Лиза Смит - Возвращение. Тьма наступает

Не говоря ни слова, Мередит вытянула руку вперед – как автомат.

По-прежнему не сводя глаз с Дамона, Елена медленно втянула воздух. Грудь сжимали спазмы – как тогда, когда прилипающая трава опутала ее и не давала дышать. Но ничто происходящее в ее теле не могло остановить Елену.

«Как же мне выбирать? – подумала она. – Бонни и Мередит – я люблю их обеих».

А больше мне ничего не сделать, осознала она, помертвев. И даже если я… сдамся Дамону, не факт, что он сумеет спасти обеих. Остальные – Шиничи, Мисао, даже Кэролайн – все они хотят крови. А Шиничи управляет не только деревьями, но и практически всем в Старом лесу, в том числе и этими жуткими людьми-деревьями. Что, если на этот раз Дамон взял на себя слишком много, пообещал то, чего не сможет выполнить? Он хотел заполучить меня – но, добиваясь своей цели, зашел слишком далеко. Я не вижу выхода.

И вдруг она его увидела. Внезапно все встало на свои места и оказалось кристально ясным.

Она поняла.

Елена посмотрела сверху вниз на Бонни, почти в состоянии шока. Бонни тоже посмотрела на нее. На ее маленьком треугольном личике не было никакой надежды на спасение. Бонни смирилась со своей судьбой – мучительной смертью.

Нет, подумала Елена, не зная, услышит ли ее Бонни.

Верь, мысленно сказала она.

Нет, не вслепую. Верь в то, что твой разум признает истиной, а твое сердце – верным путем. Я никогда тебя так просто не отдам – и Мередит тоже.

Я верю, подумала Елена, и ее душа содрогнулась от силы этой мысли. Она почувствовала резкий прилив внутренней энергии и поняла: пришло время действовать. Одно-единственное слово звенело в ее сознании, когда она встала и разжала руки, которыми цеплялась за ствол дерева. Это слово эхом отдавалось в ее разуме, когда она нырнула вниз головой со своей ветки, находящейся в шестидесяти футах над землей.

Верю.

Она летела вниз, и в ее сознании проносилось все.

Тот день, когда она впервые увидела Стефана… она была тогда совсем другой. Внешне – ледяной, внутри – сумасшедшей… или наоборот? Она все еще не могла прийти в себя после смерти родителей, которая произошла так давно. Пресыщенная жизнью и отношениями с парнями… принцесса в ледяной башне… желающая только одного – завоевывать, покорять… пока она не увидела его.

Верю.

А потом мир вампиров… и Дамон. И неистовое безумие, страсть, которая вдруг проснулись в ее душе. Центром притяжения был Стефан, но Дамон был огненным дыханием, на котором держались ее крылья. Как бы далеко она ни зашла, Дамон, казалось, всегда был готов заманить ее чуточку дальше. И она знала, что когда-нибудь они зайдут слишком далеко… для обоих. Но сейчас ей надо было делать что-то одно и очень простое.

Верить.

И Мередит, и Бонни, и Мэтт. Она изменила отношения с ними – о да, в этом нет сомнений. Поначалу, даже не понимая, как ей удалось заслужить дружбу таких людей, как эти трое, она не заботилась о том, чтобы обращаться с ними так, как они заслуживали. Но они все равно ее не бросали. И теперь она знала, как отдать им должное, – надо было просто умереть за них, если это понадобится.

Там, внизу, Бонни следила за ее падением. Следили за ним и с крыши, но именно в глаза Бонни она смотрела, падая; Бонни была изумлена, напугана, не верила своим глазам, была готова завизжать и в то же время понимала, что никакой визг не спасет Елену, которая летит вниз головой навстречу своей смерти.

Бонни, ты должна верить в меня. Я тебя спасу.

Я вспомнила, как летать.

Бонни знала, что сейчас умрет.

Об этом ей было отчетливое предзнаменование; оно явилось за секунду до того, как эти существа – деревья, которые двигались как люди, с жуткими физиономиями и толстыми узловатыми руками, – окружили маленькую группу людей в Старом лесу. Она услышала вой черного пса, охраняющего плотину, обернулась и успела заметить, как он убегал, напуганный светом ее фонарика. Эти собаки были давней частью семейной истории Бонни – когда одна из них выла, это означало, что кто-нибудь скоро умрет.

Она предположила, что на этот раз «кем-нибудь» будет она.

