Матильда была сама не своя от страха. Муж рассказал ей о предстоящей аутопсии, отчего у нее задрожали руки и пересохло во рту. «Господи! Господи! – повторяла она про себя. – Мы пропали!»

Предчувствие надвигающейся катастрофы не оставляло и Шарваза. Ему стоило больших усилий скрыть панику, когда доктор пришел к нему и рассказал о приезде судейских и тех действиях, которые они намеревались предпринять.

– Пренеприятная история, мой бедный друг! Прокуратура требует произвести аутопсию, и я вынужден при этом присутствовать. Господь свидетель, я совершенно этому не рад. Представляете, какой там будет запах? Эксгумировать тело, которое начало источать миазмы сразу после смерти! Прошла почти неделя, так что запах будет еще хуже.

– Просто бессмыслица какая-то, – согласился с ним кюре.

Ризничий присутствовал при этом разговоре, поскольку предложил отцу Ролану занести наверх дров для очага. «Вот проныра, наверняка следит за мной! – подумал Шарваз. – Анни и ему бог знает что наплела!»

Нет, ни в коем случае нельзя себя выдавать! На первых порах ему приходилось прилагать усилия, чтобы с безмятежным спокойствием объяснять, что происходит, пришедшим за новостями горожанам, но потом это стало получаться само собой. Сначала к нему явились местные старухи, затем кузнец, потом подстегиваемый любопытством учитель Данкур, следом за ним Туанетта, которая все не могла поверить, что позволено выкапывать мертвых из могилы, и наконец служанка Салиньяков Сюзанна.

– Мадам волнуется, – шепнула она. – По ее мнению, эта суета доставляет вам большое беспокойство.

– Передайте ей, что я в полном порядке, дочь моя!

Кюре солгал. Страх уже разъедал ему нутро.

* * *

Мсье Монтамбер, доктор из Ангулема, и его коллега-фармацевт провели вскрытие и пришли к заключению, что смерть наступила из-за кровоизлияния в мозг и сильнейшего воспаления слизистой желудка.

Однако один из судейских рассудил, что расследование на этом заканчивать рано. За поддержкой он обратился к Колену де Салиньяку, который после изнурительной процедуры аутопсии несколько разнервничался.

– Думаю, вы согласитесь, доктор, если я скажу, что правосудие не может удовлетвориться столь поверхностным заключением. Нужно определить, было ли это воспаление спонтанным или же повреждение слизистых вызвано воздействием отравляющего вещества. Для этого тело перевезут в центральную больницу Ангулема.

– Да, конечно, – пробормотал растерявшийся доктор.

– Я вызову также господина Жиля Совера, главу химической лаборатории медицинского факультета парижского университета, и попрошу его взять с собой кого-нибудь из коллег. Эксперты изучат состояние слизистой желудка и других внутренних органов, а также жидкости, в них содержащейся.

– Конечно, конечно, – продолжал соглашаться Колен де Салиньяк, которого неприятно поразила ледяная холодность чиновника.

Ему было не понятно, к чему такое усердие: результат аутопсии полностью совпал с его диагнозом.

– Анни умерла от кровоизлияния в мозг, хотя я предупреждал ее, что это случается с теми, кто имеет лишний вес и злоупотребляет спиртным. Подозревал я и перитонит, который мог повлечь за собой воспаление органов брюшной полости!

Чиновник отмахнулся от него, как если бы он был последним невеждой, так что домой доктор вернулся в расстроенных чувствах. Бледная как полотно Матильда выбежала ему навстречу.

– Они заставили тебя присутствовать при этом кошмаре? – спросила она. – И вообще, зачем все это?

– Сыну мадам Менье обстоятельства ее смерти показались подозрительными, а у этих простолюдинов крепкая хватка… Наверняка он рассчитывает получить деньги, особенно если под сомнение будет поставлена моя компетенция. Судейские увозят труп в Ангулем – по-моему, это неуважение к покойной.

Молодой женщине показалось, что земля уходит у нее из-под ног. Она покачнулась и уцепилась за руку супруга.

– Ты ни в чем не виноват, Колен, и волноваться тебе не о чем. Слава богу, эти судейские скоро уедут.

– Но сначала они допросят нашего друга кюре, дорогая. И я желаю ему терпения. Эти высокопоставленные господа не расположены к сантиментам!

Матильда онемела от ужаса. Нетвердым шагом она прошла в столовую, плеснула себе коньяку, выпила, а потом уже принесла стакан с напитком супругу. «Какой ужас! – думала она. – Они обнаружат следы яда и заподозрят Ролана, или Колена, или даже меня!»

