– Поздравляю.

– На агентство уже есть покупатель, – продолжала Карина. – Но я оставляю полный портфель заказов и пул переводчиков. Так что все в силе. Если позвонят из агентства «Вавилон», считай, это как от меня. Расценки прежние.

– Хорошо, спасибо, я буду знать. Желаю вам счастья, Карина.

Лина решила позвонить Элле Абрамовне. Пересказала ей новости об агентстве, умолчав о Владе.

– А как у вас дела, Лина? Та история разрешилась благополучно?

– Более чем. Я за этого Климова замуж выхожу. Ну с которым у нас Даня – общий компьютерный ас.

– Дай бог, чтобы у вас все было хорошо!

– Спасибо. Элла Абрамовна, а я и не знала, что у вас дочь – актриса.

– Мне не хотелось хвастаться. Да, актриса, и очень, как теперь говорят, успешная. Давайте я вас в театр приглашу. Вместе с мужем.

– С удовольствием. Элла Абрамовна, а ведь моя мать – та самая Полонская, что вашу дочку подкладывала под Сеидбекова. И гадости про нее сочиняла. Я просто не сразу сообразила. Вы знали?

– Нет. Я вас, Линочка, как-то не соотносила с той Полонской.

– Вот и слава богу. А то еще не стали бы мне помогать.

– Думаете, не стала бы? – Элла Абрамовна засмеялась. – Ошибаетесь. Сказать вам честно, я вас и теперь не соотношу с той Полонской. Ой, простите, она же умерла? Примите мои соболезнования.

– Спасибо. А в театр я обязательно приду. Передайте вашей дочери, что она могла бы сыграть Суламифь. Ну, знаете, купринскую Суламифь.

Только Лина положила трубку, как раздался звонок. Климов.

– Воробушек, я поговорил с Татьяной, мы написали заявление. Ты как в воду глядела: она стала требовать половину денег за дом.

– Я была бы рада ошибиться. Надеюсь, ты ей объяснил, в чем ее коренная ошибка?

Климов счастливо рассмеялся.

– Ее коренная ошибка – ты. Как и Влад, она не учла тебя.

– И что мне сегодня все Влада поминают? – досадливо поморщилась Лина и пересказала Климову свой разговор с Кариной Агаджановой. Со всеми подробностями.

– Картина маслом, – прокомментировал Климов. – Я сегодня задержусь немного: надо в домоуправление заехать за выпиской, а потом на работу. Там уже гора работы скопилась.

– Это лучше, чем когда работы нет. У меня, кстати, тоже гора. С утра так и не присела. Ладно, позвони, когда домой поедешь.

И опять: только Лина села к компьютеру – звонок. У нее был определитель номера на городском телефоне, и она взглянула на дисплей. Звонили из издательства, но не из ее отдела: первые цифры такие же, а остальные вроде знакомые, но… Вспомнила. Это тот отдел, где она когда-то редактировала чужой неумелый перевод. «Я рассчитываю на вашу дискретность». Ладно, послушаем.

– Алло.

– Можно попросить Полину Полонскую? – раздался женский голос в трубке.

– Я вас слушаю.

– С вами говорят из отдела мировой литературы. Мы хотим, чтобы у нас был свой перевод «Контрапункта» Хаксли.

«Знакомая ситуация», – подумала Лина. «Контрапункт» Хаксли выпустили в другом издательстве и переиздавали раз в пять лет, чтобы сохранить права на перевод. А Линино издательство пролетало мимо денег.

– Я больше не буду редактировать чужие тексты, – ответила она. – Я уже один раз намучилась. И в деньгах потеряла, и славы никакой.

– Нет-нет, что вы, – заторопилась незнакомая собеседница. – Мы вам предлагаем сделать новый перевод. Чтобы у нас был свой собственный Хаксли. Возьметесь?

– Возьмусь, – решительно ответила Лина.

Она много раз перечитывала этот роман в оригинале, уже мысленно его переводила, знала все трудности, знала, как с ними справиться.

– Отлично. Тогда давайте договоримся о встрече.

Договорились на вторник будущей недели. На этой Лине еще предстояло похоронить Нелли. Закончив разговор, она взяла сотовый телефон и послала загадочную эсэмэску Климову: «Теперь у меня есть все».


