Увидев девочку, мальчик подошел к ней. Это было незабываемое зрелище. Две особи вида «дети» подвида «мелюзга» изучающе уставились друг на друга. Несколько томительно волшебных секунд протекли в молчании, Климову было захватывающе интересно узнать, что будет дальше. Он даже боялся посмотреть на Лину, чтобы не упустить волнующий миг развязки.

И вот этот миг наступил. Мальчик взял девочку за руку и потянул за собой. Она пошла. Климов вслед за дочерью переступил порог квартиры, хотя его вроде бы не приглашали, но Лина молча посторонилась, давая ему дорогу. Он заглянул в длинный коридор.

Две особи вида «дети» чинно шествовали по этому коридору, держась за руки. Походка у обоих была еще немного «подагрическая»: они столько же топтались на месте, сколько продвигались вперед. Но вот они достигли двери в правой стене коридора и скрылись за ней.

Еще с полминуты протекло в молчании.

– Они там не поубивают друг друга? – не выдержал Климов.

– Мы услышим, – пожала плечами Лина. – Можем пойти в кухню. Это рядом с детской.

На этот раз Климов сделал движение снять ботинки, но Лина его остановила.

– Не надо. Здесь не мечеть.

Он невольно рассмеялся.

Они прошли по коридору. Климов старался сориентироваться. В первой комнате напротив входа он уже побывал раньше, там был кабинет Лины, а возможно, и ее спальня. Огромный коридор съедал кучу места, вот она и заставила его книжными полками, уходящими прямо под четырехметровый потолок.

– Здесь туалет и ванная, – указала по пути Лина на две двери в левой стене. – А вот кухня.

Климову больше всего хотелось заглянуть в детскую, но он покорно прошел в кухню. Кухня просторная, с угловым диваном, уютная.

– Можно мне глянуть? – все-таки не утерпел он, кивнув на оставшуюся позади дверь.

Лина опять пожала плечами и вышла вместе с ним в коридор.

Дверь детской была полуоткрыта, и за этой дверью царила тишина. Подозрительная тишина. Климов на цыпочках подкрался к двери и, вытягивая шею, заглянул внутрь. Потом посторонился, чтобы Лине тоже было видно.

Сын Лины и его дочь сидели на полу друг напротив друга и что-то складывали из раскиданных вокруг игрушек, заполняя оставшееся между ними свободное пространство. Они действовали целеустремленно, выкладывая некую им одним понятную мозаику. Климов глазам своим не поверил, но они… черт побери, они соблюдали очередь! Сначала один выбирал из валявшихся вокруг игрушек что-нибудь и клал в середину, потом другая… Они ничего не рушили, не отнимали друг у друга, не ссорились, каждый терпеливо ждал, пока другой сделает свой выбор. Никакой системы в этой их мозаике Климов уловить не мог, но, похоже, им было виднее. Они работали так сосредоточенно, с такой важностью! И, судя по всему, прекрасно понимали друг друга. Он тихонько отошел от двери, вернулся в кухню, чтобы им не мешать.

– Ну, – со смущенной усмешкой повернулся он к Лине, – похоже, две судьбы мы устроили. Может, поговорим о нас?

– А что о нас?

– Вообще-то я пришел сказать, что разобрался с Владом. Ну и извиниться. Дочку привел – думал, без нее ты меня с лестницы спустишь.

– Очень хотелось, – призналась Лина. – Но твоя дочка мне понравилась. И моему сыну вроде бы тоже. Да, а как ты вошел? – спохватилась она. – Опять повезло?

– Нет, я ключ у Влада забрал. – Климов вынул магнитный ключ из кармана и протянул Лине.

Она рассеянно положила ключ на подоконник.

– А Влад где взял?

– У твоего соседа.

– Соседа? Какого соседа? – нахмурилась Лина.

– Не знаю, он имени не называл. Сказал, что ты у него квартиру украла.

– Ах вот оно что, – протянула Лина. – Никакой он не сосед и в квартире в этой не жил… последние сто лет. Там жила его мать. Я за ней ухаживала. Она оставила квартиру мне. А у него, значит, остался ключ от парадного: замки-то она все поменяла. Только не понимаю, где его черт с Владом свел?

– Ты сама ему рассказала, – тихо ответил Климов. – Он этого сына с твоей подачи нашел.

– Ты садись, – пригласила Лина, только теперь спохватившись, что они оба все еще на ногах.

Климов сел на диванчик. Лина предпочла стул.

– Я идиотка. Все ему выложила… в смысле, Владу. Пароли, явки, адреса.

– Он очень наблюдателен, когда речь заходит о собственности, жилплощади, имуществе и прочем. – Климов помедлил. – Этот твой Витя – его сын?