И она поспешно укрылась в объятиях мужа. Он нежно прижал ее к себе и долго не отпускал.

– Ты очень впечатлительна, дорогая, – шепнул он ей на ушко.

* * *

Исходя из сведений, изложенных в письме Эрнеста Менье, главным подозреваемым в деле был местный кюре, однако служители правосудия желали составить собственное мнение. Ложное обвинение священника могло повлечь за собой большой скандал, и никто из троих не желал совершить такую оплошность.

Ролан Шарваз ответил на их вопросы уверенно и с видом неподдельного удивления, как и положено честному человеку. Удивление это было искренним, ведь он попросту не ожидал такого удара судьбы.

– Не понимаю, какое я ко всему этому имею отношение, – сказал он в самом начале разговора. – У мадам Менье не было повода жаловаться. Она поступила ко мне в услужение в середине августа и поначалу вела себя хорошо, но очень скоро показала свое истинное лицо: стала сплетничать, ныть, отлынивать от работы, перечить по каждому поводу и злоупотреблять вином. Словом, уживаться с ней было непросто. – Он с грустью в голосе продолжил: – Не знаю, в чем меня обвиняют, но я этого не заслужил! Я священник и старался не ссориться со своей служанкой. А вот она пила так много, что грубила мне, особенно когда я просил что-то сделать по дому. Однажды она даже замахнулась на меня каминными щипцами, потому что я попросил ее отнести письмо на почту в Мартон, соседний городок.

Когда же чиновники стали расспрашивать кюре Шарваза о том, отчего, по его мнению, умерла Анни Менье, он воскликнул:

– Но ведь не я ее лечил! Все лекарства и микстуры, которые Анни принимала, готовили в доме доктора де Салиньяка!

– Но что стало причиной столь внезапной болезни? – последовал вопрос.

– Соседка рассказывала, что Анни упала с лестницы. Я не удивился, потому что она была очень грузной и часто жаловалась на больные ноги. Но меня в это время дома не было. Наверное, соседка и помогла ей подняться наверх.

– Да, одна из горожанок упоминала об этом инциденте. Мсье де Салиньяк также подтвердил, что передавал Анни Менье опийную настойку и некоторые лекарственные средства. Когда мы задали вопрос доктору Монтамберу, ангулемскому эксперту, который производил аутопсию, он подтвердил, что падение могло в итоге привести к смерти.

На этом допрос закончился. Чуть приободрившись, Шарваз проводил суровых посетителей до порога. Внешне невозмутимый, он даже поклонился, желая им приятной дороги. В душе же его пылал гнев, как если бы он на самом деле был невиновен и несправедливо обвинен. «На этом дело и закончится, я уверен!» – думал кюре, стоя на верхней площадке лестницы.

Вырисовывающийся на фоне церковной стены женский силуэт привлек его внимание. Это была молоденькая девушка с черными волосами и с большой кожаной сумой за спиной. Ее скромная одежда и походка показались ему знакомыми.

– Марианна! – позвал он.

Сестра увидела его и радостно помахала рукой. Шарваз неспешно спустился по лестнице. Его грубоватое лицо просто-таки светилось от счастья.

– Я приехала дилижансом. Думала, дорогой Ролан, никогда к тебе не доберусь! Одна лошадь в упряжке хромала, а дороги здесь такие же скверные, как и у нас на родине!

– Родина!.. – повторил Шарваз. – Наша прекрасная Савойя, наши горы… Знала бы ты, Марианна, как мне сейчас нужна ты, твоя нежность и забота! Служанка, о которой я упоминал в письмах, умерла на прошлой неделе. Я до сих пор не могу прийти в себя, и мне очень одиноко. Идем скорее в дом!

Брат с сестрой обнялись. Марианна Шарваз была смягченной копией брата: те же черные волосы и светло-зеленые глаза в обрамлении очень темных и густых ресниц под черными же бровями. Однако в ее лице не было ничего, что наводило бы на мысль о дурных наклонностях, наоборот, выражение этого лица было доверчиво-наивным. Младший ребенок в семье, она не получила никакого образования и искренне восхищалась Роланом, который учился в семинарии и всегда был к ней ласков.

– Я не успел приготовить еду. И я не знал, приедешь ты в назначенный день или нет. Но ты приехала!

– А эта женщина, отчего она умерла? И где? – спросила суеверная Марианна.

– Ты не будешь спать в комнате, где она жила. На чердаке есть раскладная кровать, мы поставим ее в большой комнате, возле очага.

