– Ах, Пол…

– А теперь иди, – мягко сказал он. – Иди и поговори с Селестиной.

Она ушла. Оставшись один, он подумал: слава Богу! По крайней мере, если я буду знать, что она в безопасности, мне легче будет продолжать свою работу.

Но эти соображения не смягчили боли в сердце от сознания того, что через несколько дней ее здесь не будет.


Кэтрин нашла Селестину в окруженном оградой саду. Она сидела на старой каменной скамейке и отрешенно смотрела в пространство. Кэтрин села рядом.

– Думаю, есть способ вывезти тебя и твоего будущего ребенка за пределы досягаемости нацистов. Я собираюсь забрать тебя в Англию.

Глаза Селестины расширились, огромные синевато-черные озера на болезненном лице.

– В Англию? Но как? Нам ни за что не разрешат уехать туда.

– Я скажу, но храни секрет, не заикайся об этом даже маме и папе, никому другому. Должен прилететь английский самолет с партией оружия для участников Сопротивления. Мы заберем с собой Ги и улетим на этом самолете.

– Ух ты! – Селестина некоторое время помолчала, усваивая эту новость, но неожиданно, вместо того чтобы засыпать Кэтрин вопросами, просто робко улыбнулась. – Полагаю, это все устроил Пол. Теперь пришла очередь удивиться Кэтрин.

– Откуда тебе известно о Поле? – нервно спросила она.

– Сказал Кристиан. Пол – английский агент, правда?

– Да. Но Кристиану не следовало об этом говорить.

– Все в порядке. – Селестина коротко усмехнулась. – Ты можешь мне довериться. Не забывай, я тоже ненавижу бошей.

– Знаю, но все равно… – Кэтрин оборвала фразу. Нет смысла теперь терзаться из-за этого. Предстояло обдумать много важных вещей. – Ты хочешь лететь?

– Конечно, хочу. Ах, Кэтрин, ты не представляешь себе, каким облегчением будет узнать, что можно больше не беспокоиться так о будущем моем ребенке, проклятые боши… Знать, что он родится в свободной стране… не можешь вообразить себе, что это значит для меня.

Кэтрин была в нерешительности: говорить или не надо. У нее вертелось на языке, что ей хорошо понятно состояние Селестины еще и потому, что она чувствует себя совершенно так же: Кэтрин не покидало убеждение, что она тоже забеременела.

Она не сразу заметила признаки этого. Вначале ее часто тошнило, но она относила это за счет своей нервозности. Теперь она удивлялась своей наивности, учитывая, что точно такие же ощущения переживала, когда была беременна Ги. Кэтрин не относилась к тем, кто пунктуально подсчитывает дни, и поэтому не заметила, что месячные не пришли, но однажды она проснулась с озадачившей ее мыслью: когда у меня последний раз была менструация? Она стала вспоминать, стараясь привязать это к какому-то запомнившемуся событию, и сообразила, что прошло уже не меньше двух месяцев. Тогда она заволновалась, обследовала свое тело в поисках признаков, и, когда заметила, что ее груди налились, стали мягче, а соски затвердели и потемнели, все сомнения отпали.

Кэтрин стояла, глядя на себя в зеркало, слишком пораженная, чтобы связно думать. Когда она была беременна Ги, то сбывалась ее мечта, ее переполняла радость. А теперь ее охватили лишь тревожные предчувствия. Жизнь стала не такой, чтобы рожать нового ребенка и бросать его в мир подозрений и страхов. Больше того, она даже не знала точно, кто же отец этой новой жизни, которая зародилась в ней. Конечно, ей хотелось верить, что отцом является Пол. Если это так, то, что бы ни случилось, она выносит и вырастит плод от его