Поскольку она не собирается вступать в выгодный брак, как ей жить дальше? Потребуются годы, прежде чем она сможет устроить достойную жизнь. Первым делом придется обзавестись компаньонкой, которую можно терпеть, пока не удастся выцарапать свое наследство у единокровного брата и невестки. Незамужней женщине юристы сильно усложнят подобную задачу, однако поколения аристократов, стоящих за ее спиной, чем-то смогут пригодиться, так что ей, вероятно, удастся угрозами подчинить родственников своей воле.

Все же оставался вопрос: как прожить оставшуюся жизнь? Возможно, даже сейчас удастся найти мужа, если не придавать значения недавнему приключению и укоренившейся за ней репутации безразличной женщины. Мужа, который не знал или был бы безразличен к обществу с большой буквы. Мужа, который вдруг станет очень похожим на Орландо в ее фантазиях об идеальной жизни с совершенным супругом. Мужем для женщины Фреи, но не для аристократки Фреи.

«Это смешно, – потешалась она. – Орландо из тех, кто предпочитает избегать общества». Зачем же ему обременять себя женой, из-за которой он навлечет на себя назойливое любопытство? Учитывая то, что он уже был женат, очень любил супругу и до сих пор горевал по ней. Зачем она ему, он прекрасно справлялся с воспитанием детей в одиночку. Между леди Фреей и мистером Крейвеном могут существовать лишь отношения непрошеной гостьи и недовольного хозяина. Но разве так должно быть между Орландо и Утратой? Этот вопрос засел в ее голове и не давал покоя, несмотря на здравый смысл, твердивший, что подобная неравная связь к добру не приведет, если он даже сможет забыть покойную жену и увидит в Утрате нечто иное, чем назойливую гостью, которую следует отправить восвояси как можно скорее.


«Вместе с Утратой, так называемой Роуан, в жизнь пришла беда и растоптала ее грязными сапогами», – сердито думал Рич. Он был доволен всем, пока не появилась она. Ну, возможно, не так уж и доволен.

Для полного счастья очень не хватало Анны. Однако дела шли неплохо. Шагая первым, Рич слышал, как Хэл и Сэлли, точно сороки, болтают с Кейзиа. Он задавался вопросом, почему позволяет своему другу и ментору вести себя обратно в домик только потому, что Кейзиа захотелось самой убедиться, годится ли леди, на которую он наткнулся вчера, в товарищи для Сэлли и Хэла и даже Рича, раз тому положено за все отвечать.

Почему он вчера верил, что крепко держит вожжи в руках, а сейчас все не совсем так? «Это искушение судьбы», – угрюмо подумал Рич, жалея, что не посадил Утрату в телегу и не отправил на рассвете на ближайший постоялый двор. Он нахмурился, чувствуя, будто ударился головой о стену, когда застал заблудившуюся «принцессу» совершенно нагой.

Неожиданно он оказался приятно удивлен, когда увидел ее в сумрачном свете, отражавшемся от деревьев и придававшем судомойне бледное очарование. Она выглядела так, как в назидательных историях, которые ему читали. Ее красота напомнила ему, что коварные соблазнительницы существуют не только в сказках. Рич никогда не видел таких густых волос, спускавшихся на плечи. В их запутанной копне мягко отражался свет.

Рич с благоговением смотрел на ее длинные ноги, хотя видел и трогал волдыри и царапины, результат панического бегства. Ему хотелось поцеловать их, точно мелкие царапины Сэлли, но он понимал – если посмеет это сделать, гостья придет в ужас. Рич знал, что не смог бы остановиться на этом, и его губы совершили бы путешествие вверх по ее телу до тех пор, пока… «Пока ничего не случилось бы», – упрекнул он затаившегося внутри повесу и пошел вперед так решительно, что даже Кейзиа запротестовала.

Некоторое время ему удавалось не думать об Утрате. Он даже улыбнулся и кивнул, когда Хэл показал на мелькнувшего бирюзового зимородка, когда они проходили мимо обмелевшей за лето речушки. Сэлли залюбовалась желтой бабочкой. Та испугалась и улетела, девочку пришлось успокаивать и убеждать, что бабочка на нее не обиделась.

Почувствовав на себе задумчивый взгляд Кейзиа, Рич встревожился и понял, что мысленно занят леди, которой следует разбудить его защитные инстинкты, а не грубые желания. Однако было что-то трогательное и возбуждающее в том, как Утрата балансировала на одной ноге, стараясь смыть пыль и грязь со своей шелковистой кожи.

