* * *

Анни Менье поужинала рано, в семь часов: съела суп и кусок сыра. То же самое она подала и кюре Шарвазу. За весь вечер они едва ли обменялись парой слов.

Отец Ролан направился в спальню, бросив через плечо:

– Доброй ночи, Анни!

Служанка в это время мыла посуду и не могла видеть, как хозяин подсыпал сероватый порошок в бутылку, в которой оставалось еще немного вина.

Покончив с посудой, она, как обычно, вознаградила себя стаканчиком – вопреки вчерашним благим намерениям – и с недоброй улыбкой пробормотала себе под нос:

– Мсье кюре на меня дуется! Мсье смотрит на меня свысока с тех пор, как я его отчитала! Боится меня! Знает, что им с Матильдой не поздоровится, расскажи я все.

Огромный полосатый кот безмятежно взирал на нее со своего любимого места – теплого камня у очага. Анни бросила ему кусок сыра, но мышелов даже не шевельнулся. Его зеленые глаза напомнили ей глаза Шарваза, разве что у кюре они были более светлые.

– Ты не лакомка, – сказала она, обращаясь к коту. – И такой же нелюдимый, как твой хозяин.

Радуясь, что скоро можно будет пойти спать, служанка налила себе еще вина и убрала пустую бутылку в буфет. Потом вернулась к очагу и присела. И тут ее желудок отозвался острой болью.

– В этот раз кюре купил еще более дрянное вино, чем обычно! Чтобы вечером, после тяжелого дня, мне нечем было себя побаловать… Надо же быть таким жадным!

В комнату вернулся кюре Шарваз. Он был обеспокоен, поскольку через окно увидел Колена де Салиньяка, который шел к пресбитерию. Иногда доктор заходил к нему по-соседски, но чтобы так поздно… «Неужели заметил пропажу мышьяка? – испугался кюре. – Или эта ведьма все-таки донесла на нас?»

Через пару минут в дверь постучали и вошел доктор. Его улыбка и вежливое приветствие мгновенно успокоили Шарваза. Анни, которой редко доводилось видеть доктора, пересела на другой стул, откуда ей было удобнее на него смотреть. «А вот и муж красавицы Матильды! Бедный, если бы только он знал, что пожимает сейчас руку тому, кто наставляет ему рога!» – пожалела она его мысленно.

Мужчины обменялись несколькими фразами у двери. Речь шла об умирающем, нуждавшемся в соборовании.

– Поторопитесь, отец Ролан, – попросил доктор. – Старик Эзеб совсем плох. Боюсь, до полуночи он не доживет.

Он кивнул служанке кюре, и та, прижимая руку к животу, плаксивым голосом пожаловалась:

– Господин доктор, раз уж вы тут… У меня очень болит живот. Внутри все горит!

– Советую вам выпить чаю, мадам. Многие жалуются на несварение, и обычно это бывает из-за вина. Оно вызывает изжогу и боль в животе. Выпейте теплого чаю – и в постель! Завтра будете как новенькая!

Анни сделала, как советовал доктор Колен. Чай действительно принес облегчение. Уже на пороге своей комнаты она оглянулась и встретилась глазами с кюре. Ролан Шарваз смотрел на нее со странным выражением – совсем как кот час назад.

Вдова улеглась и с облегчением вздохнула. Она слышала, как Шарваз вышел и спустился по лестнице.

– Свои обязанности он исполняет, – проговорила она тихо. – Но я бы не хотела, чтобы меня соборовал такой лицемер!

На следующее утро после беспокойной ночи Анни хотела встать, но ноги едва держали ее. «И живот болит еще сильнее! Выпью чаю и похожу по дому – может, полегчает!»

На то, чтобы разжечь огонь в очаге и подмести пол, понадобилась масса усилий. И кюре Шарваз до сих пор не вернулся. «Наверное, остался у постели старика, о котором говорил доктор. Не ожидала я от него такого… Вероятно, хочет показать, как он заботится о своих прихожанах».

Отец Ролан вернулся незадолго до полудня. Взглянув на сморщенное от боли лицо служанки, он с удивлением спросил:

– Что с вами, Анни?

– Мне очень плохо! Так плохо, что я даже не смогла обед сварить.

– Ничего страшного. Я сегодня обедаю у мэра, так что можете отдохнуть. Мне пришлось задержаться: старик до последнего вздоха держал меня за руку, а потом я давал урок Закона Божьего маленькому Фуше, сыну нашего мэра.

– Я знаю, о ком речь. Это один из ваших учеников, – пробормотала она.

– На вас больно смотреть, Анни! Сегодня вам не стоит больше работать. Лучше лягте и попоститесь денек. Это пойдет вам на пользу.

