– Я ничего не могу обещать, Хромая Сова. Я могу только попытаться. Мне очень нужна будет твоя помощь.

Она кивнула и снова стала смотреть на долину. Через некоторое время она сказала:

– Так и со мной. Я ничего не могу обещать, но, если ты сможешь освободить моих внуков, я в ответ постараюсь открыть ворота и послать твою женщину путешествовать между мирами.

Он глубоко вздохнул и сделал еще одну попытку.

– Ты можешь послать меня вместе с ней?

Она фыркнула и помотала головой, а все его надежды разлетелись в прах.

– Нет. Отправиться может только один человек, и к тому же ты мужчина. Это женский обряд, и только женщина может путешествовать между мирами.

– А вернуть ее обратно сюда, ко мне, ты сможешь?

Она пожала плечами.

– Я могу попробовать. Кто знает, может быть, Великий Дух позволит.

Это было меньше того, на что он надеялся, но большего он получить не мог. Оставался только один вопрос.

– Когда, Хромая Сова?

Времени оставалось немного. Уже наступил август, ребенок должен родиться через шесть недель. Если не случатся преждевременные роды.

Она опять пожала плечами.

– Когда придет время. – Она метнула на него испытующий взгляд. – Когда мои внуки будут на свободе. Хотя это должно случиться до морозов. Я дам тебе знать.

– А когда… когда ты сможешь вернуть ее сюда?

Она снова пожала плечами.

– Весной, может быть. Когда солнце снова прогреет землю и трава зазеленеет.

Нужно будет прожить целую зиму, прежде чем он хотя бы узнает, увидит ли он когда-нибудь ее или своего ребенка. Целая вечность ожидания!

Майлс поблагодарил ее и пошел вниз по холму в деревню. У него оставалось еще одно дело, и он надеялся, ради Пейдж, что оно будет удачным.

Он разыскивал Тананкоа и в конце концов нашел ее у ручья – она стояла на коленях и стирала белье. В колыбельке лежал толстощекий черноволосый мальчик с поразительно синими глазами, уставившимися на соседнюю иву.

Майлс знал, что Тананкоа слышит, как он подходит к ней, однако она не подняла головы или как-то дала понять, что знает о его присутствии. Она продолжала полоскать детское белье в чистой воде ручья.

Он поцокал ребенку, который откликнулся прелестной улыбкой.

– Деннис гордился бы таким замечательным сыном, Танни, – спокойно произнес Майлс. – Я вижу, он унаследовал синие глаза отца и твои черные волосы. Он часть вас обоих, не правда ли? Все наполовину?

Она перестала полоскать белье, и, хотя и не взглянула на него, Майлс заметил, как дрогнули ее губы и слезы потекли по щекам, когда он упомянул имя Денниса. Ему очень не хотелось причинять ей боль, но он не видел другого способа пробиться сквозь барьер, который она выстроила.

– Танни, этот прелестный мальчик наполовину индеец, наполовину белый. – Майлс старался вложить в свои слова всю остроту переживаний. – Ты не в силах изменить это. Он должен как-то научиться жить в обоих этих мирах, и ему туго придется, если ты заставишь его ненавидеть каждое белое лицо, потому что через некоторое время он узнает, что он наполовину белый. Ты хочешь, Танни, чтобы он думал, что часть его существа тебе не нравится?

Он ждал. Когда же она ему не ответила, он вздохнул и добавил:

– Пейдж и я – твои друзья. Позволь нам помочь тебе, помочь твоему сыну понять, что среди народа его отца есть люди хорошие – так же, как и плохие.

Ребенок издал тихий чмокающий звук, повернув голову чтобы проследить глазами за полетом бабочки.

– Как его зовут, Тананкоа?

– Деннис, – шепотом отозвалась она. – Свое индейское имя он получит, когда вырастет. А сейчас его зовут по имени отца. – Она вдруг вся согнулась, закрыв лицо руками. Плечи ее затряслись от рыданий. – Майлс Болдуин, иногда я думаю, что не смогу жить без него.

Майлс обнял ее за плечи, достал из кармана носовой платок и дал ей.

Когда Тананкоа немного успокоилась, он стал рассказывать ей о беременности Пейдж, о том, как Пейдж тоскует по ней и хочет увидеть ее ребенка.

– Привези ее сюда, – сказала наконец Тананкоа. – Скажи ей… – Голос у нее прервался. – Скажи ей, что я счастлива, что у нее будет ребенок. Скажи ей, что она моя подруга и мне ее тоже не хватает.


Майлс передал Пейдж слова Тананкоа, но не упомянул о сделке, которую он заключил с Хромой Совой, сказал только, что Хромая Сова согласилась попробовать устроить обряд.

Сам же он немедленно приступил к выполнению своей части соглашения.

Майлс слишком хорошо знал, что наказание за помощь в побеге арестованных индейцев, если его поймают, будет суровым. Его будет ждать военный трибунал, и скорее всего его приговорят к расстрелу. Но больше всего Майлса волновало, что если его замысел провалится, то это поставит под угрозу жизнь Пейдж и их ребенка.

Он выбросил из головы всякие мысли о возможных последствиях и стал изучать график охраны и выстраивать свои планы. Как гарнизонный врач, он отвечал за здоровье арестованных, и ему не доставило большого труда унести запасной ключ от двери камеры, где сидели индейцы. Сделать оттиск ключа в воске и тщательно изготовить копию потребовало гораздо больше времени.

Казнь была назначена на пятницу. В среду Хромая Сова посетила своих внуков и подсунула им ключ, который вручил ей Майлс. Она также передала им его инструкции насчет того, когда они должны им воспользоваться.

Определенная доза ипекакуаны в еду, которую приносили с кухни для стражников и арестантов на ужин, в четверг вызвала понос и рвоту, и, как он и планировал, Майлса вызвали к больным.

Он знал, что индейцы не прикоснутся к отравленной еде, но они прекрасно изобразили отравление, хватаясь за животы и оглашая тюрьму громкими стонами.

Он раздал стражникам лечебный напиток, позаботившись о том, чтобы в стаканах, предназначенных для них, было сильное снотворное. Хромой Сове он сказал, чтобы лошади ожидали их в полночь за частоколом на задворках форта. Перелезть через стену для молодых сильных воинов будет детской забавой, а Майлс проинструктировал их о времени, когда стража совершает обход, и о том месте, где им будет наиболее безопасно карабкаться на стену.

Домой в этот вечер Майлс приехал несколько позже обычного.

Он занимался любовью с Пейдж нежно, прижимая ее к себе, пока она не заснула. Тогда он встал и вышел из дома, каждый нерв у него был натянут, мускулы болели от напряжения в ожидании звуков тревоги, которые могли донестись из форта.

Будет ли у индейцев достаточно времени, чтобы сбежать незамеченными? Огромная летняя луна плыла по небу, а Майлс отсчитывал минуты, а потом и часы. Царила тишина, и он постепенно начал успокаиваться.

Тревога началась перед самым рассветом, и Майлс мрачно усмехнулся, понимая, что побег удался. Внуки Хромой Совы уже давно находятся далеко отсюда.

Он вернулся в постель.

На следующее утро форт гудел от новостей.

Стража проснулась только в четыре часа утра, обнаружила исчезновение арестованных и подняла тревогу, но было уже слишком поздно ловить их, хотя разослали патрули и наняли лучших разведчиков искать следы беглецов.

Майлс немедленно отправился к инспектору и объяснил, что накануне вечером стража и арестанты были больны и что, возможно, из-за лекарственного напитка, который он им дал, молодой стражник спал более крепко, чем полагалось.

Майлс извинился и настаивал на том, что, если кого-то обвинят в побеге, он готов разделить вину. Он объяснил, что применил более крепкое снотворное, чем предполагал.

– Спали они или нет, но остается тайной, как эти дикари выбрались из камеры, – проворчал инспектор. – Цепь на месте, висячий замок в порядке, а камера пуста. Тут невольно задумаешься о колдовстве.

Стражника отпустили с легким выговором, а побег так и остался тайной.


Последовавшие за этим дни были горько-сладкими. Майлс знал, что вскоре придет сигнал от Хромой Совы, и каждую свободную минуту проводил с Пейдж.

Держась за руки, они гуляли по своим излюбленным тропинкам вдоль реки, наблюдая, как лето переходит в осень. Ребенок, которого носила под сердцем Пейдж, с каждым днем становился все крупнее, и они смеялись над тем, какой он растет большой и активный. Майлс настаивал на том, что это девочка, но Пейдж сказала, что она знает: это мальчик.

Они без конца обсуждали проблему, какое имя дать ребенку. Договорились, что, если это будет мальчик, они назовут его Александром, а если девочка – ей дадут имя Эмили.

По ночам, лежа без сна рядом со спящей женой, Майлс прижимал ладонь к ее возвышающемуся животу и слышал, как ребенок толкается и ворочается в ней, и слезы, которые он безжалостно подавлял при свете дня, текли по его щекам и увлажняли подушку.

