Грация Верасани - Возьми меня, моя любовь

— Не он первый, не он последний.

Рита потягивается.

— С тех пор прошло много лет.

Некоторое время обе молчим.

Смотрю на дождь, который неожиданно застучал по стеклу бара.

— Ты была права.

Рита улыбается, словно согласован важный пункт в договоре. Затем сплющивает последнюю за нашу встречу «Мальборо Лайт» каблуком сапожка.

— Дам совет, — говорит бывшая певица, возвышаясь над столом. — Не делай, как я, не будь каждый раз в неправильном месте в неправильное время. Спасибо за виски.

Смотрю, как собеседница направляется к дверям бара.

— А насчет твоей книги — не думай, будто я стану ее читать, но она быстро разойдется.

— Заглядывай в книжный, — отвечаю ей, но не уверена, что Кетти Фрега расслышала.

Суббота, 8 сентября 1979 года

Девочка Габри балансирует на перекладине велосипеда одного парня, распевая во все горло песню Финарди: «Нет в сердце любви, но друг друга узнаем чутьем…» Я только что посмотрела «Жонас, которому исполнится 20 в 2000» в кинотеатре Контавалли.

Потом сидели на ступенях церкви Сан-Петронио. Юная Габри подробно рассказывает парню о путешествии в Россию. Глаза светятся энтузиазмом, пока она говорит о Кремле, о нескончаемой очереди, чтобы увидеть Ленина, забальзамированного в Мавзолее, о Красной площади, памятниках Марксу, Маяковскому, Пушкину, Толстому, сувенирах из «Березки», надписях на кириллице, о гнусном поклоннике в купе поезда по дороге в Ленинград, о солнце, которое блестело над Невой, о могиле царя, крейсере «Аврора», политических карцерах, летней резиденции Петра Великого в Петродворце с видом на Балтийское море и Финский залив, и всех его фонтанах, об Эрмитаже и картинах Ван Дейка, Рубенса, Моне, Пикассо, Гойи, Перуджино, о римских скульптурах и фламандских гобеленах…

Закончив рассказ, Габри пристегивает к куртке мальчика маленький красный значок с серпом и молотом. Ее целуют в щеку и благодарят за чудесный подарок.

Площадь кишит подростками. Они подтягиваются из разных городов, некоторые играют на гитарах, другие пинают жестянки из-под пива, третьи поют вокруг костров. Готовятся к завтрашнему огромному событию: концерту Патти Смит. Мириады синих шерстяных пледов покрывают площадь: на эту ночь она станет спальней.

Воскресенье, 9 сентября 1979 года

Шестьдесят тысяч человек прыгают и орут на площади и ступенях. Их идол — на дальнем конце освещенной сцены стадиона.

Парень и Габри слушают сиплый голос похожей на мальчика женщины, которая поет «Волну».

Март 1980 года. Какой-то из дней

Парень помогает юной Габри забраться в кофейного цвета машину, взятую напрокат, с движком на 850 лошадиных сил, он только что получил права. На первом же повороте «Стерео в придорожной гостинице»[6] Гинсберга падает с приборной доски.

— Получу диплом, стану режиссером, — говорит парень, — сниму нон-конформистский фильм. Там актеры будут идти по дороге.

Парень и девушка приходят домой к Габри. В комнате на стене собраны афиши «Билитс» и плакаты Че Гевары. На проигрывателе — пластинка «Супертрамп».

Парень говорит, что завтра пойдет на похороны подруги Лоты Континуа, которую убили на манифестации в Турине. Габри всего пятнадцать, и ее не отпустили. «Жизнь Горация» отдыхает на письменном столе из красного дерева: этим вечером не учатся.

Июнь 1980 года

Парень и юная Габри гуляют, слизывая с палочек фруктовый лед, у него — зеленый с мятой, у нее — красный с вишней.

Парень читает по памяти отрывок из поэмы Неруды: «Мы потерялись в сумерках. И, взявшись за руки, никто не видит вечер, меж тем как синью ночь обрушилась на мир…».

Девочка Габри произносит:

— Мне холодно.

Парень набрасывает ей на спину шерстяную спортивную куртку.

— Ты сделаешь так, — спрашивает она, — когда станешь знаменитым режиссером?

Гуляют, болтая о бродячих артистах, которые устраивают представления на тротуарах в центре, и полиции, которая их разгоняет; о суицидах, об антифашизме, о ядерной энергии, о книге, которая называется «Плакса», о последних выборах и о том, что у христианских демократов по-прежнему большинство.