Но она не сказала ничего, даже тогда, когда доктор Альперт произнесла: «Силы небесные, что это такое?» Бонни воспитывала в себе мужество. Мередит и Мэтт были мужественными. Это было у них что-то встроенное – способность идти дальше, когда любой другой уже давно развернулся бы и дал деру. Просто для обоих интересы группы были важнее собственных интересов. Ну и, естественно, доктор Альперт тоже была смелой, не говоря уж о том, что она была еще и сильной. А миссис Флауэрс, похоже, решила, что несет за эту молодежь личную ответственность.

Бонни ужасно хотела доказать, что и она тоже может быть смелой. Она тренировалась – надо держать голову высоко поднятой, прислушиваться к звукам в кустах и одновременно напрячь экстрасенсорные чувства – вдруг придет какой-нибудь сигнал от Елены. Напрягать оба этих слуха одновременно было делом непростым. До реальных ушей доносилось множество звуков – из кустов слышались всевозможные хохотки и шепотки, которых оттуда не могло доноситься. Но от Елены не было ни звука, хотя Бонни вновь и вновь звала ее: Елена! Елена! Елена!

Она все-таки снова стала человеком, с грустью подумала Бонни. Она не слышит меня и не может вступить со мной в контакт. Ей единственной из всех нас удалось чудесным образом спастись.

Именно тогда перед их группой возник первый человек-дерево. Это было как в детской страшной сказке: сначала появилось дерево – и вдруг оказалось, что это живое существо, похожий на растение великан; его верхние ветки зашевелились и оказались длинными руками. Все заорали и попытались разбежаться.

Бонни никогда не забудет, как Мэтт и Мередит помогали ей бежать.

Человек-дерево был не особо проворным. Но, когда они развернулись и побежали, оказалось, что за их спинами стоит такое же существо. И еще по одному – справа и слева. Они были окружены.

А потом их согнали в кучу, как скот, как рабов. Каждого, кто пытался сопротивляться, деревья хлестали и били крепкими, утыканными шипами ветками, а потом, накинув на шеи плети из гибких веток, их потащили.

Их поймали – но не убили. Их куда-то вели. Причину, по которой это происходило, было нетрудно представить, – скорей уж Бонни могла вообразить множество таких причин. Оставалось только выбрать из них самую страшную.

Под конец этой насильственной прогулки, которая, казалось, длилась несколько часов, Бонни стала понимать, где находится. Они снова возвращались к общежитию. Точнее сказать, они впервые возвращались к настоящему общежитию. У дома стояла машина Кэролайн, он снова был освещен сверху донизу, только на этот раз то тут, то там попадались темные окна.

А их ждали похитители.

И вот теперь, наплакавшись и наумолявшись, она снова решила быть смелой.

Когда юноша со странными волосами сказал, что Бонни будет первой, она сразу поняла, что он имеет в виду; она поняла, как именно умрет, – и обнаружила, что в душе ее не осталось ни капли смелости. И все-таки она сказала себе, что не проронит ни звука.

Ей были видны зловещие фигуры на крыше, и она видела, что Дамон смеялся, когда люди-деревья стали срывать с нее одежду. Потом он смеялся, когда Мередит взяла в руки садовые ножницы. Она больше не будет его ни о чем умолять – тем более что это, похоже, абсолютно бессмысленно.

Она лежала на спине, привязанная за руки и за ноги, беспомощная, а от ее одежды остались только клочки и полосы. Она уже хотела, чтобы ее убили первой, и ей не пришлось смотреть, как Мередит разрезает на кусочки собственный язык.

И в тот момент, когда крик ярости неумолимо поднимался в ней, как змея, ползущая вверх по шесту, она увидела над собой, в ветвях белой сосны, – Елену.

– Крылья Ветра, – прошептала Елена, когда земля стремительно приближалась к ней.

Крылья развернулись мгновенно, откуда-то изнутри Елены. Они распахнулись футов на сорок и были сделаны из паутины золотого цвета – от темно-золотого цвета балтийского янтаря у самой спины Елены, до нежного светло-лимонного у кончиков. Они почти не двигались, почти не подымались и не опускались, но поддерживали ее в воздухе и всякий раз точно знали, куда ей надо полететь.

Не к Бонни. Все будут ждать, что она полетит именно к Бонни. С той высоты, на которой Елена находилась, она вполне могла бы схватить Бонни, но она понятия не имела, как разрезать путы на ее руках и ногах, – и сомневалась, что сумеет снова подняться с земли.

