– Увы, Эрнест, мы узнали, что перед смертью Анни очень страдала. Даже трактирщику в Мартоне это известно!

Эльвина прижалась лбом к плечу мужа и заплакала. Му́кой было представлять себе мать, терзаемую страшной болью вдали от них, своих детей!

– Завтра же я напишу доктору, – решил Эрнест, у которого тоже стояли слезы в глазах, – и потребую внятных объяснений и официальное свидетельство о смерти, где был бы указан недуг, который убил нашу мать.

Было уже очень поздно, около часа ночи. Члены семьи и друзья еще раз выразили свои соболезнования, и все разошлись по домам.

Вернувшись к себе, Эрнест еще долго не ложился. Он составил послание доктору де Салиньяку, а потом, терзаемый подозрениями, приступил к написанию второго письма – к Ролану Шарвазу.

Мсье!

По возвращении в Ангулем мы рассказали родным все, что узнали от вас о болезни матери, а также о том, с какой поспешностью ее похоронили.

Мы перечитали ваше письмо, в котором говорится, что смерть наступила 7 декабря 1849 года, датированное тем же числом. Мы приехали в Сен-Жермен на следующий день, то есть 8 декабря, и наше удивление было велико, когда мы узнали, что мать похоронили накануне.

Мы перечитали также письма матери за тот период, когда она состояла у вас на службе, и восстановили в памяти некие события, о которых она нам рассказала и о которых вы с ней неоднократно беседовали, так что наше неудовлетворение, полагаю, вполне объяснимо. Нам нужны доказательства более убедительные, чем те, что мы от вас получили, и предоставить их вы должны в самые сжатые сроки.

Если мы не получим от вас удовлетворительного ответа, то будем вынуждены обратиться с жалобой к прокурору Республики, настолько мы недовольны халатностью, которую вы проявили, не сообщив своевременно о тяжелой болезни нашей матери. Несмотря на то что мы живем недалеко от Сен-Жермен, мы не знаем, от чего и как она скончалась.

Эрнест Менье* * *

Напрасно Эрнест, Эльвина и семья Герен ждали ответа обратной почтой. Прошло три дня, а письмо из Сен-Жермен так и не пришло. Но колесо судьбы было уже не остановить.

Коллега Эрнеста, портной по фамилии Наден, подошел к нему на улице де Пари и, выразив свои соболезнования, сообщил, что в числе его клиентов есть некий кюре Шарваз.

– Хочу вас уведомить, мой дорогой Менье, что кюре из Сен-Жермен очень недоволен. Вчера он обратился ко мне с просьбой сшить для него штаны и в конце письма пожаловался, что вы его в чем-то необоснованно подозреваете. Он даже подумывает подать на вас в суд за клевету!

– Что?! Значит, написать вам у Шарваза время есть, а ответить на мое письмо – нет?! Кроме того, у него хватает наглости рассказывать всем, что он подаст на меня в суд? Благодарю вас за предупреждение, мсье Наден! Лучший способ защиты – нападение, так, кажется, говорят? Но я так это не оставлю! Мы еще посмотрим, кто в этом деле прав, а кто виноват!

В тот же день Эрнест составил официальное изобличающее письмо и отправил его прокурору Ангулема.

* * *

А что, спросите вы, происходило в Сен-Жермен-де-Монброн в эти три дня? Ролан Шарваз получил письмо Эрнеста Менье, и этот лист бумаги обжег ему пальцы – столько в нем было завуалированных угроз.

– Старая ведьма все рассказала сыну! Он знал обо мне и Матильде, когда приезжал сюда. И его шурин тоже знает. Пока я играл перед ними роль кюре, они слушали меня и думали о другом!

Пришло время подумать о том, как вести себя, если начнутся неприятности. Склад ума Шарваз имел скорее инстинктивный, нежели логический, но при этом хорошо умел скрывать свои чувства.

За время своего служения он настолько привык изображать богобоязненность и серьезность, что обязанности священнослужителя исполнял легко и убедительно. Он даже уверил себя, что может быть хорошим кюре, когда это нужно. О своих дурных поступках – адюльтере и последовавшем за ним убийстве – Шарваз попросту предпочитал не думать.

Анни умерла после четырехдневной агонии, и весь городок об этом знает. Кто станет ворошить это дело? «Зачем кому-то причинять мне неприятности? – говорил он себе. – Хватит и одного предательства Матильды… Ну и что с того, что моя служанка-выпивоха отдала Богу душу? Ее похоронили, и кюре из Мартона отслужил по ней мессу. Какие у сына могут быть ко мне претензии?»

