Глава 3

— Но вы законный наследник. Носите этот титул и не можете желать брака со мной, — возразила Белла.

— Ради бога, перестаньте беспокоиться обо мне, Рейфе или о чем-нибудь другом. Беспокойтесь о ребенке, — отрезал Эллиотт. — Моему брату следовало оставить вас в покое или жениться на вас. Честно говоря, ему давно следовало жениться. Но он этого не сделал. Думаете, меня радует его беспечное поведение, ведь именно из-за него мне повезло, и я наследовал титул.

По голосу нельзя было сказать, что он считает себя везучим.

— В действительности я лишь могу добиться в случае рождения мальчика того, чтобы он однажды стал моим наследником. С юридической точки зрения это не очень важно, но крайне важно с моральной. Никто ничего не заподозрит — ребенок считается отпрыском мужа супруги. Если повезет, вы либо своевременно разобщитесь от бремени, либо роды случатся позднее, как это обычно бывает при первом ребенке. Все подумают, что мы все взвесили, как бы поздно он ни родился.

— Тогда люди посчитают, что вы…

— Я — Хэдли. — Он снова прервал ее. — Не сомневаюсь, что после смерти брата от виконта ожидают подобного поведения. Сплетничать будут, по не больше недели.

— Однако здешняя прислуга, — возразила Белла, увлеченная его настойчивостью и понимая, что уже сдалась, но продолжая сопротивляться, — видела, как я пришла сюда пешком, и сделает вывод, что я ехала в простом дилижансе. Вы ведь ни за что не позволили бы своей невесте путешествовать таким образом.

Эллиотт снова сел и потянулся за кларетом.

— Разумеется, нет, если бы знал, что вы приедете. Но при этом нам не следует забывать о вашем строгом отце, не одобряющем аморального поведения аристократов и запретившем вам выходить за меня, несмотря на то обстоятельство, что вы достигли совершеннолетия. У него буйный нрав, и вам пришлось бежать ко мне до того, как стала заметна ваша беременность, не дожидаясь приготовлений к бракосочетанию. Прибыв сюда, вы ведь не объявили, что желаете видеть не меня, а Рейфа. Верно?

Белла покачала головой:

— Нет. Я вела себя уверенно, как могла, и назвала лишь ваш титул. Боялась, как бы дворецкий не указал мне на дверь, прежде чем я увижу Рейфа.

Здесь что-то не так. У Беллы родится законный ребенок? Она станет виконтессой Хэдли, несмотря на позор и свое незавидное положение? Да, здесь какая-то загвоздка, нечто, чего она не заметила. Все, что кончается слишком хорошо, обычно имеет какую-то скрытую пружину. Все это казалось идеальным выходом из положения, тем не менее, напоминало бриллиант с огромной трещиной внутри. Белла слишком устала, у нее кружилась голова, мысли путались, она не могла все трезво взвесить и найти эту трещину.

— Думаю, за этот день вы достаточно пережили. — Эллиотт подошел к ней, она даже не заметила этого. — Вы в положении, совершили слишком далекий путь и испытали потрясение.

— Да. — Ей уже не хотелось спорить. Ему трудно противостоять. Как бы то ни было, не следует сопротивляться, однако внутренний голос твердил, что она не должна уступать ему, он не заслуживает подобной уступки Белла была готова идти на жертвы ради ребенка, не ожидала что жертвой станет ни в чем не повинный мужчина. — Я больше не в силах рассуждать трезво. Нам следует поговорить еще раз, но мне хотелось бы отправиться ко сну, если вы не возражаете. Ваша двоюродная бабушка и кузина… милорд, что вы им скажете?

— Как что? Правду, конечно. — Он осторожно отодвинул ее стул и подождал, пока она встанет. — Скажу, что мы тайно и недолго ухаживали друг за другом, но, учитывая неразумное сопротивление вашего отца, я решил жениться на вас, как только получу разрешение на венчание без церковного оглашения. Ради этого завтра рано утром придется ехать к епископу в Вустер[4].

Белле следовало сказать что-нибудь, но это было бы все равно что идти против сильного ветра.

— Вы не должны называть меня милордом, — добавил Эллиотт, прежде чем они достигли двери. — Мы должны выглядеть близкими людьми.

— Эллиотт, — послушно сказала она. Это имя звучало более надежно, чем Рейф, и сейчас почему-то казалось более реальным. «Он настоящий», — догадалась она. Он стал единственной реальностью между ней и полным крахом. Рейф мертв, с его стороны ей ничто не угрожало. Но она знала, тот был настоящим дьяволом. А его брата она совсем не знала. — Это ведь… Я не чувствую…

— Было бы хорошо, если бы вы завтра поехали со мной в Вустер, если, конечно, в состоянии преодолеть такой путь. Думаю, вам захочется сделать кое-какие покупки. К вечеру мы вернемся, а на следующий день поженимся.

