Елена Езерская - Возвращение

— Это раньше в табор за гаданием ехали, а сейчас — за суженым, — усмехнулась Рада.

Лиза с недоумением посмотрела на Анну.

— Рада шутит, — успокоила ее Анна. — Но вы должны знать — я беглая!

— Что?

— Я крепостная, Лиза. Барон воспитал меня, как свою дочь, и никто в округе не знал об этом. Но теперь в имении хозяйствует ваш муж, и меня ищет управляющий.

— Вы — крепостная?! — растерялась Лиза.

— Погодите-ка, — прервала их Рада. — Слышу, нам знак подают. Опять вблизи табора ваш немец появился. Прятаться тебе надо, Анна. Поднимайся в кибитку, а я присмотрю, чтобы он чего не разнюхал.

— Как же так, как это? — шептала Лиза.

— И вы, барышня, тоже идите — не думаю, что вам стоит тому человеку на глаза показываться.

— Тому человеку?

— Это Карл Модестович, — пояснила Анна, забираясь в кибитку.

— Господи! — воскликнула Лиза. — Вы правы, мне надо поторопиться. Прощайте и помните — вы были и останетесь моей подругой, Анна. И, если честно, между нами нет разницы. Я тоже не принадлежу себе. Моя маменька распорядилась моей жизнью по-своему. Вы — крепостная, меня продали Забалуеву.

— У нас еще будет другая жизнь, не отчаивайтесь!

— Простите, я сейчас совсем не могу вам помочь. Может, когда разгадаю тайну смерти отца, то смогу разговаривать с матушкой и моим мужем уже по-другому. А сейчас — берегите себя и будьте осторожны.

— Будьте и вы счастливы! — прошептала Анна вслед убегавшей от табора Лизе.

Тем временем Корф и Репнин, как им казалось, торжествовали победу. Долгорукая поначалу приняла их в штыки, но потом, похоже, их настойчивость и ее любопытство взяли верх, и она согласилась тайно поехать с ними в дом Забалуева.

Мария Алексеевна обставила выезд с превеликой театральностью, и забалуевские сторожа, так и не нашедшие вечером ни кареты с ограбленным барином, ни потом в доме его хорошенькой барыни, вынуждены были пропустить в дом Долгорукую с эскортом с лице исправника.

И пока Забалуев, ничего не подозревая, отсыпался после ночного разговора и его счастливого, как он думал, завершения под звуки открываемых бутылок с шампанским, Долгорукая осматривала его дом и крыла зятя на чем свет, не стесняясь в выражениях и не обращая ни малейшего внимания на присутствующих при этой сцене Репнина с Корфом и исправника.

— Он у меня попляшет, — рычала всю дорогу обратно Долгорукая, — он меня попомнит. Теперь понятно, почему он так боялся в дом к себе приглашать — там даже мыши дохнут! А сколько таинственности напустил! К дому не подойди, коляску не трогай — сплошные ограничения!

По приезде она велела исправнику далеко не уходить, хотела, дескать, отблагодарить его за помощь, накормить, напоить. А сама бросилась будить Забалуева.

Репнин и Корф не могли нарадоваться такому повороту событий. Они спешились во дворе родного Владимиру поместья и решили ждать на часах — вдруг Забалуев вздумает бежать. И тут Репнин обратил внимание на коляску Забалуева.

— Слушай, Владимир, а что там княгиня говорила про коляску, что, мол, не дает к ней Забалуев никому подходить? Может, посмотрим, что он там прячет?

Корф кивнул, и они принялись осматривать коляску. И вскоре обнаружили тайник под сиденьем, где среди разных шуллерских принадлежностей под руки им попался флакон с порошком, по запаху так похожим на тот, с помощью которого был отравлен старый барон Корф.

Михаил тотчас же побежал на кухню за исправником, а Корф ворвался в гостиную, где Долгорукая отчитывала зятя, и с криком «Убийца!» бросился на Забалуева. Забалуев, конечно, все отрицал и показал, что истинный убийца не он, а княгиня Долгорукая. Мария Алексеевна немедленно пустилась в слезы.

* * *

— Хватит изворачиваться, — прервал измышления Забалуева Репнин. — Мне доподлинно известно о вас все. Вы картежник, мошенник и вор. Вы, именно вы купили этот яд. И у нас есть тому свидетель.

— Да кто поверит пройдохе-цыгану! — завопил Забалуев.

— Вот вы и выдали себя, Андрей Платонович! Думаю, что с появлением этого флакона вы уже не сможете никого убедить в своей невиновности. — Репнин, как факир, извлек из рукава злополучный флакон. — Мы только что с бароном нашли его в тайнике вашей коляски.

— Обманщик! Плут! — стенала Долгорукая. — И этому негодяю я отдала самое ценное, свою дочь!

