Виктория Холт - Возлюбленная из Ричмонд-Хилл

В Красной комнате уже начали сгущаться длинные тени, когда Мэри Смит отодвинула красный балдахин и в тревоге присела на кровать. Ребенку было еще рановато появляться на свет, но, с другой стороны, разве в подобных вещах можно быть в чем-то уверенной? Дети, как правило, появляются на свет слишком рано…

Ей бы очень хотелось, чтобы ребенок родился в их собственном доме. Уолтер пообещал, что, как только у них появится малыш, они обязательно подыщут себе отдельное жилье, и Мэри заранее радовалась, предвкушая, как она будет выбирать мебель по своему вкусу и обустраивать свой собственный дом. Это будет совсем другая жизнь, не то, что когда они жили в особняке ее деверя в Эктон-Бернелле или теперь, в замке Тонг…

Хотя, конечно, герцог Кингстонский проявил большую любезность, предоставив им этот замок на то время, пока не родится ребенок; герцогу не хотелось, чтобы в его отсутствие замок пустовал: надо же кому-то держать в узде прислугу и следить за порядком! А коли так, то почему бы здесь не пожить Уолтеру Смиту, доброму другу, про которого герцогу было известно, что, женившись, он жаждет покинуть родительский кров?

Мэри была в восторге от переезда в замок Тонг, такой большой и величественный, какого больше не встретишь не только в Шропширском графстве, но и во всей Англии. И все же это был не ее собственный дом. Она попыталась свить здесь уютное гнездышко: положила в углу молельный коврик, повесила над кроватью распятие и поставила на резную каминную доску склянку со святой водой. Но, когда поняла, какими глазами смотрят на все это слуги, ее охватило страшное возмущение. Она не могла примириться с английскими законами, которые, хотя и не воспрещали католикам исповедовать свою религию, однако поражали их в гражданских правах и наказывали сотней различных способов.

Мэри стиснула руки и напомнила себе, что она должна быть готова умереть за свою веру с тем же фанатизмом, с которым ее единоверцы уничтожали во всем мире тех, кто придерживался других вероисповеданий.

В спальню вошел Уолтер. Это был самый лучший муж на свете: приятной наружности, с солидным капиталом и – что самое главное! – тоже католик, как и она. Да они бы и не поженились, не будь он католиком. Мэри принесла ему хорошее приданое, и они даже приходились друг другу дальними родственниками – в Англии среди католиков такое встречалось нередко, ибо мало кто заключал браки с людьми, исповедовавшими иную веру.

Поглядев на жену, Уолтер явно встревожился.

– Мэри! Неужели? – воскликнул он. Она кивнула.

– Я не уверена, но может быть…

– Да вроде бы рановато…

– Я думаю, так всегда бывает.

– Позвать повитуху?

– Нет, пока не надо. Погоди немножко. А то она поднимет меня на смех… назовет паникершей.

Уолтер сел рядом с женой и взял ее за руку.

– Как странно, – пробормотал он, – что наш ребенок родится в замке!

– Да. Лучше бы он родился в нашем собственном доме.

– Как только ты будешь к этому готова, мы приобретем свой дом.

– Я хотела бы поселиться неподалеку от брата. В Гемпшире.

– В Ред-Райсе? – задумчиво произнес он. – Это превосходное место. И от Винчестера недалеко.

– Уолтер, но неужели ты сможешь осесть и жить на одном месте после всех твоих приключений в австрийских войсках?

– С тобой – да. Чтобы обзавестись семьей.

Обзавестись семьей… Она увидела прелестный дом, сад с аккуратно подстриженными лужайками, детишек, обступивших папу и маму… Это была приятная картина… да и последующие роды будут не такими тяжелыми, как первые. Повитуха говорила, что в первый раз труднее всего…

– У нас будет дом, – пробормотала Мэри, стараясь отвлечься от схваток, которые, как ей показалось, стали несколько чаще, – с часовней.

– Наверное, не очень благоразумно устраивать домашнюю церковь, любовь моя.

– Ах, Уолтер! Ну почему нас преследуют?

Уолтер согласился с женой, что католики очень страдают от нетерпимости иноверцев, но как честный человек не мог не указать на то, что в Англии на сей счет куда более мягкие законы, чем в других странах.

– И все-таки… все-таки мы в ужасном положении! – вскричала Мэри, и ее глаза засверкали. – Если бы не это, мы бы уже жили в собственном доме. И тебе не пришлось бы уезжать из Англии, чтобы получить образование.

– Ничего, зато я попутешествовал и узнал, что такое служба в австрийской армии.

– Но это была потеря для Англии! – страстно воскликнула Мэри. – О, Уолтер, если бы в сорок пятом году все сложилось иначе!

– Но этого не произошло, Мэри, и мы с тобой прекрасно знаем, что после Куллодена Стюарты окончательно потеряли надежду сохранить трон. Чарлз Эдуард больше не вернется. Он спивается на материке, а Ганноверы прочно воцарились в Англии. Говорят, юный принц Георг – милый молодой человек, популярен в народе. Нет, Мэри, Ганноверы никуда не денутся, так что нам надо постараться найти в этом лучшие стороны.

– Но жить, как мы живем сейчас… слушать мессу чуть ли не украдкой! Быть лишенными привилегий! А как же наши дети? Неужели им суждено расти в обществе, которое не предоставит им никаких прав только потому, что они молятся Богу единственно верным способом?

– Ты не должна волноваться, моя дорогая. Одно я знаю наверняка. Наши дети будут молиться Богу, как положено по законам Римской католической церкви. И неважно, какие законы будут приняты на сей счет в стране!

Мэри вздохнула. Да, конечно, ничего другого и представить себе невозможно.

– Не тревожься. Пока законы не ужесточились, с нами ничего плохого не случится.

Милый Уолтер! Он проявляет похвальное смирение. Да и она, наверное, так разволновалась только из-за того, что ребенок вот-вот появится на свет! Ведь будущее выглядит довольно радужно. Скоро тяготы, связанные с ее нынешним положением, останутся позади; они с Уолтером приобретут свой дом, и она станет счастливой матерью семейства. Как же это будет отличаться от жизни в доме деверя в Эктон-Бернелле… хотя дом у него и просторный, и удобный! Вероятно, герцог Кингстонский надеялся, что они купят замок Тонг: он ведь хочет его продать. Но – нет, замок для них слишком большой; они не смогут его содержать. Конечно, за ней дали большое приданое, но они все равно не так богаты, как должны были бы быть по представлениям герцога. И неудивительно: Уолтер – второй сын покойного сэра Джона Смита и, естественно, получил не столь большое наследство, как сэр Эдуард, его брат, который унаследовал и титул, и большую часть фамильного богатства.

Мэри затаила дыхание.

– Уолтер!.. По-моему… да, я почти уверена, что это началось.

Уолтер, не теряя ни минуты, позвал повитуху.

Мэри оказалась права. Через несколько часов она стала матерью маленькой дочурки.

Мэри была слегка разочарована: она надеялась родить мальчика. Но все равно радовалась малышке – здоровенькой и прелестной. Ее окрестили Мэри Энн, но поскольку мать тоже звалась Мэри, девочку вскоре стали называть Марией. А Мэри через несколько месяцев уже вновь ждала ребенка…

* * *

Мэри Смит твердо решила, что второе дитя родится в их собственном доме, поэтому, когда Марии было всего несколько месяцев, ее родители перестали надзирать за замком Тонг, переехали в Ред-Райс и поселились у брата Мэри, мистера Генри Эррингтона, рассчитывая пожить у него, пока не подыщут собственное жилье. Это заняло не так уж много времени, и еще до рождения маленького Уолтера они перебрались в большой дом в деревушке Брэмбридж, которая находилась неподалеку от Ред-Райс и вдобавок – что создавало дополнительное удобство – от города: она была рядом с Винчестером.

Мэри жила вполне счастливо, и в последующие годы семья увеличилась. После Уолтера родился Джон, потом появились Чарлз, Генри и Франс, так что получилось милое, не очень многочисленное семейство. Оно мирно жило в сельской тиши, и крупные столичные события его не волновали. А тем временем старый король умер, и на трон взошел молодой Георг. До Мэри и ее близких доходили известия о его женитьбе на Шарлотте, принцессе Мекленбург-Стрелицкой династии, о коронации Георга и о рождении принца Уэльского, после которого в свой черед родился и второй сын.

– О да! – не раз повторял Уолтер Смит. – Ганноверы воцарились в Англии надолго.

Мария Смит лежала на жесткой постели в скудно обставленной комнатушке – больше походившей на монастырскую келью – и беззвучно рыдала, спрашивая себя, как она сможет уехать из того места, которое столько лет подряд служило ей домом…

Завтра папа приедет и заберет ее, завтра ей придется покинуть подруг, дорогих монахинь, мать-настоятельницу, расстаться с мирной монастырской жизнью, с Парижем и вернуться в Англию. Даже удивительно! Когда она узнала, что ей нужно будет ехать сюда, она так же горько рыдала при мысли о расставании с родительским домом в Брэмбридже, а теперь плачет, не желая уезжать из монастыря!

