– Где две половинки лисьего ключа? – спросила она. – Отвечай, или я отрежу тебе еще один хвост. Клянусь. Не обманывай себя – ведь от этого пострадает не только твоя гордость. В этих хвостах скрыта твоя Сила. Что будет, когда у тебя не останется ни одного?

– Стану как все люди – кроме тебя, уродина.

Мисао опять захохотала, и смех был похож на прерывающееся дыхание собаки. Лисьи уши были прижаты к голове.

– Отвечай на вопрос.

– Ты все равно не поймешь моего ответа. Если я скажу тебе, что одна половинка спрятана в инструменте серебряного соловья – ты хоть что-нибудь поймешь?

– Значит, придется объяснить чуть более внятно.

– Если я скажу тебе, что одна половинка спрятана в танцевальном зале Блодьювед, ты сможешь ее найти? – И она снова оскалилась, часто дыша, делая намеки, которые не означали ничего – или что угодно.

– Таков твой ответ?

– Нет! – неожиданно взвизгнула Мисао и задрыгала лапами, как собака, которая возит ногами по грязи. Только вместо грязи был живот Елены, которой показалось, что лапы лисицы сейчас продырявят ей внутренности. Она почувствовала, что ее майка рвется.

– Я уже сказала: я с тобой не в игрушки играю! – крикнула Елена. Она подняла лисицу левой рукой, которая уже ныла от усталости. Правой она крепче взяла ножницы.

– Где первая половина ключа? – спросила Елена.

– Поищи сама! Надо всего-то обшарить весь мир и каждый куст в придачу.

Лиса снова попыталась впиться в горло Елены, и на этот раз ее острые зубы действительно царапнули плоть.

Елена усилием воли заставила себя поднять Мисао еще выше.

– Тебя предупреждали. Не говори потом, что ты не знала или что у тебя есть основания жаловаться.

Она щелкнула ножницами.

Мисао издала визг, который почти растворился в общем шуме. Елена, чувствая, что устает все больше и больше, сказала:

– Брось наконец прикидываться. Посмотри на землю. Тебе никто ничего не отрезал. Ты просто услышала, как щелкнули ножницы, и стала орать.

Мисао попыталась заехать Елене когтем в глаз, и ей это почти удалось. Ну что ж. Теперь совесть Елены была чиста. Она не собиралась мучить лисицу – она собиралась отобрать у нее Силу. Ножницы залязгали – щелк, щелк, щелк, Мисао визжала и изрыгала проклятия, но люди-деревья, стоящие под ними, стали уменьшаться в размерах.

– Где первая половина ключа?

– Если отпустишь меня, я скажу.

Голос Мисао вдруг стал не таким пронзительным.

– Под честное слово? Ты это серьезно?

– Под честное слово. Слово китсунэ. Пожалуйста! Нельзя отрезать у лисицы ее настоящий хвост! Именно поэтому, когда ты отрезала другие, мне не было больно. Это мои знаки чести. Но мой настоящий хвост – посередине, с белым кончиком, и, если ты отрежешь его, будет и кровь, и след.

Мисао, судя по виду, признала свое поражение и была готова пойти на переговоры.

Елена понимала, что слепо доверять глупо, разум и сердце хором твердили ей, что верить этому существу нельзя. Но ей очень хотелось поверить, очень хотелось надеяться…

Она медленными зигзагами спустилась вниз, так что лисица оказалась у самой земли – искушение разжать пальцы и бросить ее с высоты в шестьдесят футов Елена все-таки поборола. Потом она сказала:

– Итак. Ты дала слово чести. Я жду ответа.

Шесть человек-деревьев вокруг ожили и двинулись в их сторону, выставив скрученные жадные пальцы-ветки.

Но Елена была начеку. Она не отпустила Мисао – просто ослабила хватку. Теперь она снова сжала ее изо всех сил.

Волна Силы вытолкнула ее в воздух, и она взмыла вверх, мимо крыши, мимо разъяренного Шиничи и рыдающей Кэролайн. Потом она встретилась взглядом с Дамоном. Его глаза были полны жаркой, бешеной гордостью за нее. А она была полна жаркой, бешеной страстью.

– Я не ангел, – провозгласила она тем, кто каким-то образом умудрился этого еще не понять. – Я не ангел и не дух. Я Елена Гилберт, и я побывала на Той Стороне. И сейчас я готова сделать все, что должно быть сделано, в том числе и накостылять кому надо.

Внизу послышались какие-то возгласы; Елена сначала не поняла, от кого они исходят. Потом она сообразила, что это кричат остальные. Ее друзья. Миссис Флауэрс и доктор Альперт, Мэтт и даже безумная Изабель. Они подбадривали ее – и вдруг оказалось, что она их видит, потому что двор неожиданно залил дневной свет.

