В этот момент Абигайль бросилась к Нине и выхватила у нее из рук стеклянный шарик.

— О Господи, снова в рот? — спросил ван Вийкелен. Он прошелся по комнате, потом наклонился к племяннице.

— Девочке давать только глюкозу и воду, сестра Трент. — И вопросительно посмотрел на Одилию:

— Ее вещи собраны? Будет лучше, если Нина поедет в ночной рубашке, мы завернем ее в одеяло, и она будет сидеть на коленях у мисс Трент. Нам необходимо только белье на смену.

— Я собрала, — ответила Одилия. Абигайль сидела возле малютки, ласково уговаривая ее выпить воды.

— Сестра Трент останется на некоторое время с Ниной. — Он взял Одилию за руку. — Пойдем, расскажи мне, как живешь. Выглядишь ты гораздо лучше, чем раньше.

Одилия нежно улыбнулась брату. Она действительно чувствовала себя очень счастливой.

И они вышли из комнаты.

— Скоро обед, мы пообедаем все вместе, — сказала ей Одилия.

Абигайль опять стала уговаривать девочку выпить глюкозу, при этом очень переживая из-за холодного обращения с ней со стороны профессора. Она решила, что на обратном пути будет разговаривать с ним как можно меньше и это будет только деловой разговор.

Вскоре пришел доктор Диаза, наблюдавший девочку. Абигайль присутствовала при его разговоре с профессором. Ван Вийкелен говорил по-испански так же легко, как и по-английски. Абигайль ничего не поняла, пока он не перешел на английский.

— Как хорошо, мисс Трент, что вы не понимаете испанский, — неожиданно обратился к ней профессор. — Мне стыдно сказать, но я не знаю, понял ли доктор Диаза все, что я говорил.

Мысль о том, что ему может быть стыдно, была настолько смешной, что Абигайль невольно улыбнулась, но сразу же стала серьезной, потому что ей казалось, что каждый раз, когда она улыбалась, он начинал испытывать к ней неприязнь.

После ухода доктора ван Вийкелен сказал, что они отправятся в путь в три часа. Проедут миль двести и остановятся переночевать на полпути между Биарриц и Лимогезо. Утром, если Нина будет себя хорошо чувствовать, они поедут дальше, но если понадобится, он будет вести машину до Амстердама без остановок, все будет зависеть от самочувствия Нины. На дорогу, по его подсчетам, должно уйти не больше двух дней.

— Я полностью полагаюсь на вас, сестра Трент, вы сможете в дороге хорошо ухаживать за Ниной, я буду занят только машиной, не буду нервничать и поеду с большой скоростью.

— Я не заставлю вас нервничать, — резко ответила Абигайль, зная, как быстро он водит «роллс-ройс».

На обеде были Одилия, ее муж и конечно же ван Вийкелен. Одилия была очень мила с ней. Абигайль полюбила сестру профессора и была уверена, что тоже понравилась ей. После обеда она вернулась к девочке и стала готовить ее к дороге. В последнюю минуту Нина расплакалась, пронзительно выкрикивала на трех языках, что она хочет остаться с мамой. Ван Вийкелен взял ее на руки и стал что-то шептать ей на ушко.

— Доминик, что ты говоришь, что ты ей обещаешь? — строго спросила Одилия.

— Велосипед, голландский велосипед. Я вернусь летом и научу ее кататься на велосипеде. Не волнуйся, все будет хорошо, она будет в безопасности. Мисс Трент — превосходная медсестра, я доверяю ей, ты можешь ей доверить дочь. Я бы не пригласил ее сюда, ты меня знаешь. Я позвоню тебе сегодня вечером, завтра утром. Когда она выздоровеет, она будет в моем доме, пока Дирк за ней не приедет.

Одилия улыбнулась, поцеловала его и вышла укладывать одеяла и одежду дочери.

— Я очень рада, что вы помогаете нам, — сказала Одилия, вернувшись, и поцеловала Абигайль. — Мы еще обязательно встретимся. Счастливого пути.

— Я тоже уверена, что мы встретимся. Желаю вам успехов.

Абигайль попрощалась с Дирком, села в машину, профессор посадил Нину ей на колени, завернув девочку в шерстяное одеяло.

— Вам нужно что-нибудь сейчас? — спросил он.

— Мячик и пакет с бумажными носовыми платками, — попросила Абигайль официальным тоном, несмотря на то что он был очень близко и его щека почти касалась ее.

Она была не уверена в том, что поездка будет легкой; в дороге девочке может стать хуже, у профессора будет плохое настроение. Но при мысли о том, что он два дня будет рядом с ней, ее сердце начинало биться сильнее и сильнее.

Глава 7

Предчувствия Абигайль начинали сбываться. Небо покрылось темными густыми облаками, которые шли со стороны моря. Было только три часа, но стало темно, извилистая дорога шла вдоль реки, и перед ее взором предстала живописная деревушка, потом река перешла в бурный поток, катящийся среди скал.

— Герника, — сказал профессор. — Мы проедем через мост в центре города и вернемся на спусковую дорогу.

Абигайль успокаивала мысль о том, что спуск — это лучше, чем дорога в гору. Только отъехали от города, как начался дождь, сильный проливной дождь. Они проехали несколько мрачных деревень, вокруг — ни души.

— Пейзаж красив в этих местах в хорошую погоду, — заметил ван Вийкелен. — Нина в порядке?

— Дремлет, — ответила Абигайль, — кажется, она успокоилась. Вы хорошо знаете эту дорогу, профессор?

— Да, это дорога хорошая, хотя и очень извилистая. К счастью, она не загружена в такую погоду. Их «ролле» устремился вниз.

— Мы подъезжаем к Лекенто. Там находится базилика тринадцатого века, это место также знаменито чемпионатами по ловле тунца, которые проводятся здесь каждое лето.

Он говорил все без всяких эмоций, просто из-за того, что нужно было что-то говорить, поэтому она холодно ответила:

— Вы можете не разговаривать, если не хотите. Я могу прочитать все в путеводителе.

Ван Вийкелен рассмеялся. Но ничего не сказал. Он ехал очень быстро, девочка заворочалась, и Абигайль попросила его остановиться. Он пронзил ее злым взглядом.

— Нине плохо, ее тошнит. Не нужно ехать так быстро. Профессор остановился. Он вышел из машины, сказав:

— Делайте все очень быстро. Вам помочь?

— Нет, спасибо.

Она уже разворачивала Нину.

Он ждал всего минут пять, но из-за дождя они показались ему целой вечностью.

— Вы промокли. — Голос Абигайль прозвучал по-матерински ласково.

Но его взгляд заставил ее покраснеть.

— Единственное умное замечание, — прокомментировал ван Вийкелен.

Его голос как бы кусал, но стоило ему посмотреть на Нину, как выражение лица изменилось, и Абигайль почувствовала невольную зависть. Он никогда так на нее не смотрел.

— С ней все в порядке?

— Да, Нину стошнило, она выпила воды. Я снова возьму ее на руки, может быть, она уснет.

— Хорошо бы.

— Спасибо.

Она говорила и улыбалась. Они подъехали к гостинице, расположенной на отвесной скале над морем, она казалась заброшенной и безлюдной.

— То, что надо, — сказал профессор. — Я понесу Нину сам.

Она шла следом за ним, временами останавливаясь, чтобы взглянуть на бухту, окруженную скалами, и на бурлящее море. Вскоре они очутились в маленькой темной комнате, то ли кафе, то ли баре, прокуренной и пахнущей едой. Маленькие столики, накрытые цветными скатертями, придавали ей уют. Абигайль села, взяла Нину на руки, а профессор пошел в бар. Он вернулся и спросил:

— Вам кофе?

— Немного.

— А что Нине?

— Для нее молоко в термосе и вода.

— Какая вы предусмотрительная!

Они выпили кофе в полном молчании и, взбодренные, снова отправились в путь. Дорога оказалась хуже, чем раньше. Облака на небе сгущались, все еще шел дождь, затрудняя движение. Они ехали медленно по узким улицам города, с его гаванями, заполненными рыболовецкими судами. Дорога поднималась и извивалась по направлению к Сан-Себастьяну, впереди было видно море и предгорья Пиренеев. Только после Зараузы море осталось позади. Ван Вийкелен молчал, Нина проснулась, но сидела спокойно. Она была бледна. Абигайль не переставая думала о том, какая их ждет дорога, надеялась, что девочке не станет хуже. Она предложила Нине попить, говоря на своем плохом голландском, что заставило Нину слабо улыбнуться.

— Вы хотите, чтобы я остановился? — спросил профессор, не сводя глаз с дороги, и она ответила отрицательно.

Так молча доехали до Сан-Себастьяна, где сделали остановку всего лишь на несколько минут.

— Я хотел бы ехать без остановок до Марманда, это сто миль.

И они снова были в пути. Абигайль держала девочку на руках, профессор посматривал на нее, видимо ожидая, что она что-нибудь скажет. Абигайль упорно молчала.

— В пакете есть шоколад. Вы, наверное, проголодались, — сказал он.

— Спасибо. Если Нина проголодается, у нее все есть. Я думаю, что она скоро уснет, сэр.

— Будьте добры, не называйте меня «сэр».

Абигайль задумалась над тем, как же ей его называть. Дядя Доминик — так будет лучше всего.

Они пересекли Францию без остановок. Дорога была хорошая, и «роллс-ройс» мчался на большой скорости. Нина проснулась и пожаловалась, что ее тошнит, Абигайль посоветовала профессору не сбавлять скорость. Она сказала, что попытается справиться.

Они добрались до Марманда к семи часам вечера, Нина лежала спокойно на коленях Абигайль — очень спокойно для трехлетнего ребенка. Абигайль смотрела через окно прекрасной машины, думала о своем будущем, и оно казалось ей очень неопределенным. Хорошо, что они приехали, лучше что-то делать, чем думать.

Гостиница была хоть и небольшая, но очень уютная и чистая. Абигайль держала Нину на руках, пока профессор разговаривал с администратором. В школе она получила довольно хорошие знания по французскому языку. Ей было забавно слушать, как профессор на прекрасном французском языке заказывал отдельную комнату, объясняя, что она медсестра, а ребенок — его племянница. Администратор улыбнулся и позвал носильщика.

По дороге наверх Абигайль сказала:

— Было бы лучше, если бы я надела халат, и вам не пришлось бы так долго объясняться, никогда не думала…

— Вы знаете французский?

— Да.

Комната, которую им предложили, была очень уютной и теплой, с большой ванной. Она положила Нину на кровать, дала ей воды, смерила температуру, которая оказалась высокой. Через несколько минут в дверь постучал профессор и сказал, что хочет поговорить с племянницей.

— Вы хорошо устроились? — спросил он у Абигайль.

— Да, спасибо. Может быть, заказать ужин в номер?

— Нет. Я попросил горничную, очень милую женщину, посидеть с Ниной, пока мы поужинаем. Вы пойдете со мной.

— Это приглашение или приказ?

— Приглашение.

— Какая-нибудь компания лучше, чем никакая? — съязвила Абигайль.

— Считайте, что так, если хотите. Я вернусь через полчаса.

Он пришел с женщиной средних лет с очень приятным добрым лицом и попросил Нину дать ему обещание закрыть глаза и уснуть.

Ужинали они в пустом ресторане, который, должно быть, был прекрасен в летний вечер. Абигайль была очень голодна. Она заказала суп, спаржу с тапиокой, отбивные котлеты с апельсиновым соусом и, пока профессор выбирал сыр, решила побаловать себя еще и превосходным шантийским кремом, фруктами и орехами. Профессор попросил принести бутылку белого сухого вина. В этот вечер вся жизнь казалась ей в розовом цвете. Профессор долго рассказывал что-то о местной таможне, потом перешел к таможне Баскской страны. Абигайль, внимательно его слушая, вспомнила годы, когда вместе с другими медсестрами слушала лекции.

Они выпили кофе и уже собирались подняться наверх, как вдруг он задал вопрос, который заставил ее покраснеть:

— Дорогая, я был очень скучен?

— Конечно нет, — тут же ответила осторожно Абигайль. — Я очень хорошо отдохнула, пойдемте к Нине. Я беспокоюсь. — Он насмешливо улыбнулся, и она снова покраснела. — Я не имею в виду, что… Она в безопасности с вами, но мы проделали очень долгий путь.

— Вы думаете, что ей станет хуже?

— Я не знаю, это всего лишь предчувствие. Абигайль беспомощно посмотрела на него. Как она могла объяснить предчувствие, которое бывает время от времени у опытных медсестер? Ей не пришлось ничего объяснять, к ним подошел официант, который сообщил, что им необходимо как можно быстрее подняться к девочке.

Нину опять тошнило. Горничная испугалась, рвота не останавливалась. Профессор подошел к кровати и смотрел, как Абигайль делала все необходимое спокойно, без суеты, несмотря на то что девочка не понимала и половины того, что она при этом говорила, но приятный голос Абигайль и неторопливые движения успокаивали ее. Она перестала плакать и слушала. Профессор делал соляной раствор, тоже при этом что-то говоря, и Нина повеселела. Еще больше она развеселилась, когда Абигайль вступала в разговор на своем ужасном голландском. Нине ввели раствор, при этом профессор обещал ей колокольчик на велосипед и золотую цепочку с жемчужным кулоном на день рождения, а также мороженое каждый день после ее выздоровления.

— Один Бог знает, что сказала бы твоя мать, если бы знала, что я тебе наобещал, — заключил он на английском.