хватит сил, чтобы выдержать испытание разлукой.

Снова улыбнувшись, Давина шепнула мужу на ухо:

– Я люблю тебя, Джеймс Маккена, и если ты будешь хорошо себя вести весь оставшийся день, то вечером, в постели, я с удовольствием покажу, как сильно тебя люблю.

– Ты хочешь подсластить пилюлю обещанием бурной ночи?

– Именно так.

– Да, любовь моя, ты и впрямь хорошо меня знаешь.

Да, она прекрасно его знала и была этому несказанно рада.