Вместо того чтобы лететь к Бонни, Елена в последний момент повернула к крыше, выхватила из вытянутой руки Мередит садовые ножницы и ухватила прядь длинных, шелковых, черных с пурпурным волос Мисао. Мисао завизжала. А потом…

Именно потом Елена поняла, как остро ей нужно немного веры. До этого она скорее не летела, а скользила по воздуху. Но теперь ей надо было подняться вверх, ей надо было, чтобы крылья заработали… и теперь она – хотя на это совсем не было времени – снова оказалась вместе со Стефаном и почувствовала…

…как в первый раз поцеловала его. Другие девушки, скорее всего, стали бы ждать, пока парень сам проявит инициативу. Другие, но только не Елена. Кроме того, первое время Стефан думал, что поцелуи нужны только для того, чтобы соблазнить жертву…

…первый раз, когда он поцеловал ее, поняв, что это не имеет никакого отношения к хищникам и жертвам…

А теперь надо было подняться в воздух…

Я знаю, что смогу…

Но Мисао оказалась очень тяжелой, а память Елены стала неуверенной. Огромные золотые крылья затрепетали и замерли в неподвижности. Шиничи взбирался по какой-то лозе, пытаясь дотянуться до нее, а Дамон сжимал Мередит, чтобы она не двигалась.

Елена поняла, что ее план провалился, и поняла это слишком поздно.

Она была совсем одна, и бороться таким способом было бессмысленно. Слишком много противников.

Она была совсем одна, и ее спину пронзала острая боль, от которой ей хотелось закричать во весь голос. Мисао каким-то образом специально становилась тяжелее, и через минуту она станет слишком тяжелой, чтобы ее смогли удержать трепещущие крылья Елены.

Она была совсем одна, и ее, как и всякого человека, ждала смерть…

И вдруг, перекрывая мучительную боль, от которой все ее тело было готово покрыться капельками пота, послышался голос Стефана:

– Елена! Падай! Падай вниз, я тебя подхвачу!

Как странно, подумала Елена. Как будто во сне. Его любовь и страх исказили его голос – он звучит как-то по-другому. Он стал совсем похож на голос…

– Елена! Я с тобой!

…Дамона.

Опомнившись, Елена посмотрела вниз. Внизу был Дамон – он стоял перед Мередит и смотрел на Елену снизу вверх, широко раскинув руки.

Он с ней.

– Мередит, – продолжал он, – девочка, сейчас не время спать! Твоей подруге нужна твоя помощь! Елене нужна твоя помощь!

Мередит медленно подняла ничего не выражающее лицо вверх. И Елена увидела, как к ней возвращаются жизнь и активность, когда ее взгляд остановился на огромных дрожащих золотых крыльях.

– Елена! – крикнула Мередит. – Я с тобой! Елена!

Откуда она поняла, что надо сказать именно это? Впрочем, ответ был ясен. Это же Мередит, а Мередит всегда знала, что нужно сказать.

И теперь ее крик подхватил еще один голос – голос Мэтта.

– Елена! – прокричал он, и это прозвучало как заклинание. – Я с тобой, Елена!

А потом послышался низкий голос доктора Альперт:

– Елена! Я с тобой, Елена!

И неожиданно сильный голос миссис Флауэрс:

– Елена! Я с тобой, Елена!

И даже голос злосчастной Бонни:

– Елена! Мы с тобой, Елена!

А где-то в глубине ее сердца прошептал настоящий Стефан:

– Я с тобой, мой ангел.

– Мы все с тобой, Елена!

Она не выпустила Мисао. Ощущение было такое, как будто в огромные золотые крылья били потоки восходящего воздуха, – по крайней мере крылья подняли ее почти вертикально вверх, так что она едва не утратила власть над собственным телом, – но все-таки не утратила. Она по-прежнему смотрела вниз и видела, как слезы, которые катятся у нее из глаз, падают к распростертым рукам Дамона. Елена плохо понимала, почему она плачет. Отчасти от досады на то, что усомнилась в Дамоне.

Потому что Дамон не просто был на ее стороне. Насколько она поняла, он готов был умереть за нее – он играл ради нее со смертью. Он бросился в хитросплетение веток и ползучих растений, некоторые из которых нацеливались на Мередит, а некоторые – на Елену.

На то, чтобы схватить Мисао, потребовался один лишь миг, но Шиничи уже замер в прыжке – он был готов прыгнуть на Елену, он превратился в лисицу, он оскалился, он был готов вырвать ей горло. Эти двое не были обычными лисицами. Шиничи был размером почти с волка – и уж точно не меньше здоровенной собаки – и яростен, как росомаха.