Живот болел так сильно, что у бедной женщины мысли в голове путались. Слабым голосом она поблагодарила хозяина и, пошатываясь, побрела к себе в комнату.

Но ее мучения только начинались. Очень скоро она уже ворочалась на постели, не в силах сдержать стоны. Рези в животе стали невыносимыми.

– Помогите… – бормотала она. – Господи, пусть хоть кто-то придет… Сил моих нет терпеть…

Одиночество пугало ее. Она прислушивалась к голосам с улицы, молясь, чтобы кто-нибудь постучал в дверь пресбитерия. «Хоть бы Алсид пришел меня проведать, – шептала она между приступами боли. – Я сегодня не ходила к источнику… И Туанетта. Я же ей говорила, что сегодня пойду на реку стирать».

Было уже шесть вечера, когда вернулся кюре. Услышав стоны, он заглянул в комнату прислуги.

– Вам до сих пор нездоровится? – спросил он, всматриваясь в измученную Анни.

– Мне очень плохо, господин кюре… Весь день промучилась, а лучше так и не стало. В животе режет… Пожалуйста, сходите к доктору, пусть даст мне что-нибудь, чтобы я смогла заснуть.

– Конечно, Анни, уже иду.

Ролан Шарваз вышел из дома, стараясь не думать об увиденном. Перед ним возникла серьезная проблема, и он сделал все, что мог, чтобы ее уладить. Но перед домом де Салиньяков к испытываемому им удовлетворению вдруг примешался ужас. «Ее скоро похоронят. Она будет лежать на кладбище у дороги на Мартон, и никто больше не услышит ее жалоб и сплетен обо всех и каждом. Она напала на меня, и я защищался, как мог!» – уговаривал он себя.

Он дважды постучал в дверь бронзовым молоточком. Сюзанна открыла и, поджав губы, спросила:

– Что вам угодно, господин кюре?

– Я желаю видеть своего друга доктора! – последовал надменный ответ.

Матильда была в столовой, когда Шарваз постучал. Она замерла с бьющимся сердцем, но сделала над собой усилие и продолжила складывать в ящик комода свежевыглаженные льняные салфетки. Она напряженно прислушивалась. Легкие шаги горничной, тяжеловатые и размеренные мужа… Интересно, что там такое?

Доктор Колен спустился вниз. О чем шла речь, разобрать она не смогла. Потом – пауза, снова шаги, шепот и щелчок замка на входной двери. Молодая женщина не нашла в себе сил выглянуть в коридор. Охваченная внезапным страхом, она села за накрытый к ужину стол. Пять минут спустя ее супруг вошел в комнату и сел напротив. Вид у него был озабоченный.

– Служанка кюре заболела. У нее желудочные колики, что при избыточном весе и пристрастии к вину вовсе не удивительно. Больше я опасаюсь кровоизлияния в мозг. Не сегодня и не завтра, но это может случиться.

– И что ты ей прописал? – спросила Матильда, поправляя вилку и нож, лежащие по разные стороны тарелки.

– Двадцать пять капель шафранно-опийной настойки, растворенной в небольшом количестве воды. Ты спросишь, почему так много? Из-за полноты. По крайней мере, она не будет мучиться от боли.

Матильда перевела дыхание, стараясь, чтобы муж ничего не заметил. Она умирала от страха, сердце неистово стучало в груди. Это было невыносимо. «Не надо так волноваться! – твердила она про себя. – Долго это не продлится! Через несколько часов нам с Роланом нечего будет бояться. Хотя я думала, что это произойдет быстрее… Она все еще может заговорить и выдать нас!»

Поведение жены несколько озадачило доктора Колена. Вид у Матильды был встревоженный, и сидела она с опущенной головой.

– Тебя что-то беспокоит?

– Я всегда с интересом слушаю, что ты мне рассказываешь о своих пациентах, и мне бы хотелось быть такой же сведущей, как ты, дорогой, чтобы уметь помочь друзьям, если у них что-то заболит. Но в травах я немного разбираюсь, поэтому завтра обязательно приготовлю для Анни отвар из мяты, вербены и бадьяна. Травяные настойки и отвары всегда идут на пользу, особенно если пациент обычно пьет только вино…

Доктор в тысячный раз порадовался тому, какая замечательная у него супруга. Он обожал свою Матильду и, как следствие, ревновал ее. Но чтобы всерьез заподозрить жену в неверности, нужны были серьезные доказательства, которых он не имел. Как человек с рациональным складом ума, он не придавал значения слухам. О таких красивых женщинах, как его жена, злословят из зависти. Пример тому – ситуация, навлекшая неприятности на кюре Биссета, который слишком любил проводить время в обществе своих молодых прихожанок из обеспеченных семей. За десять лет брака Матильда не давала ему повода усомниться в своей чистоте и верности. Он посмотрел на ее лицо с тонкими чертами, выражение которого показалось ему нежным и чуть мечтательным.

