— «С тем, ангел мой, оставляю тебя, чтобы снова встретиться в четверг, в два часа пополудни. В ожидании новой встречи целую твои руки…» — Владимир с изумлением взглянул на Лизу. — Именно в это время твой отец и барон Корф часто играли в шахматы. И всегда просили не мешать им.

— Быть может, шахматы были лишь предлогом? И нам следует искать ответ на этот вопрос там? А мы можем сейчас незаметно пройти в библиотеку?

— Да, я знаю один ход. В детстве мы часто играли с Андреем в библиотеке в прятки, но я никогда не видел там потайной комнаты.

— Просто вы никогда не думали о ней.

Корф кивнул и знаком предложил Лизе следовать за ним. Пройдя через кладбище и сад, они вышли к дому с другой стороны и черным ходом проникли в коридор. Неожиданно Владимир дал Лизе знак остановиться и замереть. По коридору широким решительным шагом прошла Долгорукая, за ней вприпрыжку бежал Карл Модестович и что-то вполголоса говорил. Когда они вышли во двор и направились к конюшне, Корф снова подал Лизе знак — дорога свободна, мы можем войти.

В, библиотеке было тихо и печально. Осиротевшие книги стояли на полках под слоем успевшей осесть на них пыли. А в воздухе носился густой запах недавно распивавшегося шампанского — то, что осталось в доме от пребывания в нем Забалуева.

— Иван Иванович писал о каком-то тайном месте… Может быть, в стене есть дверь? — Лиза попыталась заглянуть за массивные книжные шкафы из мореного дуба.

— Теперь я уже ничему не удивлюсь, — кивнул Владимир, заглядевшись на книги, — они тут же напомнили ему об отце. — Здесь все — сплошная латынь. Не припомню, чтобы кто-нибудь брал их в руки! Латынь всегда была для меня непосильной!

Владимир хотел было наугад снять одну из них с полки, но книга лишь наклонилась. И следом раздался странный скрежещущий звук. Как будто пришел в движение старый, заржавевший механизм. Лиза вскрикнула — тяжелый шкаф легко и плавно сошел со своего места, открывая вход в другую комнату.

— Ты же захочешь посмотреть, куда ведет дверь, — от волнения Владимир заговорил шепотом, и Лиза согласно кивнула ему.

Владимир вошел в потайную комнату первым и остановился на пороге. Когда-то комната явна была жилой. Здесь все пахло домом, а не приютом для краткой любви. Из комнаты вела еще одна дверь — в ту часть здания, где жили слуги. Владимир догадался об этом, сопоставив расположение комнаты с расположением других помещений в доме.

— Значит, она была крепостной… — почти бесшумно произнес он, но Лиза не слышала его — она в каком-то угаре разбирала книги на столе и бумаги в выдвижных ящиках. Владимир подошел к ней и взял одно из писем, которые Лиза отложила в сторону. — Как будто их писал ребенок. Такой смешной почерк!

— Это писала она. Вот, взгляни на это: «Петр я очень тибя люблю»… Отец учил ее писать… Боже мой! Он любил крепостную. Неудивительно, что маменька так возненавидела вашего отца, когда узнала о его роли в этом деле!

— Так и есть! — Владимира вдруг осенило — он понял, о чем ему говорил Забалуев, и заторопился. — Лиза! Так и есть. Ты даже не представляешь, как помогла мне! А теперь, прости, я тебя оставлю!

— Владимир, куда ты? — Лиза растерянно оглянулась — Корф убежал так стремительно, что она не успела его задержать. Лиза тяжело вздохнула и собрала найденные письма. Потом она тихо вышла из комнаты и вернула латинскую книгу на полку. Шкаф медленно въехал на свое прежнее место.

Какое-то время Лиза еще стояла посреди библиотеки, пытаясь собраться мыслями и чувствами, а потом ушла тем же путем, каким ее привел в свой дом Владимир. Она опять прошла через сад, и по мере того, как она удалялась от дома Корфов, шаги ее ускорялись. Вскоре она уже бежала по лесу, назад в свое имение. В ее голове созрело решение, и Лиза спешила выполнить его. «Не нарушить покой… — как заклинание, повторяла она слова отца Георгия. — Не тревожить бессмертную душу…»

— Мне нужна твоя помощь, — тяжело переводя дыхание, сказала Лиза, подойдя Гавриле, топтавшемуся подле кареты. — Возьми на конюшне лопату и тут же возвращайся, ко мне.

— Снег что ли разгребать? — удивился Гаврила. — Вечереет уже, возвращаться надо бы!

— Не рассуждай, голубчик, делай, что велю, — Лиза разволновалась — не дай Господь, кто увидит, — могут помешать.

— А теперь иди со мной, — приказала Лиза, когда Гаврила вернулся, неся наперевес лопату с острым носком.

— Копай! — указала она на могилу отца, когда они пришли на семейное кладбище.

— Шутить изволите, барыня? — испугался Гаврила.

— Я хочу, чтобы ты раскопал могилу моего отца, — настойчиво повторила Лиза.

— Грех это, барыня!

— Это мой грех, а не твой. Копай, кому говорю!

Гаврила еще немного для вида поартачился, потом перекрестился и, поплевав на руки, принялся снимать землю с могильного холмика. Лиза все время стояла рядом и смотрела, как он отсыпает в сторону подмороженную землю. Зима еще не началась, и земля под первым снегом оставалась теплой, и только кое-где рассыпалась под ударами лопаты, как песок.

— Хотя б сказали, зачем копать-то? — время от времени бурчал Гаврила. — А то явятся сюда другие покойники и нападут за осквернение. Свят, свят!

— Копай, не тяни, — подгоняла его Лиза. Солнце уже и впрямь уходило за лес, а светильника она с собой не взяла. «Успеть бы до темноты», — с тоской подумала Лиза, как вдруг раздался характерный стук — лопата уперлась в крышку гроба.

— Вот, — крякнул Гаврила, — докопались. А дальше-то что?

— Открывай! — храбро велела Лиза.

— Может, не надо, барыня? — Гаврила испуганно огляделся по сторонам и принялся с новой силой осенять себя крестным знамением.

— Открывай, чего ждешь! — закричала Лиза.

Гаврила вздрогнул, втянул голову в плечи и поддел крышку гроба, крышка в каком-то месте хрустнула и сдвинулась. Гаврила тут же бросил лопату и с невероятной скоростью и прытью выпрыгнул из могилы.

— Что это? — с ужасом прошептала Лиза, вглядываясь в открывшийся просвет — гроб был пустым, и только в изголовье лежала небольшая иконка. — Ничего не понимаю… Но где же папа?

* * *

— Господин барон! Владимир Иванович! — с деланной радостью встретил Корфа Забалуев. — Решились — пришли? Значит, поверили, что я говорил вам правду?

— Вы знаете, Андрей Платонович, что я особой симпатии к вам не испытываю…

— Знаю, знаю, — кивнул Забалуев, опережая его. — Да вы присаживайтесь — в тюрьме полагается сидеть.

— Очень тонкое наблюдение! — усмехнулся Корф, принимая его приглашение, хотя унылый вид камеры и напомнил ему печальные события совсем недавнего времени.

— Да не смотрите вы так на меня, — отмахнулся от прямого взгляда Корфа Забалуев. — Я картежник! Я проиграл все свое состояние, но, поверьте, это мой единственный криминальный недостаток, следствием которого является моя нищета. Но убийство!..

— А знаете, я вам верю, — тихо сказал Владимир, — и готов выслушать вашу версию этого отравления.

— Что же, — Забалуев кивнул, — я расскажу вам. Но для начала ответьте мне и сами себе на следующие вопросы. А была ли у меня причина убивать вашего батюшку? И если это я отравил барона, то неужели у меня не хватило бы хитрости избавиться от яда? А теперь, однако, подумайте еще, кто больше всех ненавидел барона Корфа? Кто выставил вас из вашего поместья? Догадываетесь, о ком я говорю?

— Княгиня Долгорукая?

— Вот именно! — Забалуев подбежал к Владимиру и зашептал, наклонившись прямо к его лицу. — Она сама мне призналась! Она сама мне сказала, что убила вашего отца!

— Как призналась? Кто еще знает об этом? Кто это слышал?

— К сожалению, никто, кроме меня, — Забалуев вернулся на свое место и горестно покачал головой. — Увы, я был настолько глуп и упоен своим успехом — сами понимаете, свадьба, приданое… Извините. Я оказался излишне самоуверенным и поверил, что могу переиграть княгиню, но я забыл, с кем связался. Если ей оказалось под силу провернуть всю эту аферу с долговой распиской…

— И это тоже она? — побледнел Корф.

— Посудите сами, кто еще мог подкупить вашего управляющего? Карл Модестович дорого берет, а у меня — ни гроша, я нищ, как церковная мышь!

— Но убийство! — вскричал Владимир.

— Барон убит не из-за поместья.

— Да, и, кажется, я догадываюсь, что стало тому причиной, — вздохнул Владимир, сопоставив все увиденное в тайной комнате в библиотеке с тем, что говорил ему Забалуев. — Но как она это сделала? Ведь яд-то ваш, и потом эта коляска…

— Коляска? — хмыкнул Забалуев. — А что коляска? Она могла так же легко подложить мне флакон, как и украла его. Но для начала она подменила его содержимое, когда я на минуту оставил флакон в ее руках. Кстати, а почему вам пришло в голову обыскать мою коляску?

— Княгиня обронила фразу о том, что вы никого не подпускаете к ней. Нам показалось это подозрительным! О Господи! — понял Корф.

— Все подстроила, змея! — осклабился Забалуев. — Не было там яда. Я, как пропажу содержимого обнаружил, от флакона тоже решил избавиться — я ведь понимал, что на меня первым подумают. Я же не одним Долгоруким покупкой хвастался. Только потом спохватился, да больше флакона найти не мог.

— Вы не помнили, куда выбросили флакон?

— В том-то и дело, что помнил, да только там его не оказалось. Думаю, княгиня за мной следила и подобрала — с нее станется!

— Возможно, вы и правы, — сказал Корф, вставая и направляясь к выходу, но в этот момент дверь в камеру распахнулась и вошел исправник.

— Ваше сиятельство, вас Их сиятельство спрашивают, говорят — срочно.

— Это Репнин, — воскликнул Владимир и понял, что что-то случилось — они расстались несколько часов назад — Михаил поехал в табор за Анной.

— Репнин? — вздрогнул Забалуев. — Он.., он…

— Он жив, — кивнул Корф. — Ваши наемники не убили его. И если в смерти моего отца вас теперь уже вряд ли обвинят, то за подлоги и воровство вам придется ответить перед государем императором. — Так он и есть секретный ревизор? — Забалуев схватился за голову и со стоном опустился на кровать. — Это конец, это конец…

— Вы правы — вашим преступлениям скоро будет положен конец. Счастливо оставаться! — Владимир, усмехнувшись, поклонился Забалуеву и вышел из камеры.

Репнин ждал его в кабинете исправника.

— Скорее, нам надо ехать, срочно! Сейчас! — Михаил потянул Корфа за собой.

— Что такое, что за спешка?

— Когда я вернулся в табор, Рада сказала, что Анна ушла на могилу твоего отца. Я бросился за ней, но было поздно — первым там оказался этот подлец Шуллер. Он схватил ее и повел к Долгорукой.

Владимир остановился — лоб его мгновенно покрылся капельками пота. «Она убьет ее, точно убьет, — понял Корф, — княгиня не успокоится, пока не отомстит всем нам, всем, кто был связан с отцом».

— Анне угрожает опасность, Долгорукая может продать ее, — торопил друга Репнин.

— Боюсь, что княгиня придумала нечто пострашнее, — сказал Корф. — Но сначала мы должны придумать, как вывести ее на чистую воду.

— О чем ты говоришь?

— Мне удалось установить, что отца отравила Долгорукая. Весь вопрос в том, как это доказать.

— Княгиня? Эта одинокая женщина, озабоченная, как бы подороже продать дочерей замуж?

— Хитрая, умная и очень злая женщина, обиженная на все мою семью до десятого колена. Обиженная настолько, что не просто полностью нас разорила, но и убила моего отца.

— И ты знаешь, как она это сделала? — растерялся Репнин.

— Теперь мне ясна вся картина преступления. Прежде чем поехать в имение, заедем к доктору Штерну — возможно, он подскажет нам, как заставить княгиню выдать себя. Он врач, он понимает толк в уликах, которые оставляют яды.

— Но как же Анна?

— Надеюсь, с ней ничего не случится до нашего прихода, но все же ты прав, нам следует поторопиться!

* * *

— Значит, крепостная? — уперев руки в бока, спрашивала Долгорукая, обходя кругом Анну и оглядывая ее со всех сторон.

По ее приказу управляющий привел Анну на конюшню и привязал к опорному столбу.

— А бежала зачем? — продолжала свой допрос княгиня.

— Карл Модестович хотел надругаться надо мной, — честно отвечала Анна.

— Ты посмотри, какие мы щепетильные! — рассмеялась Долгорукая. — Карл Модестович сладкого захотел, что в том такого? Плохо только, что сладкое это он решил с моего стола взять и разрешения при этом не спросил. Ну, да с ним я потом разберусь. А тебя накажу, за то, что вздумала сбежать от меня!

— Уверяю, у меня не было и мысли скрываться от вас, — тихо сказала Анна, пытаясь с достоинством смотреть в глаза княгине.

— Лжешь! — закричала Долгорукая. — Это барон научил тебя лгать? Мерзавец, всех нас надул, и долга не отдавал, и потешался над нами, выставляя тебя благородной!

— Не смейте так говорить о бароне! — воскликнула Анна. — Он был честный человек и вашему мужу — верный друг. И Петр Михайлович в нашем доме как родной был.