Дженет Таннер - Возвращенный рай

Лили смотрела во все глаза на триптих, испытывая благоговейный ужас и вдруг, да, ее охватила радость.

И не потому, что она осознала ценность этой картины или ее художественную значимость, поскольку до этого она еще не доросла, но почему-то в тот момент она почувствовала, что триптих сыграет очень важную роль в ее жизни. Как будто само грядущее протянулось к ней и коснулось дразнящим перстом, перенеся на нее славу и страдания, изображенные на картине. Ни тогда, ни много лет спустя она не задумалась над тем, откуда взялось это сокровище и о чем могло бы поведать. Пальчики Лили доверчиво пошевелились в руке отца.

– Спасибо, папа, – поблагодарила она.

Бристоль, 1971 год

Двухмоторный самолет «Пайпер Навахо» приземлился, колеса шасси коснулись взлетной полосы почти без толчка, и самолет медленно вырулил на подъездную полосу.

Оставаясь в сиденье пилота, Ги де Савиньи выключил контрольные приборы автопилота, управляя машиной рулевыми педалями и ожидая полной остановки катящегося по инерции самолета. Время было позднее. Огни взлетно-посадочной полосы и осветительные мигалки на контрольной вышке и на здании самого аэропорта, куда сейчас подруливал самолет, были единственным освещением в бархатистой тьме, отгороженной холмами от неонового и иного городского освещения. Ги направил машину на бетонированную площадку и запарковал в одной из погрузочно-разгрузочных ниш. Теперь, после приземления, он почувствовал усталость. В полете надо предельно концентрировать все силы и внимание, к тому же он был без второго пилота, нагрузка на него легла очень большая – расслабиться нельзя ни на мгновение. Ги, страдавший эпизодическими мигренями, пока не завершил всего полетного цикла, не замечал даже покалывающих иголочек в висках. Он целиком выкладывался, ведя самолет. Но ему это как раз и нравилось. По той же причине он и остался вольнонаемным коммерческим пилотом, а не стал продвигаться по службе, как сделали его многие друзья в различных авиакомпаниях. Престижно, конечно, служить капитаном или вторым пилотом в компании БОАК или «Британская Каледония». Бортовые журналы тех, кто летает с большими шишками, похожи на географические справочники. Но что они видят в тех местах, где бывают? Гостиничные номера, даже роскошные, похожи один на другой, и Ги считал с чувством некоторого презрения, что вряд ли можно назвать настоящей работой пилота то, чем они занимаются, гоняясь за длинным рублем. В его понимании это было недостойно летчика. Он бы свихнулся, если б полагался в свой работе на компьютер: мысль о том, что можно восемь часов просидеть в кабине пилота, ничего не делая, а только решая кроссворды из «Телеграфа», заставила его содрогнуться. Что же касается денег, то им он придавал мало значения. Пока его нельзя было отнести к зажиточным людям, но пройдет время, и он разбогатеет. Как наследник поместий Савиньи в Шаранте, он не задумывался о собственном гнездышке или будущей пенсии.

Доставку почты из Абердина в Бристоль пять вечеров в неделю нельзя было, конечно, назвать завидной работой, и все же плохой ее он тоже не считал. «Навахо» относился к аэропланам, полетать на которых у Ги давно чесались руки, к тому же вначале менялись маршруты, нарушая нудную монотонность, – он летал в Осло и Антверпен, в Сен-Мало и Амстердам. Но теперь положение изменилось. Компания, в которой он работал вольнонаемным пилотом, так построила маршруты, что теперь он постоянно летал рейсом Абердин – Бристоль, и ему это начинало уже надоедать.

Что, черт возьми, происходит со мной? – задавал он себе иногда вопрос, когда его одолевало беспокойство. Почему мне вечно нужно что-то новенькое, какие-то новые маршруты для полетов, и горы, чтобы карабкаться на них? Почему я не могу, наконец, успокоиться и почувствовать удовлетворение? Но ничего не получалось. Ему исполнился тридцать один год, и он по-прежнему горел желанием разведывать новые места и покорять мир, как если б ему было девятнадцать, и не появилось никакого желания остепениться и пустить где-нибудь корни.

Возможно, он мается дурью, потому что ему светит наследство Савиньи. Когда умрет его дед, он станет очередным бароном де Савиньи. Ужасная перспектива, она ему совсем не улыбалась, но уж так распорядилась судьба, от которой не уйти.

К тому же, возможно, это объяснялось тем, что сам он являлся продуктом двух культур, двух стран, в его жилах текла и французская, и английская кровь. Воспитывался Ги в Англии, но всякий год проводил значительную часть лета в Шато де Савиньи с бабкой и дедом. На этом настояла его мать, Кэтрин. Но это постоянное раздвоение между Англией и Францией выбило его из колеи. Он не чувствовал себя по-настоящему дома ни в Шаранте, ни в Англии, как хотела того Кэтрин; ни там, ни здесь он все-таки не прижился. В обеих странах он был иностранцем. Английское воспитание делало Ги в Шаранте чужаком, несмотря на все уважение, которым его окружали как будущего барона, а наследство превращалось в предмет постоянных насмешек, когда он находился среди английских друзей. Еще ребенком в общеобразовательной школе в Англии он подвергался безжалостным издевательствам, стоило однокашникам пронюхать, почему у него иностранная фамилия – до тех пор, пока он не научился постоять за себя. Ему пришлось рано научиться пускать в ход кулаки. Это доставило ему массу неприятностей, но вскоре среди мальчишек, его сверстников, стало известно, что подтрунивать над Ги де Савиньи небезопасно и можно получить по носу, – его стали уважать. И все-таки осталось странное чувство неприкаянности, бывали минуты, когда Ги отчетливо осознавал свою двойную природу, это чувство отверженности сопровождало его и в более взрослом возрасте.

Конечно, были свои преимущества в том, что он наполовину француз. Он бойко говорил на обоих языках и потому находил занятия французским языком совершенно ненужными, читая на этих уроках под партой свою любимую космическую фантастику. Став взрослым и уже работая пилотом, он практически не сталкивался с трудностями, когда нужно было связаться с землей – и легко объяснялся, прибегая к одному или другому языку.

К тому же, смешанная кровь и французское имя делали его привлекательным в глазах женщин – во всяком случае, Ги так объяснял себе свой успех у женщин. Его всегда несколько удивляло внимание, которое они, даже самые умудренные и опытные, уделяли ему, он явно недооценивал свою смуглую кожу и худощавую, но сильную фигуру. Он также не ценил удивительно голубые глаза, которые каждое утро смотрели на него из зеркала для бритья. А орлиный нос и крепкие скулы, по его мнению, и вовсе нельзя было отнести к признакам мужской красоты. Он не замечал, как ему шли белая рубашка, черная форма летчика со значком, и совершенно не отдавал себе отчета в том, с какой легкостью и непринужденностью двигается и вообще ведет себя.

Но Ги нечасто пользовался возможностями, которые представлялись ему в этом отношении. Хотя женское общество ему очень нравилось и он был щедрым и умелым любовником, но он тут же давал задний ход, как только его хотели привязать к себе. Для Ги самым важным была свобода. Возможно, думал он – когда он вообще об этом задумывался, что случалось редко, – сознание того, что его ожидало баронство со всеми сопутствующими этому положению обязанностями и ограничениями, заставляло его избегать других пут. Как только женщина начинала проявлять признаки покушения на его свободу, он инстинктивно рвал с ней – и как можно быстрее.

Однако в этот вечер проблемы знакомства с женщиной и последствия этого совершенно его не занимали. Единственное, о чем он думал, – это поскорее добраться до своей холостяцкой квартиры, расположенной на другом конце города, налить хорошую порцию виски, принять ванну и потом завалиться в кровать – одному.

Он припарковал «Навахо», дождался, когда почтовые работники выгрузят почту, закрыл самолет и отправился в здание аэропорта.

В это ночное зимнее время, в половине третьего утра, главный вестибюль аэропорта был пуст, окошечки различных авиалиний зашторены, как заснувшие глазки, небольшой магазинчик и пункт обмена валюты закрыты на ночь. Шаги Ги отдавались на полу из плиток гулким эхо. В дверях стоял охранник, курил и посматривал на звезды. Ги поздоровался с ним и прошел к стоянке автомобилей обслуживающего персонала, где слегка подернутые инеем поблескивали несколько машин.

Подходя к стоянке, Ги услышал скрежет стартера и звук нежелавшего работать мотора – кто-то безуспешно пытался завести машину. У какого-то чудака неприятности, подумал он, мотор издает скверный звук.

Он проходил мимо этой машины, а когда поравнялся с нею, то заметил, что водитель, видимо, махнув рукой на свои попытки, вышел из машины, громко хлопнув дверью.

– Проблемы? – окликнул незнакомца Ги.

– Да, – не заводится чертова машина. Эй – Ги, это ты?

– Да, – отозвался слегка удивленный Ги. – Кто вы такой? – Стоянка была плохо освещена, а уставшие глаза Ги еще полностью не освоились с полумраком.

– Билл Уокер, слепая тетеря!

– Билл!

Они вместе тренировались, когда начинали летать, наперегонки доставали лицензии частных пилотов, потом вместе занимались инструкторской работой в том же клубе, стараясь побольше набрать летных часов, что было необходимо, чтобы подняться на следующую ступень, а потом и еще на одну. Их дорожки разошлись, когда они включились в профессиональные коммерческие полеты, но иногда они сталкивались друг с другом в вестибюле аэропорта, в комнате для инструктажа или у стойки бара.

– Что ты тут делаешь? – спросил Ги. – Последний раз я встретил тебя в экзотических краях – в Карибском бассейне, не правда ли?

– Да, на Наветренных островах.

– Ну и погодка. Хуже чем в Англии в середине января.

– Ага, особенно на парковке в два часа утра, когда машина не хочет заводиться. У тебя случайно нет прикуривателя?

– К сожалению, нет. У меня они были, но похоже, я оставил бардачок открытым и кто-то стянул. А новые покупать я не стал.

– Ну, имея такую машину как у тебя, думаю, прикуриватель и не понадобится. Не все могут позволить себе тачки типа Е.

Ги пропустил шпильку мимо ушей.

– Так в чем проблема? Села батарея?

– Думаю, да. Я поставил здесь машину, а сам отправился на совещание с ребятами, возможно, забыл выключить свет. Они высадили меня здесь, а сами укатили. Я не знал, что так получилось. Не думаю, что мне удастся раскочегарить ее сегодня. Может, ты подбросишь меня.

– Как раз хотел предложить. Куда тебе надо?

– Я собрался в Глочестер – у меня там коттедж. Но не беспокойся, не стану просить тебя отвезти меня домой, просто подбрось до города, чтобы я смог снять номер на остаток ночи. Ты поедешь через город, не так ли?

– Да, – во всяком случае, до пригородов. Но зачем тебе связываться с гостиницей. Переночуй у меня.

– Ты серьезно? – Биллу удалось неплохо изобразить удивление, и Ги в темноте улыбнулся – он был уверен, что Билл ждал приглашения. Ги ничего не имел против. Приятно встретиться со старым сукиным сыном. Билл ему всегда нравился.

– Поехали. Закрой на ключ эту старую железку. Не будем терять время. У меня был длительный полет. Не знаю, как ты, а я устал.

– Ты отличный парень, – отозвался с живостью Билл.

– Итак, ты мне не сказал, что ты поделываешь, вернувшись в эту страну, – произнес Ги, наливая виски в высокие стаканы и подавая один из них Биллу.

– Собираюсь жениться. Между прочим, через две недели.

– Правда? Что же, поздравляю, полагаю, что это Диана?

– Угу, думаю, что пришло время сделать ее порядочной женщиной.

– Но зачем ради этого возвращаться домой? – Ги плюхнулся на низкий диван, закинул ноги на кофейный столик. – Почему бы не взять Диану с собой на Карибское море?

– Не захотела туда ехать. Ее мать чувствует себя неважно и не хочет, чтобы единственная дочь уехала на другой конец света.

– Теща уже создает проблемы! Билл, держи ухо востро!

– Дело не только в этом. – Билл отпил глоток виски, его добродушное лицо, загоревшее на Карибском солнце, стало серьезным. – Карибское море – прекрасное место, согласен с тобой, но заработки там не ахти. Мне было там трудно поддерживать тот стиль жизни, к которому я привык. Содержание жены накалит обстановку до предела.

– Жаль.

– Да, но так складываются дела. Все хорошее когда-нибудь заканчивается, как ты сам это обнаружишь в один прекрасный день.

– Надеюсь, это наступит не скоро.

– Как поживает очаровательная Венди?

Ги скорчил небольшую гримасу при упоминании приятельницы в плане возможной женитьбы. Ему нравилась Венди, привлекательная, умная, ему было интересно проводить с ней время. Но в последнее время она слишком часто намекала, что ей хотелось бы ввести их отношения в более постоянные рамки, и это ее почти не скрываемое желание получить колечко на пальчик, честно говоря, напугало его до смерти. В своем возрасте он должен уже задумываться о том, чтобы жениться и где-то осесть, но такие думы совсем не казались ему привлекательными. Ему этого не хотелось. Во всяком случае, с Венди. Сама мысль об этом отчаянно пугала его.