Мария села на кровати. А что? Может быть, именно это и сулит ей утешение? Может быть, она сумеет примириться с жизнью в Брэмбридже так же, как примирилась с жизнью в монастыре, пока не полюбила ее? Но, конечно, дома все будет по-другому. Дома ей придется думать о замужестве, ведь она прекрасно понимает, что именно ради этого ее вновь привозят в Англию. Такова судьба всех девушек. Их отправляли сюда, в монастырь Голубых монахинь, чтобы здесь из них воспитали хороших католичек; а потом, когда им подыскивали подходящих мужей, девушки возвращались домой, производили на свет потомство, и, если это были девочки, их, и спою очередь, привозили в монастырь. Такова была судьба всех юных католичек из хороших семей.

Дверь бесшумно приотворилась, и на пороге возникла Франсис. Глаза ее покраснели от слез. Жалобно всхлипывая, она подбежала к кровати и бросилась в объятия Марии.

– Не плачь, не плачь, – утешила ее Мария. – После моего отъезда у тебя все здесь будет хорошо. А очень скоро настанет и твой черед.

Франсис подняла глаза и с обожанием посмотрела на сестру. Мария была не только самой красивой на свете, но и самой доброй! Что будет делать малышка Франсис – совсем недавно приехавшая в монастырь – без Марии, которая всегда защищала ее?

Мария тут же позабыла о своих горестных раздумьях. Сейчас главное было успокоить сестру! Она отодвинула спадавшие на глаза золотистые пряди густых волос и сказала:

– Мама с папой, наверное, приедут тебя навестить. А может, я и сама выберусь. И очень скоро – гораздо скорее, чем тебе сейчас кажется – ты будешь грустить, не желая расставаться с монастырем.

– Но ведь тебя тут не будет, Мария!

– Я буду писать тебе письма.

– Но тебе найдут мужа, и когда я вернусь домой, то не застану тебя там.

– Я приглашу тебя ко мне и найду мужа тебе. Ты поселишься рядом, и мы будем с тобой видеться каждый день.

– О, Мария, неужели это возможно?

– Для Марии Смит нет ничего невозможного. Франсис хихикнула.

– Ах, Мария! Преподобная мать-настоятельница сказала бы, что ты кощунствуешь!

– Тогда прошу тебя, не говори ей ничего, а не то она меня вызовет к себе! – Мария скрестила на груди руки, изображая настоятельницу монастыря. – «Мария Смит, я слышала, что ты считаешь себя всемогущей!» – «Да, матушка». – «Тогда будь любезна, отправься в Версаль и скажи королю, чтобы он бросил свои дурные привычки». – «Хорошо, матушка».

Мария расхохоталась.

– Я мелю чепуху, правда, Франсис? Но все-таки я тебя рассмешила – и то хорошо!

– Но ведь ты действительно когда-то была в Версале, Мария…

Франсис хотела, чтобы Мария рассказала ей историю, которую она уже слышала, и сестра послушно выполнила ее желание.

– Это случилось, когда мама с папой приехали меня навестить… как они приедут, чтобы навестить тебя!.. Ну, и, разумеется, они повели меня посмотреть достопримечательности Парижа. Самой потрясающей была поездка в Версаль! О, Франсис, Версаль тебе понравится! Такого ты больше нигде не увидишь. Сады, фонтаны, статуи – все словно во сне! А огромный дворец с множеством окон, которые сверкают, как бриллианты, когда на них попадают лучи солнца!..

– Мне бы хотелось поехать туда с тобой, Мария.

– Ладно, поговорим об этом, когда ты вернешься в Англию. Поговорим – и посмеемся вместе! О, тебе здесь понравится! В Париже все такие веселые! – Лицо Марии на мгновение помрачнело. – Кроме некоторых бедняков… Но Версаль ты полюбишь всей душой и сможешь войти во дворец, сможешь посмотреть, как обедает король! Это так смешно! Он сидит в помпезном зале, притворяясь, что никого вокруг нет, а на самом деле только барьер отделяет его от людей, которые являются посмотреть, как он ест! Я слышала, будто бы смешнее всего, когда он одним ударом сшибает кончик яйца. Но – увы! в тот раз, что мама с папой взяли меня полюбоваться на королевский обед, он яиц не ел.