Лучше было бы, если бы он отвел взгляд и оставил ее наедине с собой. Но этого не произошло. Наверное, он навлек на себя беду, ибо уже не мог забыть эти длинные ноги. Дальше следовала невероятно изящная талия и такие высокие, совершенные груди, что хотелось коснуться напрягшихся от страха сосков руками или губами. Конечно же она помнила только его алчный волчий взгляд. Рич вздрогнул при мысли, что распустил слюни, точно дикое животное.

Он разглядывал ее плотоядно, жадно, чего не потерпит ни одна незамужняя женщина. Когда он наконец оторвал взгляд от кремового цвета тела Утраты, ее щеки покраснели. Он понимал, что она сдержалась, чтобы не кричать или сердиться на него, поскольку рядом находились дети. Ведь они узнали бы, что их отец – коварный соблазнитель.

Как бы сердилась Анна за то, что он оказался невоспитанным. Рич, чувствуя, что желает Утрату всеми фибрами своей души, снова застыл и возбудился бы, если бы не вернулся в мастерскую обуздать страсти. Окажись Анна здесь, у него была бы женщина. Три года воздержания от естественных потребностей, дань памяти Анне, теперь показались досадной ошибкой. Если бы она была здесь, влечение к женщине, которую он не должен желать, не возникло бы, даже если бы он коснулся Утраты.

Любимой Рича нравились его страстные ухаживания, оба получали удовольствие от них. Если бы Аннабель увидела Рича сейчас, осудила бы его за то, что он плотоядно смотрел на Утрату. Однако перспектива утолить животные страсти за плату не улыбалась ему. Когда-то он воспринял бы это лишь как удовлетворение в той или иной мере здоровых потребностей мужчины, но после того, как встретил Аннабель и научился по-настоящему любить женщину, все другое казалось оскорбительным.

«Только романтик влюбился бы в женщину с первого взгляда, – корил он себя, – особенно если та почти школьница и в чреве вынашивает ребенка от другого мужчины». Он вспомнил потрясение, которое испытал в то невероятное мгновение, надеясь прогнать мысли об обнаженной Утрате. Он почувствовал досаду, когда из этого ничего не вышло, и зашагал так быстро, что обогнал детей и Кейзиа. Он шел дальше, будто на другом конце тропинки находилось королевство, которое нуждалось в обороне.

«Нельзя влюбиться снова с такой же страстью, как когда-то», – убеждал он себя. Даже такой глупец, как Ричард Сиборн, не мог влюбиться очертя голову дважды за свою жизнь, тем более в мисс Роуан, лесную принцессу. Это была похоть, вызванная ложной уверенностью, что он больше не возжелает ни одну женщину так, как Анну, вдову, беременную от другого мужчины.

Когда Кейзиа принимала драгоценного сына Аннабель, он по уши влюбился вторично и считал Хэла родным сыном. Аннабель говорила, что ее первый брак был продиктован отчаянным желанием супругов покинуть родной дом, а не страстной любовью с первого взгляда, как это произошло с ними.

Рич улыбнулся, вспомнив дерзкое признание Аннабель, что она желает его столь же страстно, как и он ее. Если бы она пришла к нему девственницей, они никогда так страстно не желали бы друг друга. Аннабель взяла с него обещание, что после ее смерти он будет жить хорошо, когда обоим стало ясно, что она не переживет роды Сэлли. Последние три года его горю не было границ. Мужчины действительно плачут. Теперь Ричу хотелось знать, что подумала бы Аннабель о мисс Роуан.

Он вернулся к тому, с чего начал: возжелал женщину, которой не мог обладать, не потеряв чести, понял, что ему не хотелось присутствия Сэлли, Хэла и Кейзиа, ибо это напомнило бы, что Утрата так же недоступна Орландо Крейвену, как и принцесса королевских кровей.


От громкого стука в дверь комнаты Фрея подскочила и чуть не выронила чайник, который с таким трудом наполнила водой и пыталась пристроить над огнем, разожженным после того, как она провозилась целый час.

– Кто там? – крикнула она, хотя хорошо знала, что это Орландо.

– Это я! – крикнул он в ответ.

Фрея почти чувствовала его нетерпение, поставила закопченный чайник, обеими руками повернула ключ и отодвинула засов.

Как только дверь отворилась, оба застыли, точно желая разглядеть, не произошли ли в них какие-либо перемены. Странно, но вчера ее лицо казалось резче. Не потому ли, что он увидел Фрею такой, какой не видел ни один мужчина, и на мгновение страстно возжелал ее сегодня утром? Он отвернулся, будто подобная мысль смутила его.

– Я беспокоился за вас, – резко сказал Рич, чем полностью обезоружил ее.

