Хирург время от времени осматривал Роберта. Он проверял, не вернулась ли чувствительность в ногах мальчика.

— Мистер Тейт осматривал тебя сегодня?

— Да, он приходил примерно часов в десять.

— Как твои ноги?

— Как и прежде, — ответил Роберт. — Я ничего вообще не чувствую.

Его глаза казались такими темными и глубокими на его худом, измученном лице.

— Наверно, мне придется набраться терпения.

— У тебя терпение было всегда, — сказала ему Линн. — Во всем мире нет более терпеливого мальчика.

Во время их посещений сына она старалась быть веселой и уверенной. Линн понимала, что у нее не было другого выбора. Ей следовало взять себя в руки ради Роберта. Но когда она уходила от сына, она была в отчаянии.

— Если Роберт не сможет ходить…

— Ты не должна так думать, — говорил ей Чарли. — Что бы ни случилось, ты должна верить!

— Верить! — горько повторила она. — Легко говорить, но я-то знаю, как мало у него шансов!

В ее положении ей было очень трудно ходить в больницу, и Чарли уговаривал ее реже навещать Роберта.

— Роб на тебя не обидится, он все понимает, он же умный мальчик. Он знает, что ребенок должен родиться к концу месяца.

Но Линн ничего не желала слышать.

— Я — его мать, и я ему нужна, — сказала она. — Я не перестану к нему ходить! Он так терпеливо все переносит… И я тоже смогу все выдержать.

Ее собственная боль была несравнима с той, она чувствовала то, что приходилось выдерживать Роберту. Самым ужасным было состояние неопределенности. Линн боялась того, что таило в себе будущее.

— Я бы вынесла все, если бы только знала, что с ним будет все в порядке.

Малыш должен был родиться к концу ноября, и Линн ходила в больницу до самого последнего дня. Чарли старался облегчить ей дорогу и почти всегда отвозил ее туда в фургоне Клю, но он чувствовал, что она постоянно находится в страшном напряжении, и двадцать шестого ноября он попытался отговорить ее от поездки в больницу.

— Я тебя сегодня туда не возьму, — сказал он, — ты не должна туда ехать сегодня. Это просто безумие.

— Если ты меня туда не повезешь, я поеду на автобусе, и со мной поедет отец. Отец, ты поедешь со мной?

— Ты должна послушаться Чарли, — ответил ей Джек, — тебе лучше остаться дома.

Но Линн не поддавалась уговорам.

— Если вы не поедете со мной, я поеду одна.

— Подумай о малыше, — пробовал убедить ее Чарли. — Я не разрешу тебе так рисковать. Ты же знаешь, что сказал доктор Грехэм.

— Мне наплевать на малыша! Меня интересует только мой сын!

— Ты не можешь так думать, — сказал Чарли. — Ты так же сильно хотела этого малыша, как и я!

— Теперь я его не хочу! — кричала Линн. Она уже не могла сдерживать свои чувства. Мысль об этом ребенке была ненавистна ей. Он должен был родиться в то самое время, когда ее беспомощный сын лежал в больнице и все ее мысли были заняты только Робертом.

— Я хотела бы, чтобы этой беременности никогда не было! Я хотела бы, чтобы он был мертвый! — выкрикнула она, рыдая.

Чарли побелел и отвернулся от нее. Джек вышел вслед за ним из дома.

— Не обращай на нее внимания. Она не знает, что говорит. Все изменится, когда родится ребенок.

— Надеюсь, что ты прав, — ответил Чарли. — Иначе, как будет жить бедный малыш, если его собственная мать заранее его ненавидит!

В этот день он как обычно подъехал к своему дому на фургоне Клю, чтобы отвезти Линн в Овербридж. Она молча села рядом с ним. Он не взглянул на нее. По дороге лопнуло колесо, и Чарли пришлось остановиться и менять колесо. Это заняло у него не более десяти минут, но когда он снова сел в фургон, Линн сползла со своего места и руками обхватила живот. Она повернулась к нему с безумным взглядом и прошептала:

— Чарли, возвращаемся назад. У меня начались схватки, и мне очень плохо!

Линн рожала только шесть часов, но роды были трудными. Доктору пришлось применять щипцы, и девочка родилась мертвой. Чарли, когда увидел, что из дома вынесли закутанный в одеяльце маленький комочек, начал рыдать. Он чувствовал, что никогда не оправится от этой травмы. Но Линн совершенно не испытывала горя. Она только считала себя виноватой, потому что пожелала смерти младенцу, и жестокий Бог исполнил ее пожелание.

— Чарли, ты меня ненавидишь?

— Нет, конечно, — сказал он. — Это не твоя вина, что наша малышка умерла.

— Ты так думаешь? Я в этом не уверена… Может, если бы я была более осторожной…

— Ты не должна так думать, — сказал Чарли. — Тебе сейчас нужно как можно быстрее выздороветь.

Потом Линн заговорила о колыбельке. Она хотела, чтобы Чарли избавился от нее.

— Тебе нужно ее продать… И все постельные принадлежности… Повесь объявление на лавку Беннетта… Нам понадобится много денег, чтобы оплатить лечение Роберта…

— Правильно, я обязательно это сделаю.

На следующий день Чарли пришел к Роберту и все ему рассказал.

— С твоей мамой все в порядке, и она скоро поправится. Но твоя сестричка родилась мертвой.

Роберт тихо лежал и смотрел на Чарли грустными глазами. Он понимал, как Чарли хотел девочку.

— Это все случилось из-за меня?

— Что ты хочешь сказать?

— Мама постоянно волновалась и плакала… Поэтому и умерла малышка?

— Нет, — ответил ему Чарли. Он говорил уверенным голосом. — Ничего нельзя было сделать. Это было, как называют врачи, ягодичное предлежание. Это значит, что малышка неправильно лежала в животе твоей матери. Доктор Грехэм сделал все, что мог, но… — Чарли устало пожал плечами. — Так иногда случается. И ты это знаешь. Поэтому это совершенно не связано с тобой.

— Как мама переживает это?

— Ну, — сказал Чарли и отвернулся. — Она почти ничего не говорит и держит все в себе.

Он достал из кармана комиксы и положил их на постель.

— Я принес их тебе почитать, — сказал он мальчику.

— Спасибо, — поблагодарил его Роберт. Он посмотрел на Чарли.

— Когда мама сможет прийти ко мне?

— Боюсь, что через неделю или две.

— Но с ней все в порядке, да?

— Да, с ней все нормально, и я клянусь тебе в этом. Ей только нужно накопить силы, но она крепкая женщина.

Чарли помолчал и потом он стукнул себя по коленке.

— Черт побери, я совсем забыл. Твоя мать испечет тебе торт, как только придет в себя. Ей хочется знать, какой торт ты предпочитаешь?

— Любой, — ответил ему Роберт.

— Но тебе все равно придется сказать, ты же знаешь свою мать.

— С вишнями.

— Вишни. Я так и знал, что ты выберешь именно этот.

Чарли пытался развеселить мальчика, но у него было тяжело на сердце, и он знал, что Роберт все понимает. Мальчик лежал и смотрел на него такими грустными глазами. Иногда он выглядел старше своих лет.

— Мне жаль, что так случилось с малышкой, — сказал он.

— Да, — у Чарли перехватило горло. Он посмотрел на часы и поднялся со стула.

— Мне нужно идти. Я запустил работу в гараже за эти дни. Но я буду навещать тебя каждый день, и, как только мама придет в себя, я привезу ее сюда в фургоне Клю.

На прощанье от двери он помахал Роберту рукой.

Линн, пока медленно восстанавливала силы, никогда не говорила о девочке. Казалось, что ее вообще не существовало. Она постаралась забыть о ней, и даже первое чувство вины исчезло из ее памяти. Смерть малышки ничего для нее не значила. Все ее мысли были только о сыне.

Однако теплым днем, когда Линн почувствовала себя почти нормально, она дошла до Херрик Сент-Джона, чтобы кое-что посмотреть в лавке. В окошке магазина висело объявление «Продается колыбелька, совершенно новая». При виде записки на ее глазах выступили слезы. Она повернулась и отправилась домой. Было время обеда, и Чарли был дома.

— Что такое? Почему ты плачешь? — спросил он.

— Я плачу по нашей малышке, — сказала Линн. — Ты так хотел ее, а я тебя подвела!

Чарли крепко обнял жену.

Роберт провел Рождество в больнице. Наступил Новый год, но еще сохранялась теплая погода, и когда они приходили к Роберту, то видели, как он, лежа на спине, неотрывно смотрел на кусочек неба в рамке окошка. Ему нужно было пролежать еще месяц, пока с него снимут гипс. Дни, казалось, замедлили свой ход.

Неподвижность повлияла на него, силы уходили из его мышц и костей. Казалось, он усох и стал таким маленьким. Его руки и плечи были очень худыми. Лицо, прежде всегда загорелое, сильно осунулось и было нездорового серого цвета. Черты лица обострились, кожа сильно натянулась, щеки впали.

Но, хотя время тянулось так медленно и он страдал от пролежней и от зуда кожи под гипсом, мальчик все выдерживал.

— О чем ты думаешь, — спрашивал его Чарли, — когда тебе приходится лежать здесь одному целыми днями?

— Я представляю, как будто я и поле с дедом, иду вместе с ним за плугом, — ответил Роберт. — Поле расстилается так далеко, и я покрикиваю отстающим: «Пошевелись! Побыстрее догоняйте нас!» Потом я поворачиваю и начинаю следующую борозду. По дороге я пытаюсь увидеть на пашне птиц… Сзади меня догоняют грачи, и я слышу их крики…

Роберт прервался и тихо улыбнулся.

— За это время я вспахал акры и акры земли! Пока я тут лежу, я не переставая пашу землю!

— Как у тебя дела с ногами? Ты уже что-нибудь чувствуешь?

— Нет, — ответил Роберт. Он поморщился.

— Иногда приходит сестра и щекочет мне ноги, но я до сих пор ничего не чувствую!

— Ну, — заметил Чарли. — Может, через неделю-другую…

— Одиннадцать дней, — сказал Роберт и крепко сжал зубы. — Мне бы только дождаться, когда с меня снимут гипс, и мои ноги пойдут сами…

— Да, тогда берегитесь сестры, когда они пожелают прийти и попробовать пощекотать тебя!

Но Линн и Чарли боялись этого дня. За день до того, как собирались снять гипс, они разговаривали с доктором Гейтом.

— Чего можно ожидать теперь?

— Трудно сказать. Кажется, что должен быть шанс, но почему-то у него до сих пор отсутствует чувствительность в ногах. Я должен сказать, что меня это настораживает.

— И нас тоже.

— Завтра, когда мы снимем гипс, мы сделаем рентген, чтобы проверить, как затянулась трещина.

— А если нет?

— Ему снова придется лежать в гипсе. Но если трещина зажила как следует, я надеюсь, что мальчик сможет двигаться и постепенно полностью выздоровеет.

— Когда же мы все узнаем?

— Приходите завтра после трех часов дня и вызовите меня. К тому времени мы уже все будем знать.

Линн и Чарли приехали ровно к трем, но им пришлось прождать до половины пятого. Линн к тому времени уже была вне себя от волнения. Когда к ним вышел доктор Тейт и пригласил к себе в кабинет, они поняли по выражению его лица, что у него для них плохие новости. Он сел за свой стол и положил руки на край. Линн и Чарли, выпрямившись, сидели перед ним на стульях.

— Новости для вас хорошие и плохие. Рентген показал, что трещина заросла. И мы этим очень довольны. Но обе ноги еще парализованы Я считаю, что во время травмы пострадали нервные окончания позвоночника.

Линн побелела.

— Насколько сильно они пострадали? — спросила она.

— Этого мы не можем сказать, у нас нет для этого возможности. Но существуют две вероятности.

Хирург помолчал, глядя на Линн, потом заговорил, медленно и тщательно подбирая слова:

— Если нервы были разорваны, я должен вам сказать, что ваш сын никогда не сможет ходить.

Он помолчал и затем продолжил:

— Но если нервы были всего лишь поранены, существует вероятность, что мальчик сможет ходить. Но я не могу сказать, сколько пройдет времени до его выздоровления, или же сможет ли он выздороветь полностью.

Хотя он говорил медленно и четко, сначала Линн ничего не поняла. Ей пришлось еще раз повторить слова врача себе самой.

— Как вы считаете… каков все-таки прогноз?

— Простите, миссис Траскотт, я ничего не могу сказать. Мы все узнаем только со временем.

— Что нам делать с Робертом? — спросил Чарли. — Он знает, что, возможно, он никогда больше не сможет ходить?

— Конечно нет, — ответил доктор. — Ему нельзя говорить этого.

— Хорошо, — медленно начал Чарли, — если мы предположим, что нервы были поранены, какова для него тогда вероятность снова начать ходить?

— Роберт сильный и здоровый мальчик. Я могу сказать, что у него есть для этого все шансы. Как только он вернется домой и начнет восстанавливать силы…

— Он может отправиться домой уже сегодня? — спросила Линн.

— Нет, ему придется пробыть здесь еще три дня. Ему нужно снова научиться сидеть. Вы также должны подготовить дом к его приезду.