«Это я сделала?» – недоуменно подумала Елена и поняла, что непонятно как, но именно она это сделала. Она осветила поляну, на которой стоял дом миссис Флауэрс, в то время как окружающий лес оставался темным.

Может, я могу сделать что-то большее, подумала она. Превратить Старый лес во что-то помоложе и не такое злое.

Будь у нее побольше опыта, она никогда не решилась бы на это. Но здесь и сейчас она чувствовала, что может справиться с чем угодно. Она оглядела Старый лес вокруг нее, быстро крикнула: «Крылья Очищения!» – и увидела, как у нее за спиной разворачиваются огромные крылья – свежие, переливчатые, как крылья бабочки, – а потом они становятся больше, а потом еще больше.

Краем уха Елена услышала, что вокруг воцарилась мертвая тишина; девушка была настолько поглощена происходящим, что даже брыкающаяся Мисао не отвлекала ее. Эта тишина что-то напоминала ей – словно бы самые красивые музыкальные напевы слились в один мощный хор.

А потом из нее вырвалась вспышка Силы – не разрушительной Силы, которую много раз высылал Дамон, а Силы обновления, весны, любви, молодости и очищения. Она видела, что свет разливается во все стороны, что деревья становятся меньше, а между зарослями появляется больше полянок. Исчезли колючки и ползучие растения. А на земле расширяющимися кругами стали появляться цветы всех оттенков – тут кустики нежных фиалок, там мелколепестник, там – дикие розы. Это было так красиво, что у нее защемило сердце.

Мисао зашипела. Елена наконец очнулась и, оглядевшись, обнаружила, что неуклюжие уродливые люди-деревья исчезли в ясном свете дня, и там, где они стояли, появились заросли щавеля, в котором то тут то там валялись странные засохшие обломки деревьев. Некоторые были едва ли не похожи на людей. Секунду Елена озадаченно рассматривала эту картину и только потом поняла, что еще изменилось. Все настоящие люди тоже куда-то исчезли.

– Не надо было тебя сюда приводить! – к удивлению Елены, это был голос Мисао. Она обращалась к своему брату. – Из-за этой девчонки ты все испортил. Шиничи но бака!

– Сама идиотка! – орал Шиничи. – Оноре! Ведешь себя так, как они и добиваются…

– А что мне остается?

– Я слышал, что ты намекала девушке, – зарычал Шиничи. – Так хочешь сохранить свою красоту, что на все остальное тебе плевать, самовлюбленная…

– Это ты мне говоришь? У самого-то небось все хвосты на месте?

– Потому что я не такой растяпа…

– Это вранье, и ты сам это знаешь, – оборвала его Мисао. – Возьми свои слова назад!

– Ты слишком слабая, чтобы драться! Тебе уже давно надо было удрать отсюда! И не вздумай приходить ко мне с жалобами.

– Ты это мне говоришь? – И Мисао, выскользнув из пальцев Елены, набросилась на Шиничи. Он был неправ. Мисао была отличным бойцом. Через мгновение они превратились в живую зону разрушения, они катались и катались, все время меняя облик. Летели черные и красные клочья шерсти. Из клубка сцепившихся тел доносились обрывки фраз:

– …ничего все равно не найдут…

– …по крайней мере обе половинки…

– …а если и найдут…

– …какая разница?..

– …этого парня еще надо найти…

– …а это весело – смотреть, как они ищут…

Жуткий хриплый хохот Мисао.

– Посмотрим, что они там найдут…

– …в Ши-но-Ши!

Потом они внезапно перестали бороться, и оба приняли человеческий облик. Оба были порядком потрепаны, но Елена понимала: если они вздумают драться снова, она ничем не сможет им помочь.

Но они не стали драться. Шиничи сказал:

– Я разбиваю шарик. Вот здесь, – он повернулся к Дамону и закрыл глаза, – находится твой драгоценный брат. Я вкладываю это знание в твою голову – если ты сумеешь разгадать карту. Но когда ты попадешь туда, ты умрешь. Не говори, что я тебя не предупредил.

Потом он поклонился Елене и сказал:

– Сожалею, но и тебе придется умереть. Впрочем, я увековечил тебя в оде:

Ландыш и цикламены,

Роза и резеда.

От улыбки Елены

Отступила зима.

Ирис, сирень, и каллы,

И молодая листва

Там, где Елена ступала,

Низко склонилась трава.

Там, где ее пролегали следы,

Белые в них вырастали цветы.