– Лучше было бы, если в следующий раз вы больше думали бы о своем доме, – грустно заметила Фрея, отошла в сторону и грязной рукой указала на угасающий огонь.

– Это легко поправить. Люди нуждаются в большей заботе и внимании, – почти весело сказал он, наклонился и стал рассматривать сложенные в кучу дрова, напоминающие птичье гнездо. – В следующий раз подкладывайте дрова полено за поленом, пока огонь хорошо не разгорится, затем можно добавить более крупные поленья. Вы сразу положили много дров.

Фрея старалась слушать и учиться, видела, как умело действуют его большие ловкие руки, и у нее снова закружилась голова. Рич притворился, будто и не мечтает увидеть ее обнаженной. Фрея могла винить себя лишь за то, что желает, чтобы эти руки ласкали ее тело. Пусть они закопченные, пахнут дымом и сухим лишайником.

– Пожалуй, я не отказалась бы от чая, если вы не возражаете, – нервно сообщила Фрея.

– Нисколько. Но сомневаюсь, что наш чай придется вам по вкусу.

– Теплый чай меня устроит. Иногда я пила чай вместе с садовниками, когда никто не мог застать нас врасплох за приятельской пирушкой, – не подумав, сообщила Фрея. Ему не обязательно знать, что ее семья нанимала садовников. Хотя роскошные сады разбивались за ее деньги, Фрея надеялась, что друзья не потеряют работу после того, как она навсегда покинула замок Боуленд. – Мне нравится садоводство, – добавила она, признавшись в том, что брат находил достойным сожаления и за что назвал ее сопливой крестьянкой, когда застал входившей в дом со стороны сада, чтобы помыть грязные руки и сменить запачканную обувь.

– Хорошо, когда поправитесь, сможете поухаживать за моим садом. А я займусь домом.

– Разве это не ставит с ног на голову естественный порядок вещей?

– Вы подразумеваете изречение «когда пахал Адам и пряла Ева, где родословное тогда стояло древо»? Если бы Ева лучше справлялась с садом, Адаму следовало бы научиться прясть.

Фрея задалась вопросом, не придерживается ли он несвойственных обществу идей.

– Наверное, нам следует попробовать и то и другое, если мы желаем стать лучше.

– Да, Утрата. Но сначала надо захотеть сотворить подобные чудеса.

– Правильно, – мудро согласилась Фрея. Незамужние дочери графов не станут пачкать руки, занимаясь недостойным трудом. Сначала мать, затем невестка занимались домашним хозяйством, поэтому леди Фрее не оставалось ничего другого, как проводить долгие часы в безделье.

– Вот идут мои малыши. Они не садовники и не прядильщики. Если, конечно, я не ошибся, приняв табун диких лошадей за собственных отпрысков.

– Папа, папа, Кейзиа говорит, что в городе солдаты, – взволнованно сообщил Хэл.

– Парень, в городе всегда бывают солдаты, – ответил отец, водружая чайник над огнем.

– Папа, но это драконы, – серьезно заговорила Сэлли, отталкивая брата.

– Не драконы, глупенькая малышка, а драгуны, – с презрением поправил Хэл и взвыл, когда Сэлли ткнула его в бок резной собачкой. Видимо, такое случалось часто, потому брату не стоило дразнить сестру, стоя так близко от нее.

– Я не малышка, – огрызнулась Сэлли с угрозой в голосе.

– Конечно, ты не малышка, мой утенок, – прервал довольно грубый женский голос.

– Никакой я утенок, – дулась Сэлли, будто ожидая, что разразится хорошенькая сцена.

– Никакой я не утенок, – поправил отец, имитируя движение клюва птицы, и стал ходить с важным видом, будто собирался к ближайшему пруду.

Поведение отца отвлекло внимание Сэлли, и она пристроилась за ним. Вскоре трое Крейвенов ходили друг за другом, издавая радостное кряканье, точно утки, отправляющиеся на поиски пищи. Фрея смотрела на них, широко раскрыв глаза, а незнакомая женщина качала головой и пожимала плечами.

– Эта троица совсем спятила, – заметила та.

– Я тоже так думаю, – согласилась Фрея и робко улыбнулась. Казалось, дуновение ветра способно унести крохотную женщину, хотя что-то подсказывало Фрее, что даже землетрясение не сдвинет ее с места, если она того не захочет.

– Кеззи, я утенок. Я точно утенок, – твердила Сэлли. Ее зеленые глаза сверкали от восторга. Она бросилась к брату, ухватила того за плечи и потянула к себе.

Фрея догадалась, что брат души не чает в своей маленькой сестренке.