На улице Метлок Роуд располагался завод, где отец Филипа служил управляющим по производству. Иногда Филипу разрешалось посмотреть, как работают люди у плавильной печи. Там была огромная железная дверь, которая поднималась на цепях. С одного края печи было маленькое смотровое окошко. Позади печи была топка, и Филип стоял и смотрел, как Альберт Верни лопатой кидал туда блестящий черный уголь. Когда Альберт отвернулся, Филип швырнул в топку Библию.

— Что ты туда бросил?

— Так, чепуха.

Ветхий Завет был аморальной книгой. Филип никогда больше не станет ее читать. Но в Библии не все было таким. Если вспомнить историю про младенца Иисуса, лежащего в своей колыбельке, а рядом стояли вол и осел; или про мальчика в храме, чьи слова глубоко запали в душу Марии; или про бородатого мужчину с нежными руками, освящающего хлеба и рыбу.

— Я — еврей или нееврей?

— Ты, конечно, нееврей.

— Я нееврей, тогда? — сказал Филип.


Воздушные налеты на Лондон становились все более частыми. В их районе размещалось множество фабрик и заводов, которые часто подвергались налетам немецких бомбардировщиков. Но часто бомбы попадали в жилые дома.

— Тебе нужно ходить в бомбоубежище, — сказал Норман Эш своей жене.

— Находиться с этими людьми? Я не могу! — сказала она.

Но когда налеты усилились, она стала туда ходить. Она брала с собой подушки, пледы, складные стулья, печенье, чашки и термосы Бомбоубежище располагалось под заводом. Это было большое глубокое помещение, сильно укрепленное, и там пахло мешками с песком и креозотом. Оно было предназначено для всех, живших по соседству. Все сидели рядом на деревянных настилах или лежали на подстилках на полу. На стене висело объявление «Доступ собакам, кошкам и другим домашним животным запрещен. Уходя, заберите с собой весь мусор и постельные принадлежности» Подпись — Норман Эш, управляющий по производству.

— Это мой отец, — сказал Филип.

— А то я не знаю! — отпарировал Жирный Аэростат.

Когда налеты были особенно гибельными, туда приходили люди из отдаленных районов, что вызывало у Лилиан Эш негодование.

— Этой старухе Джоне здесь не место! Она живет на Аделаид Роуд!

— Я ей разрешил прятаться здесь, — сказал Норман. Старая Миссис Джонс была его приятельницей. Иногда он пил с ней чай. — У них там нет бомбоубежища.

— Это не твое дело разрешать ей, — отозвалась Лилиан, — твое дело следить за тем, чтобы люди не набивались битком.

Норман Эш никогда не бывал там, когда бомбоубежище было переполнено Он всегда находился в здании масонской ложи завода или в пожарном отделении.

— Господи, ты — в пожарном отделении! — восклицала его жена. — И ты надеешься, что я верю в это?!

— Какого черта! Мне все равно, веришь ты или нет!

Норман всегда приходил по утрам в бомбоубежище, чтобы отнести Филипа в постель домой — вверх по узкой лестнице из бомбоубежища, через узкий заводской двор и сад Филип, закутанный в теплый плед, не шевелился в крепких руках отца. Он чувствовал холодный воздух у себя на лице. На него смотрело серое небо, и в ушах звучал сигнал отбоя. Отец клал его в постель и до подбородка укрывал его одеялом.

— Счастливчик, поспи еще парочку часов, пока надо будет вставать. Пользуйся такой возможностью.


У старой миссис Джонс в кухне стоял большой деревянный ящик. Филип нарисовал на нем цветными мелками целый ряд ручек, и ящик стал похож на радиоприемник. Он залезал в ящик, миссис Джонс протягивала руку и поворачивала ручку.

— Говорит местная служба радиостанции Би-Би-Си. Сначала о новостях к этому часу. С вами Филип Эш.

— Минутку, минутку, я ничего не слышу. Мне нужно настроить приемник.

Миссис Джонс делала вид, что крутит ручку, и Филип начинал вещать громким голосом:

— Прошлой ночью Лондон подвергся самому сильному налету бомбардировщиков за всю войну. Бомбы упали на школьное здание на Питтс Роуд и на электростанцию на Херлстоун Парк. Было сбито двести шестнадцать бомбардировщиков противника…

— Вот это новости! — радовалась миссис Джонс. — Мы им на этот раз хорошо всыпали!

— …Остальные участники налета были вынуждены повернуть назад.

— Так им и надо, черти проклятые!

— «Велингтоны» королевской авиации осуществили налет на Берлин, выведены из строя стратегические цели противника. Нашим трем самолетам не удалось вернуться на базу.

— Бедные парии. Я надеюсь, что они выпрыгнули с парашютом.

— Мы заканчиваем передачу новостей к этому часу.

— Теперь ты можешь вылезать и попить свой чай.

Миссис Джонс была уже немолодой, но принимала активное участие в войне. Она собирала шрапнель и фольгу и всегда что-то вязала для солдат. Она даже пожертвовала своими алюминиевыми формами для желе, отдав их бойскаутам, которые собирали металлолом по домам.

* * *

— Может быть, они пригодятся для «Спитфайров», — сказала она. Если она замечала пролетавший мимо английский самолет, то всегда кидалась из кухни к двери и показывала на него своим запачканным пальцем. — Вон летят мои формы для желе, — говорила она. — Ты видишь и. Они у него на фюзеляже.

Сентябрь выдался солнечным и теплым. Англия находилась в состоянии войны уже год. Налеты становились все сильнее и сильнее, и иногда по утрам мать показывала Филипу, какой ущерб был нанесен за ночь. Была сильно разрушена Пемберли Роуд. Пять домов на этой улице лежали в руинах. Один дом был расколот пополам. На самом краю был виден рояль со стоящей на нем вазой с искусственными цветами. Рояль не пострадал от взрыва. Среди груды развалин на боку лежала детская кроватка, на которой висела и покачивалась кукла-пугало.

— Господи, какой ужас! Бедные души! И все это случилось неподалеку от нас!

Лилиан Эш вернулась домой совершенно разбитая. Она говорила, что все это стоит у нее перед глазами и что она не сможет из-за этого спать ночью.

— Зачем ты тогда туда ходишь и смотришь? — раздраженно спросил муж.

— Не стоит закрывать глаза на подобные вещи.

Налеты ужесточались, и начались разговоры о порядке эвакуации.

— Филип должен уехать, — сказал отец. — Ему следовало уехать в самом начале, но ты меня не слушаешь.

— Да, я теперь понимаю, что ему лучше уехать, но мне тяжело думать о том, что ему придется уехать.

— Почему бы тебе не поехать вместе с ним? Это было бы лучше всего. Мне было бы гораздо легче, если бы я был уверен, что вы в безопасности где-нибудь в сельской местности.

— Конечно, тебе было бы очень хорошо, если бы меня здесь не было!

Лилиан Эш отказалась ехать. Что бы ни угрожало, место жены рядом со своим мужем. Так она сказала сыну. Филип должен понять ее и поехать один.

— Я не боюсь бомб, — сказал он. — Я бы лучше остался дома с тобой.

— Тебя уже записали, — ответила ему мать.

Филип пошел попрощаться с миссис Джонс. Он принес с собой картонку со шрапнелью и крышками из фольги для молочных бутылок. Миссис Джонс знает, что делать с этим.

— Я больше не буду к вам приходить, меня эвакуируют, — сказал он.

— Куда?

— Я не знаю, это — секрет.

— Я буду скучать, — сказала миссис Джонс. — Кто теперь станет читать для меня по радио новости?

Она угостила его гренками к чаю.


У эвакуационного пункта на улице выстроились автобусы, они должны были отвезти детей на железнодорожный вокзал Пэддингтон. Филип стоял вместе с родителями. На плече у него висел на шнурке противогаз в картонной коробке. На пальто была бирка с его именем и фамилией.

— Я считаю, что они должны нам сказать, куда отправляют наших детей.

— Мне кажется, что недалеко. В Оксфордшир. — Отец Филипа был весьма оживленным. — Оксфордшир — это совсем недалеко. Мы сможем на уик-энд съездить к нему.

Детей начали сажать в автобусы. Мать крепко сжала в объятиях Филипа, и он ощутил на своем лице ее слезы.

— Не смей! Ты раздавишь мой противогаз!

— Пока, старина, — сказал отец. — Когда мы узнаем твой адрес, мы приедем к тебе. Если только сможем достать бензин.

— Пиши нам, Филип. Я положила тебе с собой марки.

Родители стояли на тротуаре и махали ему. Автобус отъехал, родители исчезли из вида. Начал моросить дождь, и Филип увидел, как отец раскрыл зонтик.

Когда они подъехали к вокзалу, прозвучал сигнал воздушной тревоги. Детей быстро отвели в подвал. Они стояли там в тесноте около часа. Филип держал за руку маленькую девочку, и она все это время тихонько плакала. Наконец кто-то крикнул: «Отбой!», и детям разрешили подняться наверх и вскоре погрузили в поезд.

Филип не знал, который был час. Когда остальные ребята в купе начали раскрывать пакеты с завтраками, он тоже решил посмотреть, что ему положили в дорогу. Потом он понял, что ничего не хочет есть, и снова закрыл пакет. Его тошнило от запаха сваренного вкрутую яйца и помидора. Позже он отдал свои сэндвичи девочке, сидевшей напротив и не спускавшей с него взгляда, и она проглотила все в одну минуту.

— Вот жадина! — сказал ей кто-то, и она показала язык обидчику.


Поезд двигался слишком медленно. Филип сидел у окна и смотрел на дождь, который делал неясным проплывавший за окном ландшафт. Вскоре стемнело. Он обратился к мальчику, сидевшему рядом.

— Мы что, подъезжаем? — спросил Филип.

— Подъезжаем куда? — ответил мальчик.

— Туда, куда нас везут.

— Откуда я знаю? Ты спроси их.

Две женщины, сопровождавшие ребят, расхаживали взад и вперед по коридору.

Они постоянно заглядывали в каждое купе и старались уладить все возникавшие ссоры.

— Ребята, давайте споем! Вам сразу станет веселее. Давайте споем «Катил парень бочку!».

Ребята запели во всем медленно идущем поезде, и им подпевали сопровождающие их женщины. Они пели до тех пор, пока у них не пересохло в горле. Филип тоже открывал рот, но он не умел и не любил петь. И его сосед толкнул его в бок.

— Почему ты не поешь?

— Не твое дело!

— Ты, петушок, в один миг зальешься слезами!

— Я? Ни за что, — ответил Филип.

— Господи, что за поезд, — сказала девочка, сидевшая напротив. — Он ползет, как улитка. Почему бы им не прибавить ходу?!

— Сейчас война, вот почему, — сказал кто-то. — Наверное, на путях лежит несколько бомб.

— Сигаретку никто не хочет?

— Пошел! Это простая конфета!

— Почему я не захватил с собой игру в блошки?!

— Черт, мне было бы лучше остаться дома!

На окнах опустили черные шторы и включили тусклые лампочки.

— Кто-нибудь знает, который сейчас час?

— Нет, я заложил свои часы в ломбард.

— Сейчас половина восьмого, — сказала одна из сопровождающих.

— Черт! Я думал, что сейчас уже двенадцать!

— Мисс, вы не можете сказать, куда мы едем?

— Вы сейчас все сами узнаете. Осталось недолго.

Она сама ничего не знает.

— Я надеюсь, что хотя бы этот чертов машинист знает.

— Мальчики, хватит болтать!


Наконец закончилось утомительное и медленное путешествие. Поезд подошел к темной платформе. Детей вывели и повели по темным улицам. В темноте они спотыкались и налетали друг на друга. Потом послышались голоса, и к ним протянулись руки. Их ввели в дом сквозь занавес, прикрывавший дверь. Они очутились в ярко освещенном зале, где стояли столы на козлах, и на них было разложено много еды. Женщины в белых униформах разливали чай из огромных термосов.

— Проходите, дети! Здесь всем хватит места! Бедные ребятки, вы только посмотрите на них! Им пришлось ехать на поезде более восьми часов. Проходите, проходите, дети! Идите сюда вперед! Ешьте, всем всего хватит!

Филип выпил чашку чая, но ему не хотелось есть. Он взял намазанную маслом пшеничную лепешку и сделал вид, что ест К нему перестали приставать с предложением еды. Потом он оставил лепешку на краю стола.

После того, как дети подкрепились, их выстроили вдоль стены зала, и одна женщина выкликала их фамилии по списку. С другой стороны рядами стояли их будущие приемные родители, и их тоже вызывали по списку. Организаторы разводили детей к приемным родителям, ведя их за руки. Филипа вызвали почти последним. Принесли его чемодан и поставили у его ног.

— Это — Филип, ему девять с половиной лет. Филип, ты будешь жить на ферме с мистером и миссис Траскотт. Поздоровайся с ними. Тебе повезло. Тебе понравится жить на ферме Стент.

На него смотрели мужчина и женщина. У мужчины были веселые подмигивающие синие глаза. Они были посажены далеко под светлыми бровями. Лицо у него было загорелым дочерна, и его рука, когда он сжал руку Филипа, была жесткой и теплой. Женщина была красивой, но Филип знал, что неприлично смотреть пристально на человека, поэтому он только мельком глянул на нее. Ее рука была гладкой и холодной.