Однако Пейдж сумела обрести свою профессиональную манеру поведения.

– Какие у вас проблемы, Лулу? Я полагаю, что вы пришли сюда за медицинским советом?

Лицо Лулу пошло красными пятнами, и она старалась не смотреть в глаза Пейдж.

– Я подозреваю, что у меня раздражение из-за того, что я пользовалась той же уборной, что и мои жильцы, – сказала она, и ее визгливый голос дрожал. – Я хочу, чтобы вы дали мне какое-нибудь лекарство против этого.

Пейдж стала настаивать на необходимости осмотра, и после длительного спора Лулу наконец согласилась.

Пейдж была поражена тем, что она обнаружила. Определить без анализов истинное происхождение было трудно, но ей стало ясно, что Лулу подхватила венерическое заболевание. Пейдж готова была держать пари на подаренный ей стетоскоп, что добродетельная Лулу не могла заполучить эту заразу через сиденье в туалете – было совершенно очевидно, что это результат сексуального общения.

Конечно, было очень соблазнительно припереть Лулу фактами, однако это неизбежно вызвало бы яростное отрицание с ее стороны, за которым последовало бы бегство и никакой речи о лечении не могло бы быть.

Профессиональное чувство ответственности взяло в Пейдж верх. Насколько она знала эту женщину, самое умное было делать вид, что она принимает на веру совершенно неубедительное объяснение Лулу, что она, сама того не зная, оказалась жертвой.

Пейдж так и поступила, с трудом сдерживая понимающую улыбку, когда эта пышечка лицемерно кляла «этих грязных животных, которые могут сделать такое с невинной женщиной».

Проблемой было лечение. В который раз Пейдж мечтала об антибиотиках.

На счастье, у нее как-то был разговор с Майлсом по поводу венерических болезней в армии – Майлс говорил, что это явление обычное.

Он объяснил ей, что принятое в настоящее время лечение является, по его мнению, опасным – она с ним полностью согласилась, когда он напомнил ей, в чем оно заключается. Она и забыла, что в девятнадцатом веке врачи впрыскивали больным сифилисом жуткую дозу мышьяка с золотом.

Майлс объяснил ей, что он вместо этого использует отвар золы и напитка, получаемого из вываренных корней чертополоха, – эффективное лечение, о котором он узнал от одного пожилого врача во время Гражданской войны. Майлс уверял Пейдж, что этот отвар излечивал почти все случаи, которые ему приходилось лечить.

У Пейдж не оказалось таких лекарств под рукой: это был первый случай, когда она сталкивалась с венерическими болезнями.

Они договорились, что Пейдж днем пришлет в меблированные комнаты мальчика-посыльного с лекарствами, продала Лулу целебную мазь, приготовленную Тананкоа, которая должна была облегчить хроническую боль от открытых ранок и жжения в области лобка.

– Никаких сексуальных контактов до тех пор, пока все не пройдет, – предупредила Пейдж. – Иначе вы заразите вашего партнера.

В ответ она получила мерзкий взгляд.

Пейдж не могла забыть, как Лулу распускала о ней грязные сплетни и почти выбросила ее на улицу, и, не моргнув глазом, увеличила свой обычный гонорар вдвое. Лулу заплатила, не говоря ни слова.

Когда эта женщина уехала. Пейдж присела на минутку и вспомнили слова, которые любил повторять ее партнер Сэм Харрис: «Каждый получает по заслугам».

Злобность Лулу отозвалась ей как следует, подумала Пейдж.


В воскресенье Майлс удивил ее: он запаковал ланч и повез ее на пикник в уединенное местечко вверх по реке, где тихая заводь, окруженная ивами, образовывала естественный плавательный бассейн.

Он продумал все, привез с собой одеяло, керамическую флягу с холодным лимонадом и брезентовый мешок, в котором запасов еды было достаточно, чтобы накормить целый батальон.

По дороге они разговаривали о Лулу. Майлс был поражен, как раньше была поражена Пейдж, когда узнал, кому понадобилось его средство от сифилиса. Он объяснил Пейдж, что уже лечил им в последнее время в форте четырех молодых констеблей.

Он тогда обвинил в распространении болезни девушек из заведения Дженни.

– Я вызову каждого из этих парней по отдельности и поговорю с ними, – сказал он в тот вечер, когда Лулу приезжала к Пейдж.

Результат был ошеломляющий, и он поведал о нем Пейдж, пока они ехали.

– Похоже, что мадам Либерман талантливая актриса, – объяснил он. – Каждый из этих молодых людей уверен, что его осчастливили, что он единственный, кто удостоился ее милостей, каждый уверен, что она безумно влюблена именно в него. Когда они обнаруживали, что заразились, она разражалась истерическим плачем и рассказывала каждому о неопрятном жильце и уборной во дворе, а эти легковерные парни готовы были защищать ее честь и скорее умереть за нее, чем раскрыть мне, от кого они заразились. Похоже, что она развлекалась со всеми четырьмя в одно и то же время, и, конечно, должен был быть кто-то пятый, кто наградил ее сифилисом. Она просто ненасытная баба, наша Лулу.

– Надеюсь, Роб Камерон не один из них, – воскликнула Пейдж и рассердилась, когда Майлс загадочно глянул на нее. – Она положила глаз на него, а он такой невинный и честный парень, что я буду вне себя, если ей удастся соблазнить его.

– Ты можешь успокоиться, Пейдж. Невинный Роб Камерон в полной безопасности, – сухо отозвался Майлс.

Они забыли про Лулу и Роба, когда расстелили одеяло и выложили обильный ланч, который Майлс упросил приготовить повара в казармах.

Стоял жаркий июльский день, Пейдж вспотела от долгой поездки верхом.

– Майлс, ты будешь купаться? Вода такая приятная, что грех не поплавать.

– Конечно, буду.

Он начал расстегивать мундир.

– Прекрасно. Кто отстанет, тот тухлое яйцо.

Она расстегнула свою блузку, и через несколько секунд вся ее одежда кучей валялась на траве.

Было так приятно оказаться голой на свежем воздухе. Она побежала и нырнула, взвизгнув, когда очутилась в холодной воде. Майлс догнал ее через несколько секунд, чуть не утопив ее при прыжке, схватил и окунул под воду, успев поцеловать раньше, чем она высунулась из воды.

– Надеюсь, ты понимаешь, что я нарушаю устав, сняв форму и оставшись без оружия, – пошутил он.

– Я никому не расскажу.

Они резвились, как дети, и их смех и дразнящие голоса разносились в тихом воздухе.

Пейдж плыла на спине, она перевернулась, чтобы взглянуть на лошадей и вскрикнула.

Четверо индейцев спокойно сидели на лошадях, наблюдая за тем, что происходит в заводи. Они находились всего в нескольких ярдах от их брошенной одежды – и от револьвера и ружья Майлса.

– Спокойно, Пейдж.

Майлс тоже увидел их и встал между индейцами и Пейдж.

– О Боже, Майлс, что нам делать? Они рядом с нашей одеждой. И… их четверо. – Пейдж понимала, что в ее голосе звучит истерика, но ей было все равно. – И они… они намерены…

Она представила себе картины изнасилования и убийства, и вздрогнула.

– Майлс, мне страшно!

– Я разберусь.

Майлс крикнул им что-то на гортанном языке, и один из индейцев ответил ему.

– Они не воюют. Я не думаю, что они причинят нам какой-нибудь вред, – сказал он, когда разговор закончился. – Они охотились, когда услышали наши легкомысленные крики. Пожалуй, им просто любопытно.

Он старался успокоить ее, но Пейдж видела, с каким напряжением он следил за тем, как они стреножили своих лошадей и уселись на корточках на траве.

– Черта с два любопытно! Они… паршивые извращенцы. – У нее начали стучать зубы – и от страха, и от холодной воды. – Ты не можешь сказать им, чтобы они убирались? Или хотя бы отвернулись, пока я вылезу?

Она была совершенно голая, а четверо мужчин, похоже, совершенно не собирались вести себя вежливо и уехать в сторону заката, чтобы она могла вылезти из воды и ее скромность не пострадала.

– Майлс, ты ничего не можешь сделать, чтобы избавиться от них?

– У нас не лучшая позиция для того, чтобы торговаться с ними, дорогая. – В его голосе звучала ирония. – Мы будем вести себя нагло. Я вылезу из воды и надену свои брюки в кобуру, потом я подниму одеяло и ты прибежишь.

Никогда Пейдж не чувствовала себя такой одинокой, как в течение последующих нескольких минут. Майлс проделал то, что собирался: не торопясь вышел из воды, наклонился и сказал что-то индейцам, пока натягивал брюки и застегивал ремень.

Она видела, как он сдвинул еду и поднял одеяло. Она выплыла на отмель, ощущая, как четыре пары глаз смотрят на нее. Майлс вошел в воду и заслонил ее своим телом, когда она встала во весь рост.

– Улыбайся и будь вежлива, любимая, – сказал он тихо, заворачивая ее в одеяло и помогая ей выйти из воды. – Боюсь, что у нас будет компания за ланчем.