– Его.

– А старший?

– Старший?

– Ну да. Кстати, где он?

– В садике, – сказала Лина.

– А Витя почему дома?

– У них в группе воспитательница заболела.

– А-а, – протянул Климов. – Прости, что я спрашиваю, но старший… Он ведь не от Влада?

– Митя? – Лина засмеялась. – Он мой брат.

– Брат?

– А что тебя так удивляет? Да, брат. Единоутробный. Мамаша у меня артистка… та еще. Родила и бросила.

– А ты подобрала, – догадался Климов. – А он знает, что он твой брат?

– Как ты себе это представляешь? – саркастически усмехнулась Лина. – Ему пяти еще нет! И я буду ему объяснять, что он мне брат, а Витя ему племянник? Пусть подрастут оба, тогда разберемся. Вообще-то я хотела его усыновить официально, но мать не дает. Ей на него алименты капают.

– Ты знаешь, что это твоя мать украла ключи? – задал следующий вопрос Климов.

– Я догадалась, – сухо подтвердила Лина. – Она была у меня здесь – якобы сына хотела повидать. Я сразу не поверила, но, что ей было нужно, поняла, только когда ты явился.

– А у меня была хорошая мама, – вдруг неожиданно для самого себя признался Климов. – Она меня одна воспитывала, тянула изо всех сил. Умерла рано, о себе не думала, не заботилась, все только мне…

– Как ее звали?

Этот вопрос показался Климову неожиданно трогательным. Никто никогда не интересовался его матерью.

– Марья Ивановна, – ответил он. – Марья Ивановна Климова. Смешно, правда?

– Почему смешно? – не поняла Лина.

– Ну… как в песне получается. – И он негромко напел:

Мурка,

Маруся Климова,

Прости любимого!

– А отец? – продолжила расспросы Лина, видимо, не оценив его вокальные данные.

– Я его и не помню. Совсем не помню. От него алименты приходили – когда на шесть рублей, когда на восемь… Это в советское время было. Мама плакала, – добавил Климов, – а я… Фамилию его ношу, а встретил бы на улице и не узнал бы.

– А у меня хороший папа, – отозвалась на это Лина. – Он в Америке живет, но меня не забывает. А фамилия у нас у всех от прабабушки. И она нам была не родная. В смысле – не биологическая.

– Как это? – заинтересовался Климов.

Лина встала и поманила его за собой. Они вернулись в первую комнату, заглянув попутно к детям. Настя и Витя продолжали мирно играть на полу. Идеальное попадание, решил Климов.

В большой комнате, как окрестил ее Климов, хотя она была ничуть не больше детской, висели на стенах фотографии в рамочках. В первый раз он не обратил на них внимания, не до того было. Лина показала ему на одной из них старушку с пролетарской прической по моде не то 20-х, не то 30-х годов прошлого века: короткие, на косой пробор расчесанные волосы, ровно подстриженные чуть ниже уха и заткнутые полукруглым гребнем на затылке. Даже на фотографии было видно, какой у нее суровый горящий взгляд.

Лина рассказала всю историю, как прабабушка Виктория – «я в ее честь сына назвала» – взяла на воспитание бабушку Октябрину, и показала другую фотографию: смеющееся, совсем еще детское личико.

– Странное ощущение, – призналась Лина. – Я сейчас старше своей бабушки. Она родами умерла, а прабабушка воспитала папу. Вот он.

Лининого папу Климов знал, не раз в кино видел. Его фотографий было много. Матери – ни одной, заметил он.

– И все мы по прабабушке – Полонские, – продолжала Лина. – Мать, когда замуж за отца выходила, тоже его фамилию взяла. И Митя у нас поэтому Полонский, и я, и Витя… И квартира эта от прабабушки мне досталась. А у Насти… есть мама?

– Можно считать, что нет, – мрачно доложил Климов. – Мы разводимся.

– Она об этом знает? Твоя жена, – подсказала Лина, увидев, что он смотрит на нее в недоумении. – Или ты это только что придумал?

– Какое там «придумал»? – обиделся Климов. – Мы вчера вечером поговорили и все решили.

– И что вы решили? Если не секрет?

– Никаких секретов. Она сразу сказала, что квартира остается ей. Я не спорил. Я себе другую куплю.

– А тебе что остается?

– А мне остается дочь. Я ей одно-единственное условие поставил: Настя будет жить со мной.

– И как она отреагировала?

– «Забирай», говорит. У меня сразу как гора с плеч свалилась. Нет, ты пойми, – заторопился Климов, – моя жена – баба неплохая, но дочку не любит. Деловая, вся в работе – риелтором работает, – а ребенок ее раздражает.

Он рассказал, как Настя разбила стекло в кухонной двери.

– До сих пор, как вспомню – прямо страх берет. Отстает она, другие девчонки в ее возрасте уже болтают вовсю, только что не пишут, а она до сих пор лепечет.

– У нее речь уже на подходе, не волнуйся, – утешила его Лина. – Между прочим, их пора кормить. Пошли на кухню. Мой Митя говорит «кушня»: от слова «кушать».

Климов усмехнулся из солидарности, хотя его снедала тревога. За обедом его Настя покажет себя во всей красе. Всегда капризничает за столом.

– У нее есть аллергия? – деловито спросила Лина, зажигая плиту и выставляя кастрюльки и сковородки. – Может, ей чего-нибудь нельзя?

– Все ей можно, – вздохнул Климов, – только она ничего не хочет. Капризная. Это у меня в детстве была аллергия на молоко – гиполактазия, а мама… – Он хотел сказать «сердилась», но в последний момент средактировал версию: – огорчалась.

– Тебя тоже с ложечки покормить?

– Да нет, спасибо, я сам.

– Ладно, но сначала дети. Эй, бригада, – позвала Лина, ловко расставляя по столу расписные небьющиеся тарелочки, – перерыв на обед!

Привычный к ритуалу Витя послушно оставил игру и пришел в кухню. Настя потянулась за ним. Лина заставила обоих вымыть руки. Климов усадил дочку на колени, но она, увидев еду, тут же начала вертеться и хныкать.

– Нет, так не пойдет. – Лина забрала у Климова девочку, бросила через плечо: – Покорми Витю.

Витя оказался не капризным, даже ложку умел держать сам, ему только нужно было немного помогать, чтоб не проносил мимо рта: координацию рука – рот слегка заедало. Климов с интересом следил за развитием событий на женской половине.

Лина усадила Настю к себе на колени и спросила:

– Ты есть не хочешь?

Девочка яростно замотала головой.

– Ладно, есть не будем. Покажи-ка мне лучше, как ты делаешь «ам». Ну-ка раскрой рот пошире! Еще шире! – Лина впихнула в широко открытый рот ложку куриного бульона с вермишелью. – А теперь – ам!

Настя проглотила бульон.

– Неплохо, – одобрила Лина. – Ну-ка, для закрепления успеха еще раз – ам! Молодец… И еще разок… А теперь большой-большой ам! Вот так… Умница… Теперь котлетку… Ну мы же не едим, мы играем в «ам». Вот смотри, как Витя умеет. Но ты же тоже умеешь! Давай-ка – ам!

На этой нехитрой уловке было съедено прямо на глазах у Климова и первое, и второе. Компот прошел сам собой без особых капризов.

– Паси…

Это означало «спасибо».

– А теперь детям нужно спать, – распорядилась Лина. – Но сперва зубы чистить и на горшок.

– Я зубную щетку забыл, – спохватился Климов.

– Ничего, у меня есть запас, я их оптом закупаю. Все равно раз в три месяца менять. Настенька, смотри, какая щеточка! Это будет твоя!

И Лина протянула Насте новенькую красную щетку с круглой бомбошкой на конце, скалящейся, как деревянный солдат Урфина Джуса. Климову всегда казалось, что дети должны пугаться этих страшных рож, но Настя хватко сжала щетку в кулачке.

Санобработка и оправка были проделаны по-военному четко.

Лина уложила обоих в стоявшую в детской двухъ-ярусную кроватку, приговаривая:

– Порядочные люди должны с детства привыкать спать на нарах. Витенька, ты ложись в Митину кроватку, хорошо? Ты же хотел в Митину кроватку? А Настеньку мы внизу положим…

Она мгновенно постелила чистое белье, раздела и уложила девочку. Задернула плотную шторку на окне. Витя потребовал «каску», и Лина тихим, чуть напевным голосом принялась рассказывать про доброго волшебника Оле-Лукойе, который приходит к послушным детям и раскрывает над ними радужный зонтик… Через две минуты дети уже спали.

– Ты прямо как этот… – завистливо вздохнул Климов. – Ну этот… Фамилию забыл. Ну… который главный по педагогике.

– Ушинский? Коменский?

– Нет, итальянец какой-то.

– Монтессори? Кстати, это женщина.

– Да нет, еще какой-то был… Вертится на языке, а вспомнить не могу. Я вообще жутко темный. Вот у тебя книги… – Климов взял одну наудачу. Из нее торчали аж четыре закладки. – Выготский. Имя вроде знакомое, а кто такой, не знаю.