В один из дней он запряг двуколку, и они поехали навестить Клару и Тео, захватив с собой много всякого домашнего добра, в котором, как они предполагали, Флетчеры могут нуждаться.

Майлс знал, что их друзья живут в амбаре, единственном строении, не сожженном индейскими грабителями во время восстания. Большая часть имущества Флетчеров была сожжена или разграблена, а учитывая, что у них, кроме Элли, появились еще двое детей, Майлс и Пейдж задумывались, как они там управляются.

Они въехали во двор ранним утром. Данни стремительно выбежал им навстречу из-под навеса, где он помогал Тео доить корову.

– Это док! – Его карие глаза горели от возбуждения, когда он бежал к двуколке с криком: – Тео, скорее, это док приехал! – Он задыхался от волнения. – Представляете, док, наша кошка вчера ночью родила котят, четырех. Тео говорит, что каждый из нас, детей, может взять себе котенка и ухаживать за ним. Я покажу вам моего. Тео говорит, что это единственный среди них кот, он говорит, что мне нужен кот, потому что женщин в этой семье больше, чем мужчин.

Майлс засмеялся, помог Пейдж осторожно слезть с двуколки, потом потрепал мальчика по его соломенным волосам. Он познакомил Данни с Пейдж, мальчик застенчиво улыбнулся ей, его веснушчатое лицо выглядело открытым и счастливым.

Майлс смотрел на мальчика, припоминая трупы на дворе другой фермы, маленькую девочку, рыдавшую у тела убитой матери, и мальчика, изо всех сил старавшегося храбриться. Это было замечательно – видеть, каким стал теперь Данни.

Навстречу им шагал Тео, его бородатое доброе лицо расплылось в улыбке, и Майлс обратил внимание на то, как Данни подражает повадкам Тео, стоит, расставив ноги и засунув руки в задние карманы своих хлопчатобумажных брюк.

Клара с Элли на руках и с Мисси рядом уже бежала приветствовать их. Обе маленькие девочки были в одинаковых клетчатых платьицах с белыми воротничками. Клара, как всегда, занималась шитьем.

– Заходите. – Глаза у нее за круглыми стеклами очков засияли радостью, когда она увидела разбухший живот Пейдж. – Как я рада вас видеть! Кофе на столе, и я только что испекла целую кастрюлю имбирных коврижек.

Стол представлял собой доску, лежавшую на двух козлах для пилки дров, а стульями служили ящики, но было совершенно очевидно, что Клара, Тео и трое детей не были бы более счастливы в каком-нибудь особняке.

Элли и Мисси сидели на полу, болтая, как могут болтать только маленькие девочки, играя в матерчатые куклы, которые им сшила Клара. Данни прилип к Тео, выступая как старший брат, когда он делил между маленькими девочками тянучки, леденцы и конфеты из черной патоки, которые привезли Майлс и Пейдж.

Пейдж смотрела, как Майлс брал одну девочку за другой себе на колени, играл с ними, заставлял их хихикать. Она видела его нежную улыбку, когда он держал их. Она заметила, как следили его глаза за Данни, и обратила внимание на их мечтательное выражение.

Было даже больно осознавать, что он мужчина, который так любит детей.

Боль в ее сердце становилась просто невыносимой.

Она отдала бы все на свете, чтобы вручить ему их собственного ребенка. Чем ближе подходило время ее родов, тем меньше она хотела даже пытаться уйти отсюда.

Но чем больше становился ее еще неродившийся ребенок, тем яснее понимала она, что если не получит современного ей медицинского обслуживания, то и она и ребенок могут умереть.

Порой ирония всей ситуации заставляла ее рот кривиться в горькой улыбке. Она вспоминала выражение, к которому ее партнер Сэм Харрис прибегал в таких случаях.

– Бедняга, – сказал бы Сэм, – он попался между скалой и твердой плоскостью.

Вот в таком положении она сейчас оказалась.

Попалась между скалой и твердой плоскостью.


Прошло еще две недели, и до родов оставался всего месяц.

Поиски бежавших арестантов прекратили.

Спустя два дня Хромая Сова прислала Майлсу сообщение. Пришла пора устраивать церемонию. Майлс должен привезти Пейдж к индейской деревне и оставить ее.

В ночь перед этой поездкой Пейдж говорила часами, пока они наконец не легли спать, пытаясь не заснуть в темноте комнаты, стараясь нарисовать Майлсу словесную картину того мира, в котором она окажется, если магия Хромой Совы сработает.