– Что это значит? – спросил Климов, вернувшись вечером домой.

– То, что там написано. Теперь у меня есть все. Муж, трое детей, собственный дом. Сегодня мне предложили перевести на русский один из лучших романов ХХ века, а не ту лабуду, что я обычно перевожу. Вот закончу последнюю книжку, сдам, и можно будет приступать.

– А у меня есть одна идея… – нерешительно признался Климов. – Это, конечно, не лучший роман ХХ века, но для меня это важно.

– Ну так расскажи.

– Я тут маму вспоминал… У нас был пылесос «Уралец». Советских еще времен, сейчас таких не делают. Я хочу его возродить. Фишка в том, что он в квартире места не занимает.

– Как это? – заинтересовалась Лина.

– Он по форме – как катушка для ниток, только без ниток. Такой цилиндр, поставленный на попа́́, с раструбами вверху и внизу. Высотой с табуретку. Представляешь?

– Ну представила, дальше что?

– На цилиндр наматывается шланг. А сверху надевается такой декоративный чехол, и пылесос превращается в пуфик. На нем сидеть можно. Остаются только вытяжная труба и насадки, но их нетрудно заткнуть в какой-нибудь угол или под кровать. А сам пылесос места не занимает. Обычная табуретка.

– Слушай, а это плодотворная идея! – оживилась Лина. – Не только у нас, в Европе тоже будет иметь спрос. Многие живут в квартирах эконом-класса. Мне даже Понизовский жаловался, – вспомнила она. – Купил пылесос, а он огромный, как слон, и куда его девать, неизвестно. А уж Понизовский – человек небедный, не в панельной халупе живет. Да, а какой там мусоросборник?

– Какой надо, такой и сделаем.

– Лучше бы пластмассовый стакан, чтоб не мучиться со сменными мешками, – посоветовала Лина. – Только не знаю, уместится ли он…

– А вот об этом я и буду думать, – пообещал Климов. – В Италии знаешь как автомобили проектируют? Сперва дизайнер рисует контур, а потом уж инженеры вписывают туда всю начинку. И никто не заикнется, чтобы дизайнер расширил капот, потому что у них что-то там не влезает.

– Красота прежде всего, – кивнула Лина. – Что ж, это отличная идея. Дерзай. И… знаешь, что? Это ничем не хуже романа. Если, конечно, получится.

– Если получится, назову пылесос «Марусей». Слушай, Воробушек, а давай поймаем Арне на слове! Давай съездим в Норвегию! – предложил Климов.

– С детьми?

– С детьми. А что такого? Как-нибудь справимся.

– У меня есть другая идея.

Все эти годы Лина переписывалась с Данутой. Писала, как внучка Лидии Григорьевны: на католическую Пасху и на Рождество. Писала бы чаще, но щадила Дануту, писавшую по-русски с трудом и со множеством ошибок. Даже такая скудная переписка помогала Лине быть в курсе дела. За прошедшие тринадцать лет Тереза родила Йонасу четырех детей: трех мальчиков и девочку. Они уехали с хутора, живут своим домом. А на хутор провели водопровод, Дануте трудно стало таскать ведрами воду и топить баню одной. Ей уже за семьдесят. Терезе тридцать шесть… В каждом письме Данута приглашала Лину приехать в гости, и теперь Лина подумала: а почему бы и нет? Пожалуй, надо написать Дануте, не дожидаясь Рождества. Или даже позвонить. У нее теперь и телефон есть.

Она рассказала о своих литовских друзьях Климову.

– Данута не испугается троих детей. Места там много, красота такая, что хоть ложками ешь. На ферме столько всего интересного! Можно на лошади покататься. Молоко свое, парное, творог, масло, сыр, яйца, малина… Есть где купаться, озеро рядом, – храбро добавила Лина.

«Хватит бояться озера, – сказала она себе мысленно. – Хватит бояться возраста Суламифи. Он пришел».

– А что, это круто, – широко улыбнулся Климов. – Давай, напиши ей. Я никогда не был в Литве. А в Норвегию как-нибудь в другой раз, хорошо? У нас вся жизнь впереди.