Его нога в неизменной коже дорогих туфель легким нажимом давит на поясницу, пригибая к полу.

- Я сказал - раздеться! Я непонятно выразился?

Ужас настолько сильно завладел мной, что блокирует даже сухие рыдания. Переворачиваюсь на спину, поспешно стягивая колготки. В этих извивающихся метаниях эротики нет вовсе. Поспешно откидываю их в сторону вместе с узкой полосой стрингов. Мне некогда даже испытывать унижение, все вычеркнул ужас от возможного наказания, если Хозяин снова останется недоволен. Со сдавленным криком отползаю к дивану, увидев в его ладони моток уже хорошо знакомой мне красной веревки.

- Прекрати орать. Я просто хочу тебя трахнуть. Или это для тебя хуже порки тростью?

Мои глаза помимо воли расширяются от режущей циничной констатации факта, и все же зажмуриваюсь, не в состоянии видеть его улыбку, которая не предвещает ничего хорошего.

- О нет, твое наказание не закончилось… Оно еще не начиналось! Считай это прелюдией, может, даже получится расслабиться!

Грубые витки веревки впиваются в покорно сомкнутые запястья, отзываясь в позвоночнике вспышками разрывающей боли, а меня уже трясет от подступающих слез и его близости. Хочется просто прижаться, минуя все преграды тематического регламента… Стоп-слово забыто, ужас отключил этот участок памяти, и мне сейчас это совсем не нужно. Снова грубая хватка волос, шиплю от обжигающего трения коленей о паркет, когда он ловко, словно тряпичную куклу, разворачивает меня лицом к дивану. Холод кожи охлаждает пылающую щеку, разрывая контрастом с жаром огня в натянутых волосах, а тело цепенеет, не в состоянии сопротивляться абсолютной власти Алекса. Мой свет стал моей тьмой. Слезы сжимают горло, едва различаю звук стукнувшего о паркет ремня с легким звоном металлической пряжки и звук расстегиваемой ширинки, закусив губы в ожидании неминуемой боли.

- Да ты уже готова… Удивлен, что у тебя для этого остались силы… Только тело врать не будет! – Все-таки вскрикиваю от прикосновения головки члена к малым губам, не в состоянии побороть волны сладкой патоки, залившей тело от одного касания. Он не торопится, несмотря на с трудом сдерживаемую ярость, и мой крик переходит в сдавленный всхлип от скольжения влажной головки пениса по налившимся половым губкам, затрагивая всю площадь жаждущей большего киски. Повинуясь основным рефлексам, толкаюсь навстречу его полному погружению одним резким толчком на всю длину, до самой матки, но не пугает даже минутная боль. Краткая заминка перед новым толчком – не успеваю оседлать сосредоточение удовольствия, толчки члена внутри разрывают привычный темп, переходя в ритм откровенного насилия. Если б я еще могла воспринимать его именно таковым! От беспощадной резкости грубого вколачивания стеночки влагалища, не сговариваясь, превращаются в одну сплошную эрогенную зону, и не проходит и минуты, как резкие, тугие судороги сжимают член в своих атакующих тисках накрывшего оргазма в унисон с моим криком… больше не ужаса и не отчаяния…

В ушах еще шумит после нелогичного, неправильного, но такого сладкого потрясения от накрывшего с удвоенной силой оргазма, что я даже с трудом соображаю, что кончила я одна. Грубый рывок, отдающийся резью в запястьях, перед тем как они получают свободу. Подтягиваюсь на дрожащих руках, на губах медленно расцветает счастливая улыбка удовлетворенной женщины… прежде чем фиолетовый сатин мужской рубашки падает на пол рядом с диваном.

- Тебе лучше одеться. – Резкий звук застегиваемой ширинки режет по нервам некоторой нелогичностью происходящего, растерянно хватаюсь за его рубашку, непроизвольно задержав взгляд на выступающих кубиках мужского рельефного пресса, продеваю руки в рукава, все еще не понимая, что произошло, и почему такая внезапная поблажка. Это все, чего мне надо было сегодня опасаться?

Ноги подкашиваются, когда я пытаюсь натянуть трусики, рискуя свалиться, и все же падаю обратно на диван от приступа головокружения.

- В постель, моя девочка? – ледяной тон взрезает мне нервы. – Ну уж нет. Я не желаю сегодня видеть тебя в своей постели!

Поднимаю голову, проклиная возвращение ментолового холода приближающейся паники. Легкий прищур его глубоких, потемневших зеленых глаз никуда не делся, как и улыбка циничного Хозяина на тонких губах.

В который раз за сегодня время делает замедленный кульбит, искажая пространство и восприятие реальности? Моторный катер под предводительством автопилота вместо Харона взял курс к вратам Тартара, и обратный отсчет запустил свой безжалостный таймер, с отскакивающими секундами циничного тембра.

- Пора показать тебе твою новую комнату. Мне жаль, я думал, никогда до этого не дойдет! Только ты не оставила мне другого выбора…

Глава 23

Я не испытываю панического ужаса за шаг до предела неотвратимости. Может, так и должно быть на самом деле? Когда сознание устает метаться от страха и давящей неизвестности, оно просто включает защитный режим спокойствия с примесью необоснованного оптимизма. Можно ли его винить в этом? Оно не знало ничего другого наедине с этим мужчиной за долгие минуты, часы, дни, недели, которые складывались в месяцы наших потрясающих взаимоотношений. Я и сейчас не верю в плохое, глядя на эти плотно сомкнутые губы, в эти цинично прищуренные глаза и слыша уставший, спокойный, а от того еще более пугающий голос. Его тембр умеет запускать по телу реки щемящего искушения с примесью сладкого страха, а уж никак не ужас и желание бежать со всех ног. Если эти сильные руки причиняют боль, она моментально трансформируется в разряды острого удовольствия. И еще он никогда не злится, как бы ни пытался доказать обратное. Стальной самоконтроль с узаконенной позиции искушенного эстета с доминантным складом характера, никаких попыток казаться тем, кем не является, и отыгрывать заученную роль – его визитная карточка. Что мне может угрожать сейчас, когда я под его защитой? Нам слишком хорошо было вместе, чтобы разрушить все одним ударом кнута, оглушающей пощечиной, принуждению к унизительному поцелую туфель и тяжелого ошейника в качестве экзекуции!

Я все еще не верю, что произойдет что-то ужасное. Рывок за пределы собственного страха и тревоги для их моментальной нейтрализации. Сатин фиолетовой рубашки ласкает разгоряченное после потрясающей эйфории тело. Стягиваю ткань плотнее, вдыхая его потрясающий аромат, нотки сандала с легким шлейфом тонкого парфюма. Отчаянная попытка доказать себе, что ничего плохого со мной случиться больше не может? Летом я испила свою чашу страданий до дна, после всего того, что этот человек сделал для меня, ничего подобного повториться не может. Зачем надо было мариновать меня в кабинете элитного психотерапевта, воскрешая прежнее мировоззрение день за днем? Не для того же, чтобы все это уничтожить недрогнувшей рукой в один день, воспользовавшись моей ночной самоволкой как поводом развязать себе руки?

Пытаюсь подняться, только в ушах еще шумит от пережитого удовольствия, непроизвольно сжимаю виски и откидываюсь на спинку дивана. В чем логика? Зачем меня заставили одеться? И что значат эти хлесткие слова «я не желаю видеть тебя в своей постели»? Попытка сберечь от собственной ярости, опасение, что не удержит контроль, или просто отчуждение, самое тонкое и беспощадное из наказаний?

- Все нормально? – его голос так же холоден, но я даже в таком нестабильном состоянии могу уловить в нем ноты беспокойства. Со мной все нормально. Головокружение может как спасти меня от неизбежного наказания, так и отстрочить его во времени, сжигая нервные клетки дотла. Поднимаю глаза, возвращая себе холод рационального суждения, у которого только одна цель – не допустить, чтобы Алекс сейчас увидел мой страх. Я только надеюсь, что очередной приступ слабости сейчас не помешает мне встать на ноги, потому что проявлять слабость и униженно цепляться за его щиколотки не стану, даже под угрозой неминуемой смерти!

- Тебе лучше обуться. – Перевожу растерянный взгляд на пару обуви в его руках. Похожа на кеды, рассмотреть детально не успеваю. – Если не уверена, скажи прямо сейчас. Потом я тебя слушать не буду.

Может, хватит уже? Я вскидываю голову, поборов приступ ледяного ужаса.

- В подвал? – Съязвила, не смолчав. Я не знаю, что буду делать, если в моей шутке не окажется и доли этой самой шутки. – На цепь? Просто не июль месяц. Это так, на всякий случай!

Теплая волна пробегает по напряженной спине- я вижу в его глазах отражение сожаления, минутного колебания, - меня накрывает биополем почти болезненной эмоциональной защиты, но я настолько напугана и дезориентирована, что не понимаю его значения. Не хочу понимать и принимать - потом придется низко и больно падать!

- Не паясничай. Никакого подвала, если тебе станет легче. Подожди!

Два быстрых шага мне навстречу.