Угрызения совести были кюре из Сен-Жермен неведомы, таким уж он уродился. Отсюда и его уверенность в собственной невиновности, и наглые угрозы в адрес Эрнеста Менье, о которых последнему стало известно из письма Шарваза мсье Надену, портному.

* * *

В эти дни Матильда де Салиньяк почти не выходила из дома. Часами она сидела у камина с вышиванием или книгой в руках.

Любовник не ответил на записку, в которой она просила не искать с ней встреч – по крайней мере, некоторое время.

Разлука принесла свои плоды. Страсть и вожделение, испытываемые ею к Ролану, поутихли, и Матильда стала понемногу забывать о том, что наполняло ее жизнь в течение последних месяцев: обмен любовными записками по нескольку раз в день, свидания на старой мельнице и в дубовой роще… Забвению были подвергнуты и их неистовые схватки в постели – там, в пресбитерии, когда все ее чувства обострялись, а потаенная, интимная плоть насыщалась всласть.

Сохранение респектабельности – вот на что были направлены все ее усилия. Мысли о совершенном злодеянии Матильду не беспокоили. Не возникло у нее и желания исповедаться. Как и кюре Шарваз, она предпочла закрыть глаза на свои ошибки, дурные поступки и ту роль, которую сыграла в смерти Анни.

Колен настоял, чтобы он и супруга продолжали навещать друзей и принимать их у себя. На любезное приглашение Жозефины Фуше, супруги мэра, сожалевшей о том, что давно не видела свою подругу Матильду, они, разумеется, ответили согласием. Кухарка мэра приготовила двух фазанов – блюдо, вызвавшее восхищение у доктора де Салиньяка, который тут же пригласил хозяев дома к себе на воскресный ужин.

– Сюзанна зажарит жирного гуся – подарок от моего арендатора! – объявил он, потирая руки в радостном предвкушении.

За ужином Жозефина упомянула о трагической смерти Анни Менье. Матильда побледнела и поспешно сменила тему, пообещав себе, что впредь постарается избегать общества этой дамы.

Утро среды 12 декабря выдалось туманным. В домашнем платье и с распущенными, тщательно расчесанными волосами Матильда сидела у камина и вышивала салфетку.

Звук энергичных шагов в вестибюле заставил ее вздрогнуть. Муж уехал к пациентам, Сюзанна занималась уборкой спален на втором этаже.

– Кто бы это мог быть? – прошептала молодая женщина, хотя интуиция уже нашептала ей ответ.

Дверь гостиной открылась. Матильда обернулась и увидела… Ролана Шарваза в длинной черной накидке поверх сутаны.

– Матильда, нам нужно поговорить, – с порога заявил он. – Я видел, как твой муж оседлал коня и уехал, и решил нарушить все твои жестокие запреты. И вот я здесь…

Несколько секунд – и супруга доктора снова подпала под очарование этих прозрачно-зеленых глаз, этого мужественного скуластого лица, этих чувственных красных губ, которые, казалось, вот-вот улыбнутся…

– Ты! – выдохнула она.

– Я так по тебе соскучился! Не видеть тебя, зная, что ты живешь, дышишь в нескольких сотнях метров от меня, просто невыносимо, Матильда… – признался он, подходя ближе.

Кюре окинул взглядом просторную, роскошно обставленную комнату и очень тихо спросил:

– Где твой сын?

– У моих родителей в Ла-Рошфуко. Они должны завтра его привезти.

Дрожа всем телом, Матильда положила пяльцы на колени. Она испытывала противоречивые чувства. В одну секунду ей хотелось броситься к Шарвазу и обнять его, в другую – презрительным жестом прогнать его.

– Это так глупо, дорогая, – сладким, бархатистым голосом продолжал любовник. – Мы избавились от Анни и не пользуемся этим! Знаю, нам стоило бы какое-то время не встречаться наедине, но без тебя я чувствую себя таким несчастным!

И он погладил ее сначала по плечу, потом по шее. Прикосновение теплых пальцев привело Матильду в еще больший трепет.

– Прошу, говори тише! Сюзанна убирает наверху, – проговорила она шепотом. – Тебе действительно так плохо без меня?

Темная сторона ее души набирала силу, подминая желание быть верной женой и любящей матерью. Кюре это почувствовал и стал настойчивее.

– Приходи в пресбитерий! Нам хватит четверти часа. Никто не удивится, даже если увидит тебя. Ты навещала меня и раньше.

Матильда встала, отошла от любовника и умоляющим взглядом указала ему на дверь.

– Скорее уходи! Может, я и приду.