Наконец, исправник повел Забалуева к выходу, и тот, обернувшись от дверей, сказал Корфу: «Ваш друг наивен. Но вы-то, Владимир Иванович, должны чувствовать, что все это слишком просто. Подумайте еще раз обо всем, и, если не перемените своих обвинений, я стану сомневаться в том, что вы умный человек».

Утром Лиза никак не могла вспомнить, что же с ней все-таки вчера происходило. Казалось, ей привиделся один большой и тяжелый сон, и в этом сне Владимир Корф просил ее руки, а она ему отказала, чтобы выйти замуж за противного, лысого старика с мокрыми губами и хваткими пальчиками. Бред какой-то! Этого просто не может быть, не должно быть!

Лиза открыла глаза и увидела, что она не у себя в комнате. Лиза стремительно выскользнула из-под чужого покрывала, наброшенного на чужую для нее постель, и покачнулась. Она узнала это место и поняла, что на ней все еще надето подвенечное платье и что теперь ее зовут госпожа Забалуева. Лиза, торопясь и путаясь в булавках и петельках, принялась стаскивать с себя ненавистное платье, и вдруг поняла, что так и не сняла перчатки. Тонкий шелк обтянул ее руки и стал похож на вторую кожу. Лиза перестала бороться с платьем и прежде сорвала перчатки. Она отбросила их в сторону, все равно куда — к этой «коже» прикасались руки Забалуева!

Лиза прислушалась, в доме все было тихо. Она осторожно повернула ключ в замке и вышла из спальни старого барона Корфа. Из библиотеки раздавался мерзкий храп — гнусавый, с подсвистом и булькающей губой. Лиза неслышно прокралась вдоль стены, но Забалуев спал блаженным сном. Он был весь какой-то узкий и маленький и легко разместился на одном из диванов. Забалуев подогнул к животу рахитичные коленки, манишка под фраком выпятилась, превратив его в сказочного карлика. Лиза вдруг почувствовала себя принцессой в замке отвратительного тролля, от которого она непременно должна была спастись бегством, иначе быть ей заколдованной его злыми чарами.

Она задержала дыхание и проскользнула мимо. В какой-то момент ей показалось, что Забалуев проснулся — но нет, он просто почесал ногой об ногу — большим пальцем левой ноги, выглядывавшим из огромной дырки, по истертым штрипкам правой, тоже одетой в безнадежно истлевший носок. Лиза едва не засмеялась — так был жалок и уморителен этот предводитель уездного дворянства, от которого несло пьяным перегаром, и который икал во сне от неизвестного ей удовольствия.

В гостиной, укрывшись пледом, сидела грустная Соня.

— Доброе утро, Сонечка, — ласково сказал ей Лиза.

— О, хотя бы одна живая душа! — воскликнула сестра, тут же резво вскакивая со своего места. — Я уже давно проснулась и не знаю, что делать. Маменька куда-то срочно уехала с господами Репниным и Корфом. А к тебе я входить боялась — там он!

— Забалуев? — снисходительно улыбнулась Лиза. — Вот еще, нашла, кого бояться. Это он только с виду такой грозный, а на самом деле — сплошное рванье и дырки.

— Ты хотела сказать — вранье?

— И это, думаю, тоже. Впрочем, мне сейчас не до него. Есть дела поважнее. Ты не знаешь, где мои вещи? Я бы хотела снять с себя этот маскарадный костюм.

— Лиза! Как можно! Это же подвенечное платье!

— Милая, у меня нет иллюзий по поводу своей свадьбы, и поэтому я хотела бы, как можно быстрее освободиться от этого наряда и вернуться к нормальной жизни.

— Твой сундук — в комнате для гостей, я там ночевала, — Соня обиженно надулась — она никак не могла понять, почему ее сестра не рада своему замужеству. Ведь это так здорово — белое платье, фата, венец над головой, свечка в руке и батюшка, благообразный и добрый, вводит тебя с именем Христовым в новую, счастливую жизнь.

— Знаешь, я тебя не понимаю, — сказала Соня, когда Лиза вернулась, переодевшись в привычное, домашнее платье. — Если ты так любишь Владимира, то почему не желаешь слышать о нем и отказываешь ему?

— Я бы хотела замужества по любви.

— А Владимир, что — тоже по принуждению?

— Нет, это по обману. Мне даже с Забалуевым не так страшно — здесь все честно. Ему нужны мои деньги, мой титул и это имение. А Владимир? Оказалось, что и он не бескорыстен, только побоялся признаться в этом. Промолчал и взял свое предложение руки и сердца обратно.

— Но ведь он спас тебя!

— О чем ты?

— Ты же не хотела слушать меня, — Соня снова надула губки. — Это Корф нашел тебя в лесу и принес в дом. А Забалуев прогнал его и приписал все себе!

