Эти навыки снискали ей профессиональное признание в свете, к ней обращались, чтобы вернуть потерянных сыновей.

Маргарет была благодарна за то, что ей выпал этот подчас болезненный путь, так как теперь она может спасти человека, который помог ее народу. Словно судьба все эти годы вела ее за руку, чтобы она могла войти в дверь его камеры и помочь ему исцелиться.

Это будет непросто.

Когда она впервые увидела лорда Стенхоупа, холодное выражение его лица показалось ей таким контролируемым и близким к возвращению в мир, что она была уверена, что сможет быстро и легко направить его.

При упоминании о жене и дочери положение моментально ухудшилось. И ее сердце сделало то, чего не делало ни для одного из пациентов: оно оплакивало его и разрушительный гнев его потери. Но слезами ничему не поможешь, и слабость сослужит дурную службу и ей, и Пауэрзу. Маргарет глубоко вдохнула и заставила себя смотреть и запоминать, что Пауэрз не обычный человек. Это было непросто забыть, учитывая его поразительное присутствие духа.

Смотрители дотащили Пауэрза до постели и повалили на нее, – раздался глухой стон. Его серебристо-светлые волосы, словно нимб, сияли вокруг ошеломленного, пронзенного болью лица. Его широкая грудь поднималась, как у готового броситься в атаку быка, он издавал стоны нечеловеческой тоски.

Наконец, санитарам удалось полностью уложить Джеймса и привязать ноги и грудь ремнями. Кожаным ремнем они привязали его голову, чтобы пациент перестал биться ею о постель и не повредил себе череп.

Это было лучшее во всем Лондоне обращение, но Мэгги и от него тошнило.

Она внимательно следила за тем, как Пауэрз начинает успокаиваться, а его тело расслабляется. Звуки неожиданно прекратились, как и его буйство, и затем один из санитаров вытащил шприц и длинный кусок резины. Он обмотал жгут вокруг руки Пауэрза, щелкнул по шприцу и ввел морфий.

Маргарет стиснула зубы. Это должно прекратиться. Он никогда не поправится под воздействием опиатов. Помимо всего прочего, это опиум довел его до безумия. Но доктора были убеждены, что Пауэрз превратился в буйного сумасшедшего с периодами просветления, и настаивали на том, что таких пациентов надо держать на лекарствах. Маргарет сомневалась в этом.

В ледяных глазах виконта Пауэрза по-прежнему оставались проблески ума и сознания. И ее задача – оживить их и заставить безумие отступить. Если она решит заняться им… что и сделает.

С этим заданием она справится. Должна. Ей крайне необходимы средства для ее целей в Ирландии. И Мэгги хотела помочь виконту. Она подняла руку и положила ее на холодную дверь, словно прижимая ее к плечу Пауэрза. Она хотела хоть как-то успокоить его, даже через разделявшую их железную дверь.

Маргарет сжала руку в кулак и отодвинулась от двери. Утешение – это, конечно, хорошо, но на самом деле ему нужен контроль, и это она ему обеспечит. Маргарет вздернула подбородок и двинулась по коридору, ведущему во врачебные кабинеты.

Быстрыми, ровными шагами она миновала вторую дверь, находившуюся за первой, запертой, скрывавшей безумие. Если бы только боль Пауэрза не вылилась в разгул насилия на улицах, его бы никогда не отправили в такое строгое заведение.

Маргарет не обращала внимания на грохот цепей, маниакальный смех и стоны тех, кто все еще пребывал на этом свете, но уже не принадлежал ему. Она привыкла к звукам, отвратительным запахам бесконтрольных тел и к тусклому, мигающему освещению. По крайней мере, здесь чисто. Гораздо лучше, чем было, когда она только стала сиделкой.

Пятнадцать лет в окружении того или иного сорта безумия выработали в сиделке состояние непоколебимого спокойствия. Она всегда полагалась на него и прибегала к нему в моменты встреч с пациентами. Разве не это произошло? Что же ее так потрясло? Она никогда не встречала такого человека, как Пауэрз. Никогда.

И каким-то образом ирландка почувствовала, что ее быстро затягивает в его мир, и испытывала желание вытащить его в свой.

Оказавшись перед дверью красного дерева, ведущей в приемные покои, Маргарет пригладила ладонями волосы, убедилась, что все в полном порядке и встреча с виконтом не наложила на нее никакого видимого отпечатка. Она резко повернула ручку и вошла через открытую дверь.

Граф Карлайл стоял перед потрескивающим камином.