Менее всего Пейдж хотелось улыбаться. Она бросала на индейцев сердитый взгляд, подняла свою одежду и отправилась за кусты, чтобы одеться. Когда она вышла, то увидела, что индейцы накинулись на еду, разговаривая с Майлсом, в то время как сэндвичи с холодным ростбифом, яблоки и сладкое быстро исчезали в их животах.

На нее они не обращали ни малейшего внимания, но истребили всю еду. Пейдж чувствовала, как она становится все более голодной по мере того, как тянулся день, а индейцы не подавали вида, что собираются уезжать. Их разговор с Майлсом все продолжался, и Пейдж отодвинулась на некоторое расстояние и прислонилась к стволу тополя.

В конце дня стало душно, и небо на севере приобрело грязно-коричневый оттенок. Угрожающе прогремел гром, и на лицо Пейдж упали несколько капель дождя.

Индейцы как по сигналу встали, оседлали своих пони и, подняв каждый руку в знак прощания с Майлсом, уехали.

– Слава Богу, – вздохнула Пейдж, пытаясь встать на ноги. – Моя задница вся затекла, – пожаловалась она. – Я уже думала, что они останутся с нами до конца наших дней. Съели всю еду до крошки, а я умираю с голоду. И начинается дождь. – Она понимала, что ведет себя как капризный ребенок, но день, который они собирались провести вместе, пошел прахом, и она чувствовала себя разочарованной. – О чем ты с ним все это время разговаривал?

Майлс нагнулся и взял ее руки в свои, помогая ей встать.

– Мне очень жаль, но не оставалось ничего другого, как выслушать их, они из племени кри, из резервации Большого Медведя. – Он нахмурился и покачал головой, в голосе его звучала злость и досада. – Они рассказывали мне все ту же историю, которую в эти дни рассказывают все индейцы, о том, что исчезают бизоны, о позоре, как их загнали в резервации вместо того, чтобы они могли свободно скитаться и охотиться, как делали это всегда, а сейчас они испытывают боль и злость, видя, как голодают их семьи, потому что правительство белых людей не держит своего обещания кормить и одевать индейские племена. Дело плохо, будет мятеж…

Громкий удар грома и ослепительная вспышка молнии заставили Пейдж вскрикнуть от испуга и искать укрытия в его объятиях. Спустя мгновение хлынул дождь, и Майлс схватил одеяло и побежал с Пейдж к сомнительному убежищу под ивами. Прежде чем они добежали до деревьев, они промокли до нитки.

Майлс обернул вокруг них обоих одеяло и прижал ее к себе, пытаясь уберечь от потопа.

– Нам надо переждать этот ливень, будь он проклят! – Он выругался долгими, сочными ругательствами, что ее удивило – он никогда не выражался при ней. – Я хотел, чтобы сегодня все было хорошо, а вместо этого ты застыла и голодна, а нам еще два часа ехать до дома, – удрученно сказал он.

– Ладно, могло быть хуже, – сказала она, стараясь выглядеть оптимисткой. Ее руки обнимали его, и эту близость вряд ли можно было считать неприятной. – Ты знаешь, а ведь они могли унести нашу одежду.

Мысль о въезде в Баттлфорд в виде леди Годивы неожиданно заставила ее захихикать. Похожая мысль, видимо, посетила и Майлса, потому что он начал хохотать.

Потом он нагнулся и поцеловал ее, и вскоре они оказались лежащими на траве. Каким-то необъяснимым образом его брюки оказались расстегнутыми, ее нижнее белье соскользнуло, а одеяло плотно обернулось вокруг их тел. Дождь перестал, но они этого не заметили.


* * *

Ураган наконец-то ушел на запад, и они отправились в долгое путешествие домой.

Промокшая, растрепанная, все косточки ноют, голодная, Пейдж старалась отвлечься от всех этих неудобств и забыть, сколько ей еще предстоит ехать верхом, чтобы добраться до дома.

Вместо этого она думала обо всем, что случилось сегодня, об индейцах и о том, как они часами беседовали с Майлсом, и о том, как с ними обращаются, о глупости правительства, и о том, что говорил Майлс о надвигающихся неприятностях. Она вспомнила лицо Армана, когда он говорил, что у него отобрали его землю.

Она подумала о передачах новостей по телевидению в той, другой жизни, о более сложных, но таких же по существу проблемах, на которые жалуются коренные жители этих мест, и ощутила свою вину за то, как мало внимания она уделяла этим сообщениям.

Майлс сказал, что дело дойдет до мятежа.