– Никаких «может», или я шагу отсюда не сделаю! А потом мы поговорим.

Из этого следовало, что в любовных утехах кюре себе отказывать не собирается.

– Обещаю, я приду через десять минут, – ответила Матильда без радости.

* * *

С нетерпением поджидая любовницу, Ролан Шарваз позаботился обо всем. Зная, как чувствительны дамы, он запер комнату, где умерла служанка, а дверь в свою спальню оставил открытой, чтобы сразу проводить туда Матильду.

Молодая женщина вошла, не дав себе труда постучать, – так же, как и он вошел в ее дом полчаса назад.

– Ты! Наконец-то! – воскликнул Шарваз.

– Я поддалась на твой шантаж, Ролан, но не жди от меня ничего, кроме присутствия.

Изнывая от вожделения, он притворился, что ничего не слышит и не понимает. В ту же секунду кюре порывисто обнял ее и завладел губами. Сначала женщина пыталась вырваться, но пылкими поцелуями любовник быстро пробудил дремлющее пламя страсти, о которой она в последнее время вспоминала как о чем-то постыдном.

– Иди ко мне! – шептал он, дурманя ее грубыми ласками и торопясь снова сделать своей.

– Ты запер дверь на замок? Что, если кто-нибудь войдет?

Матильда захлебывалась словами. Ею овладела приятная истома, волны удовольствия захлестывали и насыщали каждую клеточку ее истерзанного любовной жаждой тела. Никогда в объятиях мужа она не испытывала ничего подобного.

– Сейчас! Иди пока в спальню.

Шарваз вернулся через минуту. Он рывком снял с Матильды манто и опрокинул ее на кровать, одной рукой жадно сжимая грудь через ткань платья, а другой поднимая нижние юбки. Еще через пару секунд он резко, с иступленным криком вошел в нее.

– Я люблю тебя, Ролан! Как же я люблю тебя! – стонала она, задыхаясь от удовольствия, на грани экстаза.

Почти звериная пылкость этого мужчины отвечала самым потаенным ее желаниям, которые Матильда вряд ли осознавала. Но, насытившись, он вдруг стал нежным и ласковым, что потрясло ее еще больше.

– Быть в разлуке с тобой – му́ка! – прошептал он ей на ухо. – Но теперь все испытания позади. Ты придешь завтра? Пообещай!

– После смерти Анни я живу в страхе, Ролан. Я перестала спать, не смею выйти из дома. Я говорила себе, что кто-нибудь нас обязательно заподозрит, хотела вырвать тебя из сердца, но у меня не хватило сил. Ты делаешь меня такой счастливой!

Вздохнув с облегчением, кюре прижал к груди свою вновь обретенную любовницу. О неприятном визите сына Анни он решил ей не рассказывать.

Долгий поцелуй – и Матильда вышла из дома священника, спустилась по лестнице и пошла по дороге. Шарваз провожал ее взглядом. Она обернулась и умиротворенно улыбнулась ему.

Они не знали, что сегодня любили друг друга в последний раз.

Глава 9

Меч правосудия

Сен-Жермен-де-Монброн, в пятницу, 14 декабря 1849 года

Утром Арно Фуше проверял документацию в своем кабинете, когда в дверь громко и настойчиво постучали. Мэр городка Сен-Жермен невольно вздрогнул и не без раздражения сказал:

– Войдите!

Вошли трое мужчин. Судя по одежде, это были горожане, а по уверенной манере держаться – представители чиновничьего сословия. И действительно, господа представились работниками судебного ведомства, а в Сен-Жермен они явились по распоряжению прокурора Республики.

– Но в чем суть дела? – спросил он.

– Нам поручено расследовать обстоятельства смерти Анни Менье, состоявшей в услужении у местного кюре. Ее сын подал в прокуратуру жалобу, – ответил один из судейских.

Удивленный мэр кивнул.

– Понятно. И чем же, господа, я могу вам помочь?

– Первым делом проводите нас на кладбище. Будет произведена эксгумация тела покойной с целью проведения аутопсии. Мы привезли экспертов из Ангулема – доктора и фармацевта, они ожидают в коридоре.

Новость быстро распространилась по Сен-Жермен. Первой проболталась служанка семейства Фуше, а потом уж ее подхватили и зеваки, которые собрались посмотреть на незнакомый экипаж с упряжкой черных лошадей. Словом, переполошился весь городок.

Все видели, что доктору де Салиньяку пришлось побегать между кладбищем, пресбитерием и собственным домом, в то время как его супруга стояла у окна в гостиной, сжимая в руке носовой платок.