Как и его сын, он был потрясающе привлекательным мужчиной. Только заботы и возраст наложили на него соответствующий отпечаток. Он повернулся к сиделке, как только она вошла в уютную и довольно нарядную комнату, предназначенную для успокоения совести семей, помещающих сюда своих близких. Черный сюртук превосходной шерсти свободно болтался на высокой фигуре графа – явный признак того, что в последнее время он похудел. Его впалые щеки покрылись едва ухоженной серебряной бородой, а глаза, обычно голубые, как у сына, сейчас были темными от страха.

– Мой сын? Вы видели его?

Маргарет закрыла за собой дверь, оттягивая момент. Она изучала кружево, покрывавшее небольшой столик у камина. Помощь членам семьи в понимании разрушительных действий их близких никогда не была легкой или приятной задачей. Маргарет встретилась глазами с его полным надежды взглядом.

– Видела, милорд.

– И вы поможете ему? – Сомнение сделало голос старика совсем тонким. Его руки слегка тряслись, то ли от напряжения, то ли от болезней, Маргарет не знала. – Никто больше не поможет.

«Никто больше не поможет».

Разумеется, поэтому он к ней и обратился. Ей было грустно от того, что часто слишком много времени требовалось сильным мира сего, чтобы обратиться за помощью к женщине, какой бы квалифицированной она ни была.

Спокойно сложив руки перед собой, она утешительно кивнула:

– Да, я помогу, милорд.

Нарушив все приличия, граф бросился через комнату и сжал ладони Мэгги в своих. Он быстро поднес их к губам и поцеловал так, словно кающийся целует пыльные останки священной реликвии. Его усы резко касались ее кожи, пока он бормотал:

– Спасибо вам, дорогая, спасибо.

Маргарет уставилась на склоненную седую голову старика и на мгновение задумалась о своем отце. О лорде, лишенном реальной власти и средств, лорде, который подвел своих людей. Он был так раздавлен отчаянием.

Комната начала сжиматься, надвигаясь на нее, высасывая воздух из легких. В отличие от графа их отец был в отчаянии не из-за одного человека, а из-за миллионов, которых видел в общих могилах на пышных зеленых склонах или отосланных, словно скот, на переполненных грязных кораблях.

Земля Господа. Ее земля. Такая прекрасная, что захватывает дух… Но красота служит только болезненным фоном для тел, которые едва кажутся человеческими, когда их все вместе закапывают в землю. На короткое мгновение запах щелочи обжег ноздри Маргарет, и она выдернула руки, пока темные годы ее юности не всплыли в бóльших подробностях.

– Это непростая задача, милорд. Он в плохом состоянии, но это возможно.

Он кивнул, решительно соглашаясь.

– Ведь он не сумасшедший? Только пристрастился к выпивке и опиуму?

Она помедлила, стараясь быть честной.

– Я не думаю, что он безумен, но им управляет боль, и нам придется разобраться с этим.

Граф нахмурился, а затем выдавил слабую нервную улыбку.

– Будьте уверены, леди Маргарет, у него получится. Он сильной породы.

Порода. По ее опыту, это мало что значило, хотя англичане были так уверены в ее важности.

Она кашлянула.

– Для начала мы должны сократить, а со временем прекратить полностью употребление им дьявольского зелья.

Кустистые брови графа сошлись на переносице.

– Дьявольского зелья? – переспросил он.

– Мак. Маковый сок. Конек. Белая пыль. Порошок от моли. Китайский цветок. – Так много имен для одной смертельной субстанции. – Опиаты.

– Понятно. – Граф глядел недоверчиво, пальцы теребили цепочку на сюртуке. – Какие у вас познания.

Маргарет пожала плечами и мягко сказала:

– Мне необходимо знать об этом. А у вашего сына зависимость. Как и у многих. В любом случае, будет непросто освободить его от нее, и потом мы посмотрим, справится ли он со своей душевной болью без наркотика. Боль очень могущественная сила.

– Да. – Граф вздрогнул. – Доктора все пришли к заключению, что он причинит себе… вред.

– Поэтому я здесь, – уверила она, – чтобы убедиться, что он не опасен для себя самого.

Плечи графа поникли, и он отвернулся.

– Господи, я не должен был привозить сына сюда. Он наверняка меня ненавидит. Но я хотел, чтобы он понял, в каком ужасном состоянии он находится. Сам он, кажется, этого не видит.

Маргарет шагнула вперед, желая объяснить графу, что он вовсе не ошибся.