На лугу в усыпанном сиренью парке Люнетты Гамберини, перед футбольным полем парень и девушка Габри впервые занимаются любовью. По дороге домой он поет песню Дала о том как «… превратил тебя в ангела с прекрасными крыльями…»

Три года спустя, в баре «Пикколо» на площади Верди, парень сидит за столом со странными людьми, худой, с расширенными зрачками и очень бледный. Заметив девушку, вяло делает жест, смутно похожий на приветствие, и немедленно погружается в дела Девушке Габри некогда поболтать о том, станет ли парень режиссером.

— Алло, я ищу доктора Луизу Шаивон.

— Это я.

— Мне дала ваш номер телефона Бруна Орсини.

— Да, здравствуйте, она о вас говорила.

— Я насчет интервью.

— Да я, собственно, не знаю, что сказать, я занята на работе всю неделю…

— Бруна мне сказала..

— Вы знаете о китайце?

— Китайце? Каком китайце?

— Того, который покончил с жизнью, прыгнул под машину позавчера. Еще не ясно, сам он прыгнул или кто-то ему помог. Не знаю даже, откуда они понаехали, китайцы, носятся, не глядя на дорогу. Приезжают сюда, открывают рестораны, а потом умирают под первым же автомобилем. Может, не очень хороший сюжет для детектива, но вы же писательница…

Ладно. С Самантой, мне сказали, дело пойдет лучше. Вероника выступила посредником, и Тони все организовал.

Я встретила ее отца перед лифтом.

— Пишешь продолжение «Маленьких женщин»? — спрашивает Тони.

— Нет, его уже написали. Называется «Маленькие женщины выросли».

Он не верит и смеется до упаду, а потом объясняет, как попасть в «Синюю ночь» самой короткой дорогой.

И вот я здесь, на открытой равнине, разыскиваю деревушку с названием «Святое Озеро», в болоте, знаменитом туманами и комарами: говорят, это идеальное место для массового самоубийства.

Наконец после часовых блужданий замечаю вывеску «Синей ночи» и стрелку, которая указывает на парковку.

Вхожу через служебный вход — заведение еще закрыто для публики — и оказываюсь внутри большого зала, набитого синими круглыми диванами, которые стоят вокруг низких столиков. За барной стойкой в форме буквы «S» девушка с дредами расставляет по порядку бутылки с ликерами. Люстры светящимися шарами свисают с потолка, над проходами, над сценой для представлений и диджейским пультом.

Ко мне, покачивая бедрами, направляется высокая, пышнотелая женщина, с прической «Мильва» на крашенных хной волосах, одетая в джинсы и блестящую ярко-розовую майку.

— Очень приятно, Саманта.

Мы взбираемся на табуретки за стойкой бара.

— Обожаю писательниц, — начинает Саманта пронзительным голосом. — Особенно Дачиа Мараини, я читала все ее вещи.

— А других знаете?

Она постукивает по белоснежным зубам длинными ухоженными ногтями, улыбается и меняет тему:

— Скажи честно, что ты хочешь узнать?

Отмечаю морщинки вокруг глаз и по краям рта, заметные, лишь когда она улыбается. Возможно, из-за ежедневных сеансов в солярии. Саманта говорит, что регулярно ходит в гимнастический зал, а сегодня ради меня пропустила сауну. Мы примерно одного возраста. Не слишком ли стара для такой работы?

Девушка из бара поставила на стерео компакт-диск, и сейчас из динамиков разносится «Гудбай», которую поет Алексия.

— Много работы?

— Да, есть маленько. Тони любит показывать фокусы, и иногда по вечерам я ассистирую, если не жду окончания стриптиза.

— Стриптиза… женского?

— Не только, бывает и мужской. Восьмого марта, главным образом.

— Вы все время были… танцовщицей?

— О нет! — восклицает она. — Сначала я была моделью. Нижнего белья. Я танцую для себя, это моя натура. — Саманта выгибается вперед и наводит на меня груди, на которые можно усадить младенца.

— А здесь, в «Синей ночи», есть другие, твои коллеги…

— Да, — морщит она нос, — но не такие опытные и сексуально привлекательные. Тони часто говорит, что мое призвание — работать в «Синей ночи». Я — прекрасное капиталовложение. Многие мужчины просят у меня номер телефона.

— А ты?

— Даю неправильный, если только они не извлекают здоровенного увальня.

— Увальня?

— Я с Капри. А ты как говоришь? Ствол? Здоровяк? Здоровый кусок мужика?

— У них твердые члены?

Саманта хрипло смеется, отбрасывая за плечи каскад медных локонов.

— Они разные. Я была с актерами кино, знаменитыми певцами, а один раз даже с одним из Тони.

— Тех Тони, из цирка?

— Да, но не спрашивай имени. Он женат.

— Как знать, может быть…

— Да… из цирка.

— Очевидно.

Саманта пересела на край табуретки и придвинулась почти вплотную. У меня смутное ощущение, что она хочет соблазнить меня, но я не испытываю очарования и не предчувствую угрозы.

— Чтобы написать обо мне, ты должна увидеть, как я работаю.

— Для этого я и приехала.

Она улыбается с хитринкой:

— Тогда поймешь.

— Ты ничего не боишься?

— Чего?

— Чего-нибудь.

— Например?

Слезаю с табурета.

— Например, старости.

— Ты в первый раз в частном клубе?

На Тони белая рубашка с персиковыми полосками, широкие джинсы, стянутые ремнем из выделанной кожи, и высокие сапоги на каблуках. Поскольку заведение не откроется для публики раньше чем через пару часов, владелец пригласил меня поужинать в пиццерии при клубе.

Мы сидим за деревенским столом из свежесрубленного дерева. На стене афиши с объявлениями о стриптизе, гербы и описания знаменитых пивных марок. Заведение больше напоминает ирландский паб, чем пиццерию.

— «Синяя ночь», — рассказывает Тони, пока мы ждем пиццу, — это эволюционировавший частный клуб. По определению, это «тяжелая дискотека».

— Для кого она? — спрашиваю я, отпивая ледяной «Гиннес».

— Для молодых, которые хотят оторваться… Для девочек в коротких юбочках, которые отираются рядом с подружкой… Либо для пар за сорок, которые хотели бы заняться свингом или поучаствовать в порношоу нашей Дженни. Всем хочется возбуждения, новых стимулов…

— Почему ты решил открыть частный клуб?

— Это было в семидесятых, когда я пришел в «Саванну» в Милане. Меня туда привела тогдашняя подружка, гораздо более объемная, чем я. У меня всегда были понимающие женщины, — смеется Тони со вкусом, засовывая бумажную салфетку за рубашку. — Классно бывало на пару пошалить с законом. Только потом, когда испробовано все, уже не можешь остановиться…

Нам принесли пиццу.

— У меня отличная клиентура: рабочие, мелкие предприниматели, коммерсанты… Мужчины приходят поодиночке или с подругой. Женщины — нет. Ради исключения в этот вечер ты — моя гостья.

— То есть женщина в одиночку придти не может? А почему?

— Потому что она может оказаться проституткой в поисках клиента, а мне не нужен бардак. В «Синей ночи» все законно, Габри, каждый оставляет в кассе документ…

Час спустя я сижу за стойкой в баре, пока барменша, прибывшая прямиком из Молдавии, готовит для меня джин-тоник. Саманта, обтянутая темно-синим платьем, на головокружительных каблуках и с огромными кольцами-серьгами, приглашает первые пары проходить к диванам, расставленным вокруг сцены. Диджей с бравым видом ставит Бритни Спирс и «Непохожих близнецов». Водружаю локти на стойку и осматриваю все журналистским взглядом, помаленьку жуя оливку и наслаждаясь кондиционированным воздухом.

Немного погодя набираюсь храбрости и поднимаюсь по лестнице, которая ведет в темную комнату. Коридор слабо подсвечен красно-оранжевыми бра, дверь в каждую комнату снабжена круглым отверстием, в которое можно подглядывать. Это маленькие альковы, в центре которых стоят просторные кровати без простыней и подушек, с яркими покрывалами из плотного атласа и вместительными коробками с бумажными гигиеническими платками.

Возвращаюсь вниз.

Саманта танцует в центре площадки, вокруг нее другие женщины, в блестящих одеждах, светлых и облегающих, несомненно, из роскошных галантерейных магазинов Гуалдо, Кона или Лагосанто. Их спутники за барной стойкой потягивают коктейли. Сидящие вокруг сцены пары не обмениваются ни словечком. А что же происходит чуть позже, когда вкалываешь целый день, чтобы кое-как свести концы с концами, а вечером всякий раз находишь в постели одно и то же тело?