— Да, конечно. Пригласите. — Мысль о том, чтобы провести время вместе с подругой, которая сможет объяснить таинства деторождения, очень обрадовала ее. — Спасибо, Эллиотт. Я понимаю, как много хлопот доставляю вам.

— Никаких хлопот. Я уже чувствую преимущества семейной жизни, — сказал он. Она не понимала, о каких преимуществах он говорит. Казалось, она создает ему одни хлопоты. Наверное, он думал, что после сегодняшней ночи… Его озорная улыбка немного встревожила ее. — Скажите мне, хотите ли вы поехать в Вустер за покупками, одеждой, обстановкой для обновления ваших комнат. Может быть, вы с миссис Бейнтон однажды захотите совершить такую поездку?

— Не думаю, что потраченные деньги станут для вас преимуществом.

— Мы должны превратить это место в наш очаг. Это стоит денег. Я готов смириться и уже велел заняться отсыревшими и растрескавшимися окнами.

— Хорошо, в таком случае, что вы думаете о туалетах?

Эллиотт расхохотался.

— Осмелюсь спросить, к чему такой вопрос. Куда вы хотите их пристроить? И где, черт подери, мы найдем воду?

Белла принялась рассказывать о том, что читала по этому поводу. О резервуарах для воды, свинцовых трубах и вентиляции. Принесли чай.

— Могу представить, что сказал бы Даниэль, если бы слышал нас, — заметил Эллиотт.

Белла разливала чай, думая о старинном и красивом вустерском чайном сервизе, к которому ей придется привыкнуть.

— Если он и раньше считал нас неромантичными, можно представить, что он скажет по поводу увлечения сантехникой во время медового месяца.

— Я бы не осмелился обсуждать такие вещи, если бы здесь присутствовал еще кто-то. Понимаю, что леди не следует говорить об этом, но мне кажется, с вами можно говорить обо всем.

— Спасибо.

Выражение лица Эллиотта стало менее насмешливым.

— Романтичное замечание, леди Хэдли.


Спустя час Белла думала о том, сколь романтично чувствует себя Эллиотт. Она сидела за своим туалетным столиком, пока Гвен расчесывала ей волосы. «Такие некрасивые волосы», — подумала она. Прямые, рыжеватые, простые, несмотря на то, что она полоскала их настоем розмарина. Разве мужчины замечают такие вещи или же из-за того, что она далеко не красавица, они вряд ли обращают внимание на такие мелочи, как цвет волос и форма носа? Наверное, лучше не думать о том, что мужчинам кажется привлекательным. Ее муж ведь не ожидает, что она… Лучше вообще не думать об этом. Не думать ни о чем, без чего можно обойтись.

— Какую ночную рубашку вы наденете, миледи?

— Бежевую с лентами медного цвета, — наугад решила Белла. По крайней мере, такая рубашка, в отличие от зеленой, не будет выглядеть неприятно на фоне розовой драпировки.

К тому же она больше обнажала. Казалось, в ее лифе слишком много ткани и слишком мало в юбках, если только не стоять неподвижно.

— Гвен, и неглиже, пожалуйста.

Горничная принесла этот предмет одежды и поставила рядом тапочки.

— Духи, миледи?

— У меня их нет.

— Миледи, я нашла в серванте вот это. — Гвен достала позолоченный флакон и вытащила пробку. Обе женщины наклонились понюхать духи.

— Фу! Только не это. Этим духам место в…

— Совершенно верно. — Гвен сморщила нос. — Думаю, их оставила одна из содержанок покойного лорда. Миледи, мне вылить их? Жаль флакон, он красивый.

— Да, — согласилась Белла. Содержанки? Оргии. Неужели Эллиотту понравятся такие духи? Белла решила, что ей это безразлично. Она все равно не станет пользоваться ими. — Сохрани флакон, Гвен. Теперь можешь идти.

— Спасибо, миледи. Спокойной ночи.

Белла села, вспоминая запах духов, и вообразила, что могло происходить в этой комнате. Мужчины ждут определенных услуг от женщин, одетых как она.

— Арабелла?

Она не слышала, как вошел Эллиотт. Вскочила, точно испуганная куропатка, за которой гонится свора псов.

— Прошу прощения, я вошел без стука.

Ее смущение забавляло его. Эллиотт явился в том же халате из голубого шелка, который носил два дня назад. Только без рубашки и с босыми ногами. «Значит, под этим шелком на нем ничего нет», — догадалась Белла, чувствуя себя так, будто задыхалась.

Она должна сказать что-то.

— Я думала об одежде, хотелось узнать, понравится ли вам этот комплект. — Белла чуть подергала юбки. — По-моему, этот цвет очень красив. Вам так не кажется?

— Мне кажется, что хозяйка этой одежды тоже очень красивая, — ответил Эллиотт, подошел и положил руки ей на плечи.

— Ах, Эллиотт, вы ведь знаете, я не очень красива.

— Должен признаться, вы выглядите немного изможденной, когда голодны или испуганы, — признался Эллиотт. — Я не видел вашего настоящего облика. День венчания стал для меня откровением, и мне следовало сказать об этом. Теперь я больше замечаю карие глаза, длинные ресницы, идеальную кожу, рот, созданный для того, чтобы есть клубнику.

— Он слишком большой.

— Он создан для поцелуев. Носик.

— Он слишком длинный и прямой.

— Он создан для того, чтобы вызывающе смотреть сверху вниз. Ваши волосы.

— Они прямые и мышиного цвета.

— Зато мышка очень хорошенькая. А когда я вижу ваши волосы распущенными… — Он коснулся их. — Я думаю, что мог бы проделать с ними множество вещей.

Белла не могла понять, что хотел сказать Эллиотт, хотя по его сверкающим глазам можно было догадаться, о чем речь. О сексе.

— О да, к тому же вы приятно краснеете. — Эллиотт наблюдал за ней. — Арабелла, мне хотелось бы, чтобы мы в постели были откровенны друг с другом. Более раскованными. Чтобы вы не стеснялись говорить о своих чувствах и желаниях.

— Эллиотт, я тоже этого хочу. — Белла соврала. В действительности она удивлялась, что он не слышит, как, точно кастаньеты, стучат ее колени. Больше она так не могла, поскольку дала брачные обещания и должна выполнять их.

— Хорошо, — сказал Эллиотт охрипшим сильнее обычного голосом и наклонил голову. Белла подумала, что он собирается поцеловать ее. Но он держался на некотором отдалении, коснулся губами шеи, слегка подтолкнул ее, пока она не отклонила голову, позволяя ему действовать свободнее.

Затем его губы приблизились к краю неглиже, пальцы нашли ленты и потянули за них. Неглиже раскрылось.

— А, — пробормотал он, и его дыхание коснулось ее кожи. Белла сглотнула, пытаясь устоять неподвижно, когда его губы достигли изгиба ее груди, грудь оказалась в руке, а язык сквозь прозрачную ткань нашел сосок.

— Как хорошо. — Довольный голос, похоже, исходил из глубин его груди. Эллиотт обнял се и стал терзать упругий бутон языком, губами и зубами. Он тянул его, посасывал, покусывал, пропитывая ткань слюной. Казалось, что ткани вовсе нет.

Эллиотт! Чувства накатывали волнами, пронзило ощущение пульсирующей боли, доставляя удовольствие. Он раньше так не делал, лишь целовал в уста и нежно ласкал ее тело руками.

Рейф к ней так не прикасался, а набрасывался, не силах укротить свои желания, сдавливал груди, причинял боль, которая совсем не напоминала эти сладкие муки. Эллиотт добрался до второго соска. Арабелла извивалась в его руках. Неглиже незаметно упало, затем настал черед ночной рубашки.

— Эллиотт, — выдавила Белла на этот раз громко. Что это? Она возражала, молила, издала смущенный вздох. Наверное, все вместе. Арабелла не могла понять, что он творит с ее телом, но все происходившее дало возможность преодолеть робость. — Эллиотт, что вы делаете.

Он поднял голову, его губы искривились.

— Занимаюсь любовью, Арабелла.

— Вы заставляете меня… Я не знаю, что вы делаете. Я хочу…

— Так? — Он поцеловал ее в губы, одной рукой все еще лаская ее грудь, большой палец тер невероятно упругий узел соска, другая рука поглаживала бедро. Она снова почувствовала, как жестки его руки.

Его уста были настойчивы, язык проникал в рот, требуя, чтобы она раскрыла уста, и их языки сплелись. Эллиотт проник в ее рот языком. Держал Беллу, не позволяя отступить, ее смущала такая настойчивость. Она знала, к чему это приведет. Тут Эллиотт начал покусывать ее губы и целовать их.

Она почувствовала жар и боль внизу живота. Там что-то пульсировало, вслепую ища разрядки. Белла обнаружила, что сквозь толстый халат в нее упирается его напрягшийся стержень. Отступать было некуда, не оставалось времени разобраться в путавшихся мыслях. Как она может испытывать подобные чувства к мужчине, которого едва знает и не любит? Неужели потеряла всякий стыд или же Эллиотт оказался колдуном, извлекавшим похоть из ее невежества и робости? Однако может быть, все обернется хорошо.

Эллиотт взял ее на руки и опустил на постель. Она была обнажена и дрожала.

— Не накрывайтесь, — приказал он почти резко, когда она потянулась за одеялами, собираясь нырнуть под них. Он сбросил тапочки, халат и стоял, уперев руки в бока. Смотрел на нее. Арабелла на него. Она впервые видела его обнаженным. Затаила дыхание от удивления и чувства непреодолимой страсти.

Глава 14

Рейф лишил ее девственности на сеновале амбара церковного прихода. Там было темно, мрак пронзили лучи света в тех местах, где на крыше не хватало черепицы. В лучах света вились мушки. Белла почти не видела ни его лицо, ни тело, когда он раздевал ее, расстегнул бриджи и уложил на свое пальто. Он целовал ее, безжалостно терзал уста, жадными руками тискал груди, раздвинул ноги и грубо взял ее, поддавшись порыву страсти.

Тогда она не видела, не рассмотрела его тело, однако сейчас, когда рядом мерцал десяток свечей, хорошо видела возбужденного мужчину. Она затаила дыхание от страха, желания и неожиданности. Как же он красив! Как упруго и сухощаво его тело! В какой он хорошей форме! Откуда такие мышцы, плоский живот и мозолистые руки?

Эллиотт встал на колени рядом с ней, блуждая руками по ее телу. Она затаила дыхание. Его руки опустились на ее бедра и раздвинули их. Белла закрыла глаза. Она застеснялась жара и влажности возбуждения.

— Арабелла, посмотрите на меня.

Она почувствовала тяжесть его тела на себе и инстинктивно сдвинула бедра. Руки сами обняли его за плечи. Она через силу открыла глаза. Казалось, на этот раз она чувствует себя более раскованно. Эллиотт заметил это? Его лицо, нависшее над ней, оставалось в тени, свет выхватывал скулы и отражался в его глазах голубыми искрами. Образ Рейфа, точно маска, накрыл его лицо. Белла снова закрыла глаза, чтобы не видеть его. Она не позволит призраку все испортить. Только не сейчас.

— Поднимите колени и расслабьтесь, — настойчиво сказал он. Она с трудом подчинилась. Чувствовала, как что-то приближается к ее влажным горячим складкам. — У нас столько времени, сколько вам потребуется.

«Быстрее. Я не должна кричать, сколь бы больно это ни было. Я должна постараться забыть это, ласкать его, выяснить, что он хочет, вести себя раскованно».

— Арабелла! — Голос Эллиотта прозвучал так резко что она раскрыла глаза, заметила его пристальный взгляд. — Почему вы так кричите? Что случилось.

— Я… я не кричу.

Эллиотт скатился с нее. Она потерла глаза, они увлажнились.

— Ой! Простите. Я не хотела кричать. Я так старалась не…

— Проклятье! — Эллиотт встал. — Нет, это вы простите меня. Я не собирался кричать на вас, тем более ругаться. Арабелла, мне казалось, что вы отвечаете на мои ласки.

Белла почувствовала, как горит ее лицо.

— Да, отвечала. Я была полна решимости. Только…

Как объяснить свою трусость? Долг велел ей спать с мужем. К тому же она хотела этого. Не могла допустить, чтобы ей помешали страх и боль. Другие жены справлялись с этим. Наверное, отдавались вихрю чувств до того, как это случится. О, если бы только все сводилось к жару, желанию и томлению.

Она должна объясниться с Эллиоттом, несомненно, он сделает с ней то же, что и его брат. Эллиотт не станет обращать внимание на крики, которые она постарается подавить, и возьмет ее.

— Арабелла? — Он нежно коснулся ее лица большой рукой, пальцами лаская щеку. — Скажите мне правду.

Это так трудно. От его нежности стало еще труднее. Белла не заслуживала, чтобы он вел себя с ней так, ласкал после того, как она отвергла его.

— Я не могу объяснить, — выпалила она. — Не могу…

Его взгляд стал суровым.

— Арабелла, вы должны постараться.

— Я ведь так стараюсь, — возразила она. — Вы не понимаете. Позвольте мне…

— Я очень хорошо понимаю, что вы не готовы стать моей женой, невзирая на то, что говорите, — резко сказал Эллиотт, покинул кровать и забрал халат. — Когда будете готовы, тогда, возможно, мы станем жить как муж и жена. А до тех пор, леди Хэдли, я не стану беспокоить вас.