Бобби Хатчинсон - Возрождение любви

Тананкоа спотыкалась на словах, трудных для перевода, но теперь Хромая Сова явно заинтересовалась. Она наклонилась вперед, внимательно слушая, даже забывая попыхивать своей трубкой.

Через посредство Танни она задавала вопросы, умные вопросы, и Пейдж на них отвечала.

Вскоре Пейдж освоилась настолько, чтобы задавать свои вопросы об особой технике, о которой Тананкоа рассказывала ей, что бабушка использует ее при трудных родах, о травяных настоях для особых случаев, с которыми сталкивалась со своими пациентками, в отношении которых современная медицина не знает средств.

Их разговор продолжался, пока Тананкоа, уставшая от перевода, попросила о чашке чая. Пейдж и Хромая Сова прихлебывали крепкий сладкий настой, который предложила им Тананкоа, а старуха все кивала головой и улыбалась Пейдж.

Пейдж выпила чай и, когда Хромая Сова шумно допила свой, решила, что теперь или никогда. Она должна спросить об обряде, который посылает людей через времена, или такая возможность больше не повторится. Она сказала Тананкоа, о чем хочет узнать, и добавила:

– Спроси у нее, пожалуйста, могу ли я присутствовать в следующий раз на таком обряде.

Как только Тананкоа перевела ее вопрос на язык кри, Пейдж поняла, что допустила ошибку. Хромая Сова прервала Тананкоа раньше, чем та закончила переводить. Она затрясла головой и замахала руками. Ее речь была страстной, почти сердитой. У Пейдж упало сердце.

Когда Хромая Сова кончила говорить, она с трудом встала на ноги и вышла, даже не посмотрев в сторону Пейдж.

Тананкоа вздохнула и покачала головой.

– Моя бабушка стара, и у нее свои заскоки. Ты должна извинить ее.

– Это ты меня прости, Тананкоа. Это я ее рассердила.

Тананкоа пожала плечами.

– Она очень остро все переживает, моя бабушка. Она считает, что белые люди слишком многое отняли у индейцев – их бизонов, их свободу, – а взамен мало что дали. Ты одна из немногих белых, с кем она когда-либо разговаривала. Кое-чем из наших знаний, говорит бабушка, она с тобой поделится, потому что ты помогла мне забеременеть, и потому, что ты тоже врачеватель, но наши обряды – это все, что у нас осталось, то, что белые люди не смогли отнять у нас. Поэтому она не будет говорить с тобой об обрядах.

– Я могу понять, что она чувствует.

Пейдж вспомнила, что говорили индейцы Майлсу в то воскресенье во время их пикника, об обещаниях, которые были даны и не выполнены, о том, что навсегда сломан их образ жизни. Ей стало грустно, возникло ощущение бесполезности и бессмысленности.

– Становится поздно. Женщины готовят пир из мяса, которое мы привезли. Он скоро будет готов, – сказала Тананкоа, пытаясь разрядить обстановку. Тут поблизости есть ручей, где мы можем умыться. А потом я покажу тебе, где ты будешь спать.

Уже смеркалось. Тананкоа показала маленький вигвам, около которого уже были сложены все вещи Пейдж вместе с седлами Майлса и скатанной постелью.

Значит, здесь приняли как должное, что она женщина Майлса Болдуина и что она будет спать вместе с ним в этом убежище из бизоньих шкур. У них никогда еще не было возможности провести вместе всю ночь.

Пейдж разложила свое полотенце, кусок мыла, щетку для волос и потом, усмехнувшись, что играет роль прилежной женщины, развернула закатанные постели и уложила их рядышком на мягком пологе из шкур бизонов, покрывавшем пол.

Может быть, здесь, подумала она, в объятиях друг друга, в индейском поселке, в ночь, когда полная луна обещает залить прерию расплавленным серебром, может быть, здесь она и Майлс сумеют как-то починить то, что грозит сломаться между ними.

Пейдж не очень охотно подошла к шумной толпе женщин, собравшихся вокруг костров, на которых готовилась еда.

Пока они с Танни беседовали с Хромой Совой, в деревню Повелителя Грома приехали еще двое гостей. Это были смуглые мужчины с длинными волосами, в штанах из оленьей кожи, на талии у каждого красный пояс, обозначавший, что они метисы.

Они передавали по кругу бутылку виски и пронзительно и нагло хохотали.

Пейдж, ощущая застенчивость, стояла вне круга женщин, пока Майлс не заметил ее. Он подошел и провел ее ближе к огню, его рука как надежная защита обнимала ее плечо.

– А, доктор нашел себе прекрасную женщину, – воскликнул доброжелательно один из метисов. Это был красивый молодой парень, высокий, черноволосый, с яркими синими глазами. Он подошел к Пейдж, вежливо ей поклонился и протянул бутылку виски.

– Немножко виски, мадам?

Пейдж улыбнулась и покачала головой.

– Спасибо, но я предпочитаю чай.

Она чувствовала руку Майлса на своем плече, он прижал ее ближе к себе, когда тот мужчина разглядывал ее с восхищением в своих синих глазах.

– Представьте меня вашей очаровательной даме, мсье доктор Болдуин. Или вы прячете ее только для себя?

Тон этого красивого мужчины звучал насмешливо, при этом он подмигнул Пейдж. Он флиртовал слишком откровенно, и Пейдж не могла удержаться, чтобы не улыбнуться ему.

– Пьер Делорм, доктор Пейдж Рандольф, – кратко и холодно произнес Майлс.

Синие глаза Пьера расширились от удивления, и он протянул ей руку.

– Ах, значит, вы и есть та прекрасная женщина издалека, о которой говорил Арман Леклерк?

Пейдж вложила свою руку в его, и Пьер с вежливым поклоном поцеловал ее.

– Арман Леклерк мой кузен, мадам, и благодаря ему ваша слава далеко пошла. Это большая честь познакомиться с вами.

Он обернулся и крикнул своему товарищу, весело болтавшему с группой молодых воинов:

– Габриэль, подойти сюда!

Второй мужчина, поменьше ростом и более коренастый, чем Пьер, отошел от индейцев и направился к ним.

Между ними произошел короткий и быстрый разговор по-французски. Пейдж разобрала только свое имя и часто повторявшееся слово «доктор». В школе она плохо успевала по французскому языку, но ей было понятно, что Пьер рассказывал своему товарищу все, что знает о ней.

– Мадам доктор, это Габриэль Дюмон, самый лучший среди нас, метисов, охотник на бизонов, – с гордостью представил его Пьер. – Мы называем его Принцем воинов.

Принц он или нет, но Пейдж ощутила, что в нем нет никакой физической привлекательности Пьера. Он был меньше ростом, чем Пьер, примерно пяти футов и семи дюймов, коренастый, широкогрудый с высокими индейскими скулами, густой бородой, суровыми глазами и толстоватыми губами. Он не пошевелился, чтобы пожать ей руку, только кивнул в ответ на ее «хелло», внимательно изучая ее своими темными глазами.

Пейдж в свою очередь разглядывала его. Она была уверена, что никогда раньше не встречала его, но что-то в этом Габриэле Дюмоне было знакомым.

Майлс заговорил с ним:

– Хелло, Габриэль, как идут дела в Батоше?

Дюмон пожал своими массивными плечами.

– Мы стараемся выжить, – сказал он, в его баритоне слышался сильный акцент. – Урожай в этом году плохой. Да вы и сами знаете, – он устремил на Майлса обвиняющий взгляд, – больше нет бизонов. Может, еще есть несколько голов, но большие стада, какие мы знали, ушли навсегда. А теперь мы живем под угрозой, что у нас отнимут наши фермы. Вы об этом знаете?

Майлс кивнул.

– Арман говорил мне, что для вас настали тяжелые времена. Мне очень жаль.

Майлс слишком хорошо знал проблемы метисов. Сэр Джон А. Макдональд, премьер-министр Канады, возмечтал построить железную дорогу, которая соединит атлантическое побережье с тихоокеанским, и безжалостно проводил эту идею в жизнь. Железную дорогу тянули все дальше на Запад, и фермы метисов, от которых зависела их жизнь, конфисковывали спекулянты землей с Востока. Метисы, как и индейцы, во многом зависели от бизонов, обеспечивающих их семьи едой.

– Плохие дела, – заметил Майлс. Пейдж чувствовала, как он напряжен, хотя голос у него звучал непринужденно и дружески. – Я слышал, что ваш народ послал петицию в Оттаву.

Дюмон фыркнул.

– Пустая трата времени. Какое дело политикам до нас, невежественных метисов? – Он показал жестом на шумную толпу, окружавшую костер, и на его бородатом лице были горечь и негодование. – Или до наших братьев-индейцев? Они теперь тоже голодают. Они лишены и свободы кочевать, куда хотят, и бизонов, чтобы кушать.

– Я желаю вам и вашему народу успеха с вашей петицией, – сказал Майлс ровным голосом.

Дюмон нахмурился, стараясь, как показалось Пейдж, попять, искренен ли Майлс. Потом он снова кивнул и, не сказав больше ни слова, вернулся к костру, где его друг Пьер смеялся и шутил, стоя в центре группы молодых воинов.

Веселье там продолжалось еще долго. Все ели, барабаны гремели, мужчины и женщины танцевали в свете костра.

Пейдж сидела рядом с Майлсом, и вскоре ей пришлось бороться со сном. Все происходящее вокруг стало казаться сюрреалистической картиной, когда она то засыпала, то просыпалась, и в какой-то момент Майлс взял ее за руку, и они вместе ускользнули от неистового веселья и при свете луны нашли свой вигвам.