- Обувайся! – Мне приходится присесть, и я этому рада. Он не видит, как я трясусь, натягивая мокасины, как с трудом сглатываю подступившие слезы и как поспешно вскакиваю, готовая убить себя за желание прижаться к его ногам и умолять в этот раз не делать ничего, что может угрожать нашим отношениям! Мой страх сейчас не страх боли. Не страх унижения. Это страх потери пока еще хрупкого, волшебного равновесия нашего зарождающего мира, страх потери веры в мужчину, которого я уже привыкла называть своим, опасение увидеть его таким, каким никогда не смогу принять и полюбить. Это страх потери Света, перед которым Тьма сдалась, капитулировала, растворилась, не в силах вынести абсолют настоящей власти… Я не хочу терять то, что уже бережно и крепко держу в своих ладонях, и не желаю расставаться с ним ни при каких обстоятельствах!

С трудом не всхлипываю, когда теплые пальцы псевдо-лаской погружаются в мои волосы, чтобы натянуть привычной хваткой у корней. Давление ладони направляет мою голову к дверям, и я, забыв на время, как дышать и плакать, делаю первый шаг в свою личную преисподнюю.

Спиральная лестница, кованые перила, мягкий ворс ковра. Пылающий от прилива крови затылок, ужас хлесткими ударами по слезовыводящим каналам, безжалостными пощечинами по побледневшим щекам, - я была бы счастлива принять их в реале… Паника врывается в беззащитно-растерянное сознание вооруженным агрессором на двенадцатой ступеньке, взрывая изнутри шипами обмораживающей пустоты. Дергаюсь в его руках, рискуя лишиться волос и свалиться с лестницы с первым выстрелом-отдачей несдержанной душевной боли и горьких слез.

- Ну что такое? Я думал, ты смелая! Тише, моя девочка! – шепчет Алекс, а я едва не падаю, больно ударившись большим пальцем о выступ ступеньки, но хватка в волосах не ослабевает, наоборот, добавляется давление руки на плече. Я извиваюсь в этой хватке, бездумно пытаясь отступить назад. С таким же успехом можно попытаться сдвинуть шкаф в не особо ритмичном танце. Нереальность происходящего правит свой бал, но даже ей не под силу выдержать атаку неумолимого ужаса.

Боже мой, я не хочу туда. Я не знаю, что ждет за этой безобидной с виду дверью, одно я знаю точно - ничего хорошего! Не замечаю острого разряда боли в почти вывернутых в перекрученный жгут волосах, практически задыхаюсь, неосознанно вонзая ногти в кожу груди Александра, теряя способность говорить и соображать… Я хочу кричать, умолять, угрожать. Орать, проклинать все на свете – но я не могу! Он не замечает моего состояния или просто не спешит мне на помощь. Он больше не мой персональный ангел. Два серебряных крыла носителя спасительного Света заключили негласный союз с моей Тьмой, бог и дьявол обмениваются крепкими рукопожатиями, даже не сражаясь за право перерезать алую ленту в честь открытия черного отчаяния имени Юли Беспаловой. Тепло его тела, биение сердца, согревающий пульс сильных пальцев теряют свое предназначение, оставаясь за периметром такой знакомой стены вакуумного плексигласа. Я ее кажется, даже знаю… Откуда?! Почему?! Зачем снова?!

Воображение наверняка рисует картину камеры пыток – но я не замечаю ее пугающих красок за приступами паники. Все еще пытаюсь вырываться, потеряв неоспоримое преимущество ступеней. Защитный купол нашего уникального, понятного только двоим, с таким трудом выстроенного мира исходит сетью тончайших микротрещин на пороге обычной белоснежной двери комнаты, в которую я не хочу входить. Кажется, стоит сделать шаг - и поглотит беспощадный огонь, его убивающий жар проникнет до самого сердца, в который раз разбивая на осколки!

Бросаю невидящий взгляд в абсолютно светлые, невероятно затягивающие зеленые глаза того единственного мужчины, кто не только приготовил мне этот кошмар, но и кто сам в состоянии остановить запущенную программу уничтожения! Провести ладонью по пылающим щекам, запечатлеть сухой поцелуй на лбу, прошептать, что мне нечего бояться – пусть даже соврет, я заранее ему это прощаю. Только не окунает в забытый ад одним рывком дверной ручки! И мне плевать на то, что будет со мной… Я до боли, до разрыва сердечной мышцы, до кровоизлияния в мозг боюсь крушения того, что мы так долго и тонко плели день за днем, того, что я без пяти минут готова была назвать своим счастливым будущим!