– Милорд, вы поступили правильно. Если бы вы не вмешались, лорд Стенхоуп скорее всего был бы мертв. Я видела отчеты. Его злоупотребление опиатами достигло такой степени, что легко могло бы его убить. А также тот факт, что он, одурманенный, бродит по самым опасным местам в городе, мог привести к смерти.

Граф поднял ладонь и прижал к глазам.

– Если бы только я узнал о вас раньше. Я мог бы отвезти его за город. Держал бы его там…

– Если б желания были лошадями, нищие бы скакали. – Маргарет слегка улыбнулась. – Через несколько месяцев упорной работы, когда ваш сын будет готов, все эти неуместные вопросы о его здоровье больше не будут иметь значения.

Граф стремительно обернулся, его лицо напряглось.

– Вы должны понять, как это важно. Он мой единственный сын. Мой наследник. Если он не сможет о себе заботиться, наш род исчезнет…

И это единственное, что его волнует? Необходимость передать груду камней и старый, как сама Англия, титул? Возможно, он просто сам себя уговаривает, но Маргарет видела также и искренние эмоции. Поведение и холодность англичан всегда были для нее загадкой. И всегда будут.

– Все нормализуется, милорд. Я не верю, что ваш сын желает умереть или что он поставил на себе крест. Вы должны мне довериться.

Граф неловко зашевелился и вытянул серебряный портсигар из кармана. Трясущимися руками он освободил тонкую палочку и постучал ею по крышке портсигара.

– Есть кое-что еще, о чем я хочу вас попросить.

– Я к вашим услугам. – Маргарет гордилась своей работой – помогать людям, даже если иногда это просто юные лорды, сбившиеся с пути. Ей потребовались годы и помощь многих изувеченных войной несчастных господ для достижения возможности устанавливать размер оплаты, достаточной, чтобы содержать себя и поддерживать свою главную миссию – посылать приличные суммы денег в Сиротский приют Святой Екатерины в Голуэй[3].

Решимость, казалось, заострила лицо и распрямила плечи графа.

– Я хочу, чтобы вы вышли замуж за моего сына.

Ирландка поперхнулась, не веря словам, только что сорвавшимся с губ вельможи.

– Милорд?

– Я хочу, чтобы вы всегда были рядом с ним, – медленно и твердо произнес он. – Вы защитите его.

– Абсолютно исключено.

– Почему же? – спросил он требовательно. – Вы леди аристократического происхождения. Ему нужна жена и наследник, а также, разумеется, муж такого положения даст вам больше свободы для достижения вашей цели.

Маргарет попыталась придумать хоть какую-нибудь причину, но предложение было настолько шокирующим, что она понятия не имела, как возразить.

– Я… Я…

– Я все продумал. Ни одна обычная юная леди не справится с моим сыном. – Граф помедлил, на лице появилась тень. – Время это подтвердило. Но судя по всем данным и по моей оценке вашего характера, вы сможете. Джеймс не запугал вас, как всех остальных, кого я посылал осмотреть его.

Граф зажег свою сигару и поднес ее к губам, он казался таким удивительно спокойным, учитывая его поведение всего несколько минут назад. Словно он оказался в привычной для него ситуации.

– Я не жду, что вы согласитесь выйти за моего сына без соответствующего поощрения. Поэтому в дополнение к положению и власти виконтессы я переведу средства и землю исключительно на ваше имя. – Он помахал рукой, но в движении сквозила твердость. – Здесь или в Ирландии. Я позабочусь, чтобы после смерти моего сына вы получили собственные средства. Вы ни от кого не будете зависеть, даже в браке. Вы сможете продолжить помогать солдатам. У меня нет возражений против такой благородной цели, и, разумеется, домой, в поместье брата, вы по-прежнему сможете посылать деньги. Насколько я понимаю, юный лорд разорен, не способен заботиться о своих людях и вращается в сомнительных политических кругах. Я мог бы предложить ему поддержку и более сильный голос здесь, в палате лордов. Моим единственным условием являются поддержание моего сына в состоянии, позволяющем ему удерживать титул, и произведение на свет наследника.

«Произведение наследника».

Эта мысль рикошетом билась в голове. Маргарет совсем не знает Пауэрза. Возможность делить с ним постель должна ужасать ее.

Но она не ужасала.

Что более важно, Мэгги вдруг осознала, что граф все это тщательно обдумал и рассматривал ее кандидатуру в качестве не только сиделки, но и тюремщика и племенной кобылы по совместительству.