Вечер прошел спокойно. Брат с сестрой поужинали хлебом с сыром, запивая еду местным вином, потом пересели поближе к огню и долго беседовали. Расчувствовавшись, Ролан Шарваз упомянул и Матильду де Салиньяк.

– Ты должна меня понять, Марианна! Я люблю эту красивую даму, несчастную в браке. И она меня тоже любит. Ты прекрасно знаешь, что я не хотел быть священником, но стал им и соблюдаю свои обеты, хотя и не могу до конца побороть свои чувства. Нам нужно немного – время от времени провести вместе хотя бы четверть часа, в этом же нет ничего плохого! Но нашлись люди, которые так не думают. Моя покойная служанка, бывало, по-матерински меня укоряла, и я опасаюсь, что она могла распускать обо мне нехорошие сплетни в поселке.

Девушка сочувственно кивала. Она радовалась, что приехала на новое место, где познакомится с новыми людьми, а еще больше – что сможет облегчить повседневное существование своему любимому брату.

– Ни о чем не беспокойся, мой дорогой Ролан! Можешь поступать, как подсказывает тебе сердце, я никому не расскажу!

Он поблагодарил ее улыбкой, нежно взял за руку. От всей души кюре городка Сен-Жермен надеялся, что не утратит самого дорогого, что у него было, – своей свободы.

В Ангулеме, в понедельник 17 декабря

Эрнест Менье с нетерпением ждал новостей о ходе расследования смерти матери. Этим утром он получил подробный отчет об аутопсии, который, казалось бы, подтверждал предположения доктора де Салиньяка. Но в сопроводительной записке следователь уточнял, что в ближайшее время будет произведен еще более детальный анализ под руководством выдающихся парижских экспертов.

Ходом дела в квартале Умо интересовались многие. Знакомые останавливали Эрнеста на улице и спрашивали, нет ли новостей, ободряли и убеждали идти до конца. Свою порцию поддержки получали и Эльвина с мужем.

Ближе к полудню в мастерскую Эрнеста вошла опрятно одетая седовласая женщина, в которой он узнал школьную подругу матери.

– Здравствуй, мой мальчик! – сказала она, словно бы обращалась не к мужчине, а к ребенку в коротких штанишках. – Знаешь, где я только что побывала?

– Нет, мадам.

– Я ходила в суд и дала там показания судебному исполнителю. Месяц назад твоя дорогая матушка сообщила мне нечто, выходящее за рамки приличия, о кюре, у которого она служила. Оказывается, у Ролана Шарваза был роман с мадам де Салиньяк, женой местного доктора. В память о моей давней подруге я решила, что будет справедливо заставить его ответить за свои грехи перед судом, мирским и церковным!

– Спасибо, мадам! Вы поступили по совести. Я собирался сообщить следователям эту деталь, но лишь в случае, если по результатам аутопсии выяснится, что со смертью мамы что-то не так. Но пока ничего подозрительного они не нашли.

– Значит, вы тоже об этом знали?

– Да. Мама нам рассказала. Это ее возмущало, но я посоветовал ей закрыть на все глаза и дослужить у кюре до Рождества.

Последние слова он произнес дрожащим от волнения голосом. Эрнест представил себе веселое семейное застолье, которому не суждено было случиться, и внезапно упрекнул себя в малодушии. В тот же день, получив одобрение Эльвины, он рассказал судье, отвечавшему за ход расследования, как тяжело было его матери мириться со скандальным поведением своего хозяина, развратничавшего с чужой женой. Он не упустил ни единой подробности, рассказал даже о дырке в полу на чердаке, через которую Анни подсматривала за порочной парочкой.

Кюре городка Сен-Жермен снова стал подозреваемым номер один в деле о внезапной кончине Анни Менье.

Чиновники от юстиции посоветовались и решили активизировать расследование, которое до этого момента продвигалось медленно. Двое судейских устроились в мэрии, заняв зал, где обычно проводилась регистрация гражданского состояния. Метод работы тоже изменился. Теперь капрал жандармерии[12] и обычный солдат по очереди приводили в мэрию жителей городка с тем, чтобы они дали свидетельство по делу.

Ролан Шарваз был первым, кого обязали явиться и объяснить, какие отношения связывают его с мадам де Салиньяк.

– Одна дама из Ангулема, подруга усопшей, и Эрнест Менье сообщили суду некие порочащие вас сведения. Анни Менье рассказывала им, что вы прелюбодействуете с женой доктора де Салиньяка. Она находила ваше поведение постыдным, недостойным священнослужителя и, возможно, стала угрожать вам разоблачением – перед обманутым мужем или епархией. Это достаточный мотив, чтобы заставить ее замолчать посредством яда, чем и объясняются желудочные колики.