Внутри пахло мускусом и было жарко от нагревшихся за день бизоньих шкур, образующих стены вигвама. Майлс опустился на колени, расшнуровал ее ботинки и снял их с ног, потом осторожно расстегнул ее одежды и бросил их рядом со своими.

Сонная и вялая, совершенно голая, Пейдж утонула в мягкой постели, которую приготовила еще раньше, а сильные руки Майлса обняли ее.

Поначалу он ласкал ее нежно, и отчужденность, которая тревожила ее, отступала. Полусонная, она пассивно отвечала на его поцелуи, когда его губы и язык дразнили ее.

Мускулы ее оставались расслабленными, мысли какими-то размытыми. Она слышала барабаны и только через некоторое время они стали биением ее собственного сердца.

Постепенно ее кожа обрела чувствительность, груди начали побаливать от ласки Майлса. Ее пульс участился, бедра начали ритмично двигаться, по мере того как его пальцы искали и находили нужные знакомые местечки.

Он не торопился. Она могла ощутить, как он сдерживает себя, в каждом его вздохе, в том, как дрожат его мускулы при малейшем прикосновении, и что-то, глубоко скрытое в ней, жаждало, чтобы он пошел дальше и уничтожил бы стесненность, образовавшуюся в последнее время между ними. Она хотела, чтобы он овладел ею.

Его поцелуи стали жарче и влажнее, одурманивая ее. Она вся дрожала, ее окатывала волна наслаждения. Она захотела его всем своим существом. Ее пальцы скользнули вниз по его телу, ее губы следовали за ее пальцами по его груди, животу.

Она взяла его член в рот, и барабаны застучали в ее крови.

Наконец он больше не мог терпеть, он подтянул ее выше, накрыл ее тело своим, его кожа с курчавыми волосами на груди прильнула к ее коже, дразня, но не принося еще удовлетворения.

Он тяжело дышал, словно бежал, но все-таки он чего-то ждал.

Она задвигалась под ним.

– Майлс, пожалуйста, я хочу…

– Чего? Скажи мне, чего ты на самом деле хочешь? – Его голос, низкий, медленный и сладкий, запинающийся от желания, был настойчив. – Скажи мне, Пейдж.

– Я хочу тебя… Я жажду тебя… Я хочу, чтобы ты любил меня, – выдохнула она.

– Почему?

В его голосе была беспощадность, было нечто, что он хотел услышать от нее, прежде чем пойдет дальше.

– Потому что я люблю тебя. Потому что я всегда любила тебя. Навсегда, сейчас, всегда…

– Дорогая!

Он перестал сдерживаться и, слегка вскрикнув, раздвинул ее бедра и вонзил в нее свой член, когда его рот прижался к ее рту и приглушил ее крик оргазма.

Их совокупление было неистовым, страстным и свободным. Облегчение слилось с экстазом.

Потом Пейдж заснула. Когда она проснулась, было еще темно, но она почувствовала, что Майлс не спит и все еще прижимает ее к себе.

– Майлс? Который сейчас час? – Она была как пьяная, и ей казалось очень важным знать время. – Почему ты не спишь?

– Около трех. С час назад веселье наконец закончилось, и все разошлись по вигвамам.

– Метисы, должно быть, покончили с виски, – сказала она, слегка поворачиваясь, чтобы удобнее было лежать рядом с ним.

Она снова закрыла глаза, вспоминая сцену у костра, и где-то между сном и бодрствованием в ее подсознании возник портрет, когда-то давно увиденный еще в университете. Она вновь услышала бубнивший голос преподавателя и увидела в учебнике бледную фотографию и без всяких усилий со своей стороны вдруг поняла, где она видела Габриэля Дюмона.

– О Боже, вот оно! Это он! – вырвалось у нее.

– В чем дело? – Встревоженный Майлс приподнялся, опираясь на локоть, его рука потянулась к револьверу, лежавшему рядом с подушкой. – Что случилось?

– Этот метис, с которым ты сегодня вечером разговаривал, Габриэль Дюмон? Сейчас я поняла, кто он.

Майлс снова растянулся на спине. Его голос, казалось, доносился откуда-то издалека.

– Нy и кто он? Что ты знаешь о Габриэле Дюмоне?

– Он военачальник у Райела. Он был военачальником у Райела, – поправилась она. – Он планировал сражения во время восстания. Он чуть было не разбил всю британскую армию с горсткой своих воинов. Я помню, как профессор Вуд снова и снова говорил о нем, что этот человек был гением тактической войны. И я помню, что его звали Габриэль Дюмон. Все это кончилось очень грустно, потому что после восстания он бежал в Соединенные Штаты и кончил тем, что выступал в спектакле «Дикий Запад Буффало Билла». Поэтому он и застрял в моей памяти. Я помню, насколько унизительным мне показалось, что такой человек выступает в цирковом аттракционе. Там были его фотографии.