– Я бы предпочла услышать внятные объяснения, где находятся ключи, – сказала Елена Шиничи, понимая, что после этой песни она уже вряд ли чего-нибудь добьется от Мисао. – Сказать по правде, меня уже тошнит от всей этой белиберды.

Она почувствовала, что все опять уставились на нее, и поняла, почему. Ее голос, манера держаться, манера говорить – все стало другим. Но ее собственным главным чувством было чувство свободы.

– Вот что мы сделаем, – сказал Шиничи. – Мы не будем забирать половинки ключей. Отыщи их, пользуясь подсказками – или каким-либо другим способом, если сможешь.

Он подмигнул Елене и отвернулся – для того чтобы оказаться лицом к лицу с бледной, дрожащей Немезидой.

Кэролайн. Чем она занималась последние несколько минут, никто не видел, но, в частности, она плакала, терла глаза и заламывала руки – по крайней мере такое впечатление сложилось у Елены, когда она увидела, что стало с ее макияжем.

– И ты тоже? – сказала она Шиничи. – И ты тоже?

Шиничи улыбнулся своей вальяжной улыбкой.

– И что я тоже? – Он поднял два пальца в виде буквы V, чтобы показать, что его «тоже» не равно кэролайновскому.

– Ты тоже на нее запал? Песни поешь, даешь ей подсказки, чтобы она отыскала своего Стефана…

– Не такие уж содержательные подсказки, – добродушно сказал Шиничи и снова улыбнулся.

Кэролайн попыталась ударить его, но он поймал ее кулак своей ладонью.

– А теперь ты собрался сваливать? – Она говорила на таких высоких нотах, что почти перешла на визг – не такой высокий, как визг Мисао, напоминавший дребезжание стекла, но тоже вполне внушительный.

– Мы собрались, – он кинул взгляд на мрачную Мисао. – Когда доделаем пару дел. К тебе они не имеют отношения.

Елена напряглась, но Кэролайн снова попыталась его ударить.

– После всего, что ты мне говорил? После всего, что ты говорил?

Шиничи оглядел ее с ног до головы. По его лицу было ясно, что он видит ее в первый раз. Он был явно озадачен.

– Говорил тебе? Мы разве разговаривали до сегодняшнего вечера?

Послышалось пронзительное хихиканье. Все повернули головы. Мисао заходилась от смеха, прижав ладони ко рту.

– Я воспользовалась твоей внешностью, – сказала она брату, глядя в землю, словно признавалась в детской шалости. – И твоим голосом. В зеркале, когда давала ей указания. Она как раз страдала из-за того, что ее бросил какой-то парень, ну я и сказала ей, что влюбилась в нее и отомщу ее врагам – если она кое-что для меня сделает.

– Распространит малаха среди маленьких девочек? – угрюмо спросил Дамон.

Мисао снова хихикнула.

– И парочки парней. Я знаю, как это бывает, когда внутри тебя сидит малах. Это совсем не больно. Он просто сидит – и все.

– А у тебя бывало так, что он требовал делать от тебя что-то, чего ты не хочешь? – строго спросила Елена. Она чувствовала, что ее синие глаза засверкали. – Это, по-твоему, не больно, Мисао?

– Так это был не ты? – Кэролайн никак не могла оторвать взгляд от Шиничи; она явно с трудом успевала переваривать новости. – Это был не ты?

Он вздохнул с полуулыбкой.

– Не я. Боюсь, что золотые волосы – вот где моя погибель. Золотые… или ярко-красные на черном, – торопливо добавил он, бросив взгляд на сестру.

– Так, значит, это была ложь? – сказала Кэролайн, и на секунду гнев на ее лице сменился отчаянием, а потом – грустью. – Ты всего-навсего очередной поклонник Елены.

– Послушай меня, – резко сказала Елена, – он мне не нужен. Я его терпеть не могу. Единственный мужчина, который меня интересует, – это Стефан.

– Единственный-единственный? – спросил Дамон, бросив взгляд в сторону Мэтта, который подошел к ним еще во время лисьей свалки, держа на руках Бонни. За ним шли миссис Флауэрс и доктор Альперт.

– Ты понимаешь, о чем я, – сказала Елена Дамону.

Дамон пожал плечами.

– Многие златокудрые девы в конце концов становятся невестами грубых йоменов… – Он затряс головой. – Почему я несу эту ахинею?

Его плотное тело нависло над Шиничи.

– Остаточный эффект… последствия одержимости… – Шиничи помахал в воздухе пальцами, продолжая смотреть на Елену. – Мои мыслительные модели…

Казалось, что сейчас начнется еще одна драка, но потом Дамон улыбнулся и сказал, прищурившись: