Роб отвернулся к тачке с брюквой и начал перекладывать ее в измельчитель. Он не хотел видеть, как Берт станет убивать петуха. Он постарался заткнуть уши, чтобы не услышать его крика и глухой стук топора, перерубавшего ему шею. Но даже без головы петух продолжал биться, он вырвался из рук Берта и побежал по земле. Роберт увидел его, когда он приблизился к его ногам. Птица сильно била крыльями, пульсировала кровавая шея, и из нее лилась кровь.

— Кто бы мог этому поверить? — воскликнул Берт. Он смущенно засмеялся и рванулся к бьющейся птице. — Эй, бедняга, тебе давно пора умереть!

Роберт почувствовал тошноту и рванулся в сторону. Он чувствовал, что ему нужно убежать со двора. Он не соображал, что делает, и не видел, как тяжелый грузовик приближался к воротам фермы. Послышался резкий визг тормозов, и какой-то мужчина закричал что-то. Роб поднял руки вверх, чтобы защититься от удара.

Грузовик, прежде чем остановиться, боком задел его, и Роб оказался на земле. Он лежал на спине, было очень больно, так как он упал на булыжники. От боли он как бы ослеп, она была похожа на белый разряд молнии. Он попытался вскрикнуть, но не смог этого сделать: крик не слетел с его губ, он был только в его мозгу и спине. Казалось, на него обрушился темный молчаливый мир со всполохами ослепительного белого огня. Но через некоторое время зрение вернулось к нему, он увидел, что со всех сторон его окружили люди — Берт Джонсон и Хедли Шарп, водитель грузовика и миссис Джеймс.

— Как ты, Роб? Можешь встать?

— Что тут происходит?

— Он выскочил прямо передо мной. Я только начал сворачивать…

— Бедный мальчик! Он бледен, как полотно.

— Эй, парень, дай я тебе помогу.

Берт и шофер помогли ему подняться. Он стоял в полуобморочном состоянии, они его поддерживали. Казалось, что ноги были прибиты гвоздями к спине. Но постепенно боль уменьшилась. Голова посветлела, и он посмотрел на свои ноги.

— С тобой все в порядке? Тебе очень больно?

Роберт только кивнул, он не мог говорить.

— Ты бы мог вообще погибнуть. Ты что, не соображаешь — ты выскочил прямо перед грузовиком? Ты уверен, что у тебя все в порядке? Ты можешь стоять сам, без нашей поддержки?

— Да, — сказал Роберт, — мне кажется, что смогу.

— Ну, — сказал Берт, — попробуй.

Они отпустили его, и он попытался устоять. Он беспомощно смотрел на свои ноги, потом сделал несколько шагов, и боль пронзила его огнем, но он попытался скрыть ее.

Хедли Шарп стоял рядом с ним.

— Мне кажется, что тебе лучше пойти домой.

— Со мной все в порядке, честно!

— Сколько ты заработал в это утро?

— Не знаю…

Роберт пытался что-то сообразить.

— Я пришел сюда в семь или что-то около этого…

— Хорошо, теперь это неважно. Я дам тебе три шиллинга.

Шарп всунул ему в руку деньги и нажал на руку, чтобы Роб сжал ее в кулак.

— Теперь иди домой и больше не приходи. От вас, мальчишек, никакой пользы, одни только неприятности. Обязательно случится что-либо!

— Может, ему лучше пойти в дом и посидеть? — возмущенно спросила миссис Джеймс. — Вы только посмотрите на него! Он похож на смерть!

— Пусть сидит, если он хочет этого, — ответил ей Шарп.

Но Роберт больше не хотел оставаться здесь, раз ему не разрешают больше работать. Ему хотелось как можно быстрее уйти отсюда и скрыться ото всех глаз, тошнота и дикая боль одолевали его.

По дороге домой он вошел в лес и растянулся на траве. Он лежал очень тихо на опавшей мертвой листве, и кролик выбрался из своей норки и стал щипать траву прямо у его ног. Роберт видел, как кролик придерживал стебель лапками, и лучи солнца просвечивались сквозь его розовые уши, слышал хруст, когда крупные резцы кролика откусывали кусочки упругого стебля травы.

Пока он смотрел на кролика, он немного пришел в себя. Тошнота отступила, немного уменьшилась жуткая боль в позвоночнике. Когда кролик ускакал прочь, Роберт с трудом поднялся на ноги. До дома ему нужно было прошагать полмили, и когда он добрался, то уже почти пришел в себя. У него немного онемели конечности и болело в изгибе позвоночника. Матери не было дома, она была через дорогу у миссис Ренсом. Вернувшись в десять часов домой, она попросила его натаскать уголь, но, увидев, как он побледнел, когда принес тяжелое ведро с углем, Линн начала волноваться.

— Ты опять работал на ферме? — спросила Линн.

— Я упал, — сказал Роб и улыбнулся, пытаясь успокоить мать, — мне немного не по себе, но вообще-то все в порядке.

— Мне хотелось бы, чтобы ты больше не работал там. Мистер Шарп пользуется твоей молодостью!

— Нет, я там больше не буду работать.

— Вот как? Почему?

— У меня уже достаточно денег, чтобы купить себе коньки.

В тот же день Чарли сходил с ним в город, и они купили коньки. Роберт принес их в коробке домой, вынул и стал показывать матери: чудесные блестящие, как серебряные волшебные крылья, лезвия загибались вверх, и на каждом было слово «Меркурий».

— Так, — сказала Линн, — ты их наконец купил! Теперь, наверно, мы поживем спокойно!

Роберт сидел на стуле у огня. Он устал после похода в город. Он сидел и с удовольствием рассматривал коньки.

— Что значит слово — «Меркурий»?

— Так называется ртуть, — сказал Чарли. — И еще это имя римского бога. У него на пятках маленькие крылышки. И ты также станешь летать по льду на этих волшебных коньках. Ты будешь, как Бог с крыльями, и такой же быстрый, как ртуть.

Роберт с улыбкой глянул на Чарли. Ему уже хотелось опробовать коньки. Он встал и пошел на пруд. Там дрожали от ветра пожелтевшие ивы, и листья трепетали и падали в воду.

— Мне теперь нужен только лед, — сказал он.

Он вернулся домой и пошел к столу, чтобы уложить коньки в коричневую картонную коробку. Мать посмотрела на него и зажмурилась.

— Почему ты так странно ходишь? — спросила она.

— Ну, у меня немного онемели ноги. Как дед говорит, у меня бегают по ногам мурашки.

— Ты мне говорил, что упал…

— Да, так оно и есть.

Он старался не смотреть в глаза матери.

— Я утром упал во дворе мистера Шарпа, но тебе не стоит волноваться, — сказал Роберт.

Было тридцать первое октября. На следующее утро, когда Роберт играл с товарищами в футбол в школе, он упал на поле и не смог подняться. Его отвезли в больницу в Овербридже и сразу же туда вызвали Чарли и Линн. Падение на ферме повредило позвоночник. Обе ноги были парализованы. Возможно, он никогда больше вообще не сможет ходить.

Когда наступила зима и все три пруда замерзли, Роберт сидел в инвалидной коляске, а его великолепные серебряные коньки лежали в картонной коробке в нижнем ящике шкафа в его спальне.


Роберт пробыл в больнице три месяца. Он был закован в гипс и не мог двигаться. Рентген показал, что у него была трещина в позвоночнике, и хирург мистер Тейт сообщил Линн и Чарли, что трещина может срастись не ранее, чем через три месяца.

— Если бы он сказал тогда нам сразу! — повторяла Линн. Она просто зациклилась на этой мысли. Он сказал об этом, как будто это было обычное падение.

Она не могла спать ночами — перед ней стояло лицо Роберта, белое и осунувшееся от боли и страданий, — таким он неподвижно лежал на больничной койке. Линн постоянно ругала себя за беспечность.

— Мне нужно было сразу обратить внимание, — говорила она. — Когда он сказал мне, что упал на ферме, мне нужно было сразу все выяснить у него. А я пропустила все мимо ушей. Бог ты мой, что я за мать? Мне следовало понять, что что-то было не так!

— Откуда ты могла знать? — успокаивал ее Чарли. — Он все скрыл от нас, и не только от тебя.

— Если бы он не был таким глупым и храбрым!

— Хирург сказал, что если бы мы знали все раньше, это все равно ничего не изменило.

— Я не верю этому! — воскликнула Линн. — Если бы он был в госпитале с самого начала, он бы сейчас так не мучился! Кто может знать, какие еще он навлек на себя беды, когда два дня все скрывал от нас, да еще играл в футбол!!!

Линн сидела в кресле у печи. Чарли и Джек сидели напротив нее. Она смотрела на них потухшими глазами.

— Мы даже не знаем, сможет ли он снова ходить!

— Ты себя мучаешь, без конца повторяя одно и то же!

— Ты забываешь, что я работала медсестрой. Ты думаешь, что я не понимаю, в какой опасности он находится?

— Они сказали, что трещина со временем срастется.

— Но даже при этом условии, он может остаться парализованным на всю жизнь.

— Хирург не говорил нам этого.

— Они никогда не станут ничего говорить заранее. Но я прекрасно представляю себе, каков может быть результат повреждения позвоночника. Я слишком много насмотрелась подобных случаев во время войны.

Чарли и Джек переглянулись. Они ничем не могли помочь мальчику и ничего не могли сказать Линн, чтобы она перестала волноваться.

Чарли собрался и сказал:

— Как бы мы пи волновались за Роберта, мы должны держать все при себе. Роб не должен ни о чем догадываться.

— Ты что, считаешь, что я ему все расскажу?

— Конечно нет. Но ты плохо скрываешь свои страхи, и я боюсь, что Роб может обо всем догадаться по выражению твоего лица.

— Я знаю! Я знаю! Я постараюсь следить за собой.

Временами она была на грани нервного срыва. Как могло такое случиться с Робертом, с мальчиком, в котором столько добра и радости к жизни! Будет ли конец жестокостям, которые судьба наносит так беспечно? Линн понимала, что ей потребуется вся ее сила и самообладание, чтобы прожить эти месяцы неопределенности и постараться внушить сыну веру и надежду, которые ему так необходимы.

— Роберт ничего не прочтет на моем лице, кроме того, что я хочу видеть, — сказала Линн. Такую клятву она дала сама себе.

Для нее визиты в больницу были настоящей мукой, и она радовалась, когда Чарли или Джек сопровождали ее. Они всегда много болтали с Робертом. Ее отец рассказывал ему о своей работе на ферме, как он пахал то или иное поле, как у них сломалась сеялка и как они нашли дохлую крысу в амбаре. Чарли своими спокойными словами и шутками даже вызывал улыбку на измученном лице мальчика.

— Какие здесь сестры? Они хорошо за тобой ухаживают?

— Все нормально, — отвечал Роберт. — Мне нравится сестра О'Брайен. Вот та, с темными волосами.

Чарли сдержанно поворачивал голову и рассматривал сестру в другом конце палаты.

— Ой, она мне тоже нравится. Если бы не твоя мать, я бы с ней познакомился поближе.

Потом он помолчал и спросил:

— Чем ты занимаешься, когда нас здесь нет?

— Я, в основном, наблюдаю за тем, что здесь происходит.

— Другие ребята подходят, чтобы поговорить с тобой?

— Только на несколько минут. Здесь очень строгие сестры. Понимаете, мне нужно все время лежать очень спокойно.

Линн ласково коснулась его руки.

— Ты всегда был таким спокойным. Даже когда ты был маленьким мальчиком, ты мог сидеть тихо, как мышка…

Роберт скривил рожицу.

— Мне уже все так надоело. Когда с меня снимут гипс…

— О, — тихо засмеялся Чарли, — только мы тебя тогда и видели, правда?

— Но мне придется еще так долго ждать.

— Ну, не знаю, — сказал Чарли. — Ты уже пролежал три недели.

— Тебе придется пролежать еще три недели, и еще три…

— И еще три…

— Вот, вот! — Чарли хлопнул себя по коленке. — Так время незаметно и пролетит, да?

— Мне бы хотелось, чтобы оно промчалось так же быстро, как ты говоришь об этом!

— Мы тоже этого очень хотим, — сказал ему Чарли. — Дома так пусто без тебя. И эти твои утки на пруду… Я уверен, что им тоже скучно без тебя, и никто теперь за ними не наблюдает…

— Ты ведь станешь их кормить, если испортится погода?

— К тому времени ты уже вернешься домой и сам станешь их кормить.

В том году была прекрасная осень. Кустарники в живой изгороди ломились от ягод. Листья меняли окраску и были похожи на яркий огонь. Но Роберт продолжал лежать в больнице и ничего этого не видел. Земля и ее чудеса были скрыты от него. Он мог видеть только кусок неба в рамке ближайшего к его койке окна.

— На пруду уже застыл лед?

— Нет, погода до сих пор стоит очень мягкая.

— Я даже не смог бы опробовать мои коньки, даже если бы я не лежал в больнице.

— Ты прав, но холода еще наступят, и будут сильные морозы.

Линн нахмурилась и недовольно посмотрела на Чарли.

— Роберт пока не сможет кататься на коньках. По крайней мере в эту зиму.

— Ну, мы посмотрим, — сказал Чарли, — когда снимут гипс…

— О, когда, — заметил Роберт. Он опять скривил рожицу и похлопал по гипсу. — Как он мне надоел! Я бы разбил его на мелкие кусочки!