– Дорогая, я так тебя люблю! – вздохнул он. – А теперь давай ужинать! Думаю, завтра Жером сможет сесть с нами за стол. Он практически здоров.

– Бедный мальчик! После обеда я прочла две басни Лафонтена, чтобы его развлечь. Ты хорошо справился, Колен. Жером перестал кашлять, и жар прошел.

– Если бы я не мог вылечить собственного сына от простуды, пришлось бы закрыть кабинет! – пошутил он. – Почему Сюзанна так долго возится? Я слышу аромат рагу из дичи, а его все не несут. Мне не терпится оказаться в постели… с тобой, дорогая!

Молодая женщина позвонила в медный звоночек, который обычно носила с собой по дому. Колен взял ее свободную руку и поцеловал. Матильда покраснела. Ее супруга позабавило это проявление женской стыдливости после десяти лет брака. Он и представить не мог, что этот румянец вызван отвращением. Исполнение супружеского долга было для Матильды мучением, но по капризу судьбы с тех пор, как у нее и кюре Шарваза началась любовная связь, Колен стал уделять жене больше внимания. Однако сегодня вечером от постельных утех с ним она бы не отказалась ни за что на свете. Супруг, уважаемый всеми доктор, вдруг показался ей надежной защитой от всех опасностей.

В среду 5 декабря 1849 года

Ролан Шарваз вышел из дома на рассвете. Из комнаты служанки доносилось громкое прерывистое дыхание, и, полагая, что агония долго не продлится, он решил отправиться в Мартон. Там он навестит местного кюре, человека хорошо образованного и глубоко верующего. «А когда я вернусь, она наверняка уже будет мертва! – думал он, шагая по дороге. – Долго она все равно не протянет. Я скажу, что оставил ее спящей и думал, что ей стало лучше».

Дул северный ветер, собирался дождь. Шарваз полной грудью вдыхал по-зимнему холодный воздух. Если бы у него хватило дерзости помолиться во время этой прогулки, больше напоминавшей бегство, он мог бы попросить Господа положить конец страданиям Анни.

На вершине холма он остановился, чтобы полюбоваться старым донжоном и церковной колокольней Мартона. «Нужно укрепить дух перед испытанием, которое меня ожидает! Я сделаю так, что все поверят, будто я горюю из-за преждевременной кончины бедной Анни. Это будет несложно, если забыть, что убила ее щепотка белого порошка без вкуса и запаха…»

И кюре продолжил путь, выдумывая себе все новые и новые оправдания. Наконец он предстал перед старым священником из соседнего городка. После обычного приветствия – одна рука на четках, другая прижата к груди на уровне сердца – он тихим голосом поведал собрату по вере, что беспокоится из-за своей служанки.

– У Анни трудный характер, но я очень к ней привязался, почти как сын к матери. И вдруг вчера у нее начались колики! Доктор де Салиньяк говорит, что это от чрезмерного пристрастия к вину. Еще он предупредил, что это может быть чревато кровоизлиянием в мозг.

– Если это всего лишь колики от вина, мой дорогой брат, ваша служанка к вечеру поправится, – заверил его старый священник, сочувственно улыбаясь.

Они долго беседовали о том, как важно для детей изучать Закон Божий и что, невзирая на все усилия епископата, далеко не в каждом сельском приходе есть священник. Будучи талантливым лицедеем, Шарваз прекрасно исполнил свою партию и, прощаясь с коллегой, чувствовал себя смиренным, добрым и преисполненным сострадания – ни больше ни меньше.

* * *

Ближе к полудню Матильда, желая узнать, что происходит в пресбитерии, отправила за новостями служанку. Как она и обещала накануне, в корзинке Сюзанна несла кувшинчик с отваром трав.

Поднявшись по лестнице, служанка де Салиньяков постучала, но никто ей не ответил. Подождав немного, она стукнула в дверь еще пару раз. Тишина… Тогда Сюзанна решила войти в дом.

– Мадам Анни! – позвала она. – Вам до сих пор нездоровится?

Из комнаты служанки послышался хриплый стон. Девушка поставила корзинку на стол и прошла в комнату Анни. Грустное зрелище предстало ее глазам. Несчастная лежала на боку – бледная, растрепанная. Едкий, тошнотворный запах исходил от лохани, стоявшей тут же у кровати.