— Как же так? — растерялась Лиза. — Значит, я не была в бреду? Значит, я видела Владимира! Но зачем же тогда маменька с Андреем обманули меня?

— И почему у тебя во всем виновата маменька! — с возмущением воскликнула Соня. — Они ничего не знали и желали для тебя лучшего. А мне ты и рта раскрыть не дала — помнишь?

— Прости, — кивнула Лиза. — Спасибо, что хотя бы сейчас рассказала мне правду, но, однако, это ничего не меняет. Владимир не любит меня, он сам признался мне в этом.

— И что ты будешь делать?

— Прежде всего, я хочу найти ответы на свои вопросы о том, что все-таки случилось с папенькой.

— Как?

— Я поеду к отцу Георгию.

— Возьми меня с собой, — запросилась Соня. — Я не стану тебе мешать. Буду сидеть тихо, как мышка. Лиза!..

— Хорошо, но ты должна пообещать мне, что не станешь рассказывать о нашей поездке маменьке и Андрею.

— А если спросят, где мы были? — смутилась правдивая Соня.

— Мы? Ездили на прогулку. Запомнила? Вот и отлично. Пойду попрошу здешнего конюха заложить для нас карету…

Они выехали из имения Корфов без лишнего шума — маменька еще не вернулась, Забалуев продолжал видеть сны, а здешний управляющий, которого Лиза знала плохо, но почему-то внутренне не любила и побаивалась — уж больно он был какой-то скользкий, тоже, говорят, с рассвета по барскому приказу в леса подался. Соня радовалась приключению и возможности уехать из дома — весь год, прошедший со дня гибели папеньки, ей пришлось просидеть подле сестры и матушки, а ее живая и впечатлительная натура художницы всегда стремилась к новому, неизведанному и если не опасному, то хотя бы волнующему.

Когда дорога пошла вдоль озера, Лиза увидела неподалеку от леса дымки от костров. Она тут же несколько раз потянула за шнур звонка — хитроумное изобретение французов, больших любителей разных удобств. Гаврила, сидевший на козлах, не сразу вспомнил, что означает перезвон этих колокольцев под его сиденьем, но потом сообразил, что он — не в санях, натянул поводья и остановил лошадей.

— Что вам, барыня? — спросил Гаврила, с неохотой сползая с насиженного места.

— Видишь дымки. Кто там?

— Там? — Гаврила прищурился. — Так то ж цыгане. Они тут, почитай, каждый год шатры разбивают. А в этот раз чего-то задержались — осень уже, они в холоде не живут.

— Каждый год, говоришь? — Лиза быстро посчитала что-то в уме. — К ним поезжай.

— Что вы, барыня! Цыгане ведь обобрать могут, или еще пуще — порчу наведут. Поостереглись бы, а?

— Мне бояться нечего. Все богатство мое мужу ушло, а сглаза я не боюсь — хуже, чем есть, уже не будет. Поезжай, кому сказано!

Гаврила укоряющее покрутил головой — чумовая эта, новая барыня. Не завела бы куда, откуда не воротишься! Свят, свят, — перекрестился Гаврила и снова полез взгромождаться на козлы.

Когда подъехали к табору, Соня увязалась было за сестрой, но Лиза настрого Гавриле наказала — чтобы младшая с места не сошла, хоть потоп, хоть светопреставление. «Мне-то что, — пожал плечами Гаврила, — исполню, как хочется».

Нельзя сказать, что Лизе не было страшно. До сих пор еще у нее перед глазами стояло бородатое лицо седого цыгана со шрамом — то ли призрак, то ли он и в самом деле приходил напугать ее. Ее долго уверяли, что она была больна и путала видения с реальной жизнью. Но, чем больше Лиза узнавала нового за эти дни, тем больше убеждалась в том, что ее обманывали. И, возможно, старый цыган — тоже не был исключением.

— А-а! — вскричала Лиза — перед ней снова возникло лицо со шрамом. Лиза поднесла было руку, чтобы перекреститься, но цыган остановил ее.

— Не бойся, барышня, мы уже вроде как и знакомы. Я — Седой, и это мой табор. А вот что ты делаешь здесь?

— Я? — перевела дух Лиза. — Я приехала узнать, не стояли ли вы в этом лесу прошлым летом.

— А для чего тебе? — нахмурился Седой.

— Быть может, вы что-нибудь знаете об охотнике, погибшем тогда. Князь Долгорукий.

— Сам не знаю, не слышал, а вот сестра моя, Рада, рассказывала что-то.

— Проводи меня к ней, — умоляюще бросилась к нему Лиза и вдруг остановилась, заметив на поясе у Седого знакомые часы. — Рада, говоришь? Заманить меня решил, а потом, как отца, убить и обокрасть?!