— Мы поженимся уже послезавтра.

— Чем быстрее, тем лучше. Вы не согласны. Я знаком с епископом Джорджем Хантингфордом, что весьма кстати. Он немного суховат, но препятствий чинить не станет. Он ведь не знает вашего отца, правда.

— Понятия не имею. Однако я не могу предстать перед епископом и притворяться…

— Притворяться? — спросил Эллиотт с неотразимой логикой. — Вы достигли совершеннолетия, вы та, за кого себя выдаете, и имеете право выходить замуж. Здесь нет обмана.

— Позвольте мне договорить. — Конечно, он прав. Почему бы ей просто не согласиться с ним? Она проглотила слезы отчаяния и пыталась собраться с мыслями. Все выглядело слишком просто. Возможно, она замечталась.

— Сегодня вы не очень последовательны, — заметил Эллиотт в ответ на ее возражение. — Неудивительно, ибо, если бы я ждал, пока вы договорите, мы стояли бы здесь до рассвета. — Они посмотрели друг на друга, он был чуть недоволен, она нахмурилась, отчего, наверное, выглядела еще некрасивее. Эллиотт уж точно хорошо рассмотрел ее и, видно, удивлялся, чем заслужил к себе такое отношение.

Белла вела себя неразумно и неблагодарно, но вдруг крепко рассердилась на него. Он полностью владел собой, она никак не могла поколебать его, ведь он прав для ее ребенка это самый лучший выход. Она сжимала кулаки, в душе понимая, что хотела ударить не этого мужчину, а его брата.

Ударить мужчину, который хотел спасти ее вместе с ребенком от этого кошмара, было бы сумасшествием, но соблазн велик. К тому же в ней проснулось противоречивое желание прижаться к его груди и зарыдать.

— Да, я не очень логична. — Белла заставила себя говорить скромно. — Хотя обычно спокойна, разумна логична и ответственна. И прежде чем вы что-то скажете, я хорошо знаю, о чем промолчите. Я отдала свою невинность вашему брату до брака. Однако он… однако я…

— Вы оказались во власти чувств? — добродушно заметил Эллиотт.

— Вот именно. — Белла крепко сжала руки. — Эллиотт, я не знаю, были ли вы когда-либо влюблены, влюблены ли сейчас.

Конечно же, он не стал бы предлагать ей что-либо, если бы был связан с какой-нибудь женщиной.

— Нет, — признался он, к ее радости. — У меня никого нет.

— Любовь подавляет все. Я более сильного чувства не испытывала. — Конечно, это, наверное, была иллюзия любви, или она привязалась к Рейфу, желала его даже тогда, когда тот делал больно и пренебрегал ею. Но, хуже того, собственные чувства подвели ее. — Прямо сейчас я ощущаю утрату, испуг, смущение, что брошена на произвол судьбы. И потрясена. Наверное, вы никогда не испытывали подобных чувств?

Эллиотт не похож на человека, которого легко охватывают тревожные чувства.

— Конечно, я испытал шок. Совсем недавно. — Уголки губ искривились то ли в гримасе боли, то ли в сардонической улыбке. — Согласитесь, вам потребовалось чуть больше времени, чтобы привыкнуть к своему положению, чем мне.

— У меня еще меньше времени, чтобы привыкнуть к мысли, что придется выходить замуж за совершенно незнакомого человека и стать виконтессой. — Белла осеклась, голос дрогнул. Эллиотт отличался невероятной выдержкой. А она поставила его в весьма затруднительное положение. — Вы очень добры. — Тут он вопросительно приподнял бровь. — Я действительно ценю то, что вы делаете ради меня, ради ребенка. Но прошу вас, поговорим об этом завтра.

— Мы можем поговорить об этом по дороге в Вустер. Я заеду за вами в восемь, если вы будете чувствовать себя достаточно хорошо, чтобы выехать так рано.

Белла сглотнула. Ей не составит труда встать и позавтракать к этому времени. В доме викария все вставали в шесть. Однако в такое время она испытывала самые неприятные ощущения. А сейчас ей казалось, будто она проспит целую неделю.

— Я буду чувствовать себя отлично. Спасибо. Подготовлюсь к этому часу.

Ее плащ почти высох, дождь перестал. Эллиотт настоял на том, чтобы отнести ее дорожную сумку в экипаж, затем после десятиминутной поездки помог ей выйти. В темноте Белла рассмотрела дом, расположенный в лощине.

— Доуэр-Хаус. — Они подождали несколько минут, дверь со скрипом открылась, на пороге возник древнего вида дворецкий, уставился на них при свете фонаря, который держал в руке.

— Милорд? Моя хозяйка уже отправилась на покой, мисс Дороти в малой гостиной.

— Спасибо, Доусон. Мы сами объявим о своем приезде. Мисс Шелли остановится здесь на два дня. Найдите ей комнату и горничную.

— Милорд. — Старик ушел, шаркая ногами и бормоча про себя: — Горничная, комната, камин.

— Доусону почти девяносто лет, — пояснил Эллиотт, — но он отказывается уходить на пенсию. Остерегайтесь собачки, она начнет тявкать, но, думаю, она вряд ли кусается. — Говоря, Эллиотт открыл дверь и вошел. — Кузина Дороти, извините за столь поздний визит.

Собачонка действительно залаяла. Мисс Дороти вскрикнула, уронила плетеное кружево. Ей потребовалось несколько минут, чтобы восстановить порядок.

— Вы обручены? — спросила она, близоруко глядя на Беллу, когда Эллиотт начал все объяснять. — Как чудесно! Дорогой Эллиотт, вы уже говорили мне об этом? Я не помню и, уверена, не вспомнила бы.

— Нет, кузина. Арабелле пришлось бежать, потому что ее отец не одобряет наш брак.

— Брак с тобой? Это почему же? Если бы речь шла о таком повесе, как Рейф, да упокоит Бог его душу, тогда все понятно. Но речь идет о тебе, кузен?

— Тут замешана политика, — заговорила Белла, чувствуя себя так, будто она курильщица опиума и сейчас видит кошмар. Все казалось столь нереальным. — Папа принадлежит к… — Тут Белла сообразила, что понятия не имеет, к какой партии принадлежит Эллиотт.

— Тори, — договорил он за нее. На этот раз он вмешался весьма кстати.

Мисс Дороти, женщина лет пятидесяти, полная и довольно рассеянная, кивнула:

— Ах, политика. Тогда все понятно.

— Мы поженимся послезавтра, — продолжил Эллиотт, — и если вы найдете Арабелле спальню на два дня, будет очень хорошо. Я сказал об этом Доусону, когда мы вошли. Думаю, он ушел поговорить с миссис Доусон.

— Они позаботятся об этом. — Мисс Дороти лучезарно улыбнулась Белле. — Мне очень нравится сопровождать молодую девушку. Не часто подворачивается такая возможность теперь, когда мама стала слабее, и мы больше почти нигде не бываем. Однако раньше я присматривала за всеми своими племянницами.

— Вы очень добры, мадам. — Белла собрала остатки воли и изо всех сил старалась быть вежливой. Ей казалось, будто она уперлась в запертую дверь, та неожиданно отворилась и она рухнула в пустое пространство. Она падала. — Извините, боюсь, не знаю, как мне следует обращаться к вам.

— Я мисс Абботсбери, но, моя дорогая, все зовут меня мисс Дороти. Кстати, вы уже ужинали?

— Да, мисс Дороти. Спасибо.

— У вас есть ночная рубашка и зубная щетка; Эллиотт, куда это вы?

— Домой, кузина. — Он остановился у двери. — Я просто собирался пожелать вам спокойной ночи.

— Не поцеловав мисс Шелли? — Мисс Дороти жеманно улыбнулась. — Вы ведете себя весьма неромантично! Эллиотт, я ведь не такая суровая дама.

— Конечно. Арабелла. — Он взял Беллу за руки и посмотрел ей в глаза. Та с трудом удержалась, чтобы не вцепиться в него. Они знакомы всего несколько часов, а теперь у нее никого нет, кроме этого незнакомого человека. — Видите ли, утром все будет лучше. — Эллиотт наклонился и поцеловал се в щеку. Она на мгновение почувствовала его теплые губы и дыхание. Прежде чем он выпрямился и отпустил Беллу, та ощутила запах кларета и пряностей. — Кузина, я приеду за мисс Шелли в восемь часов, если только ранний завтрак не создаст вам неудобств.

— Отнюдь нет. — Невинный поцелуй, видно, удовлетворил романтические надежды мисс Дороти. Она ласково улыбнулась ему. Эллиотт ушел. Мисс Дороти обратилась к Белле: — Ну, моя дорогая, думаю, вам хочется лечь спать, правда?

— Да, пожалуйста, мисс Дороти. — Наконец-то она услышала вопрос, на который могла ответить честно и без раздумий. Уютная комната, в которой царил хаос, чуть поплыла. — Это было бы замечательно.


Утром без четверти восемь Эллиотт сидел в закрытом экипаже, направлявшемся в Доуэр-Хаус, и мысленно составлял списки. Оставалось или заниматься этим, или достать флягу с бренди и запить каждую обузу, которую взвалил на него Рейф. Особенно эту обузу. Было бы ложным утешением оплакивать брата, возможно, если он и оплакивал, то брата, какого у него не было: близкого друга, надежного товарища. Рейф, будучи ревнивым и подозрительным, никогда никого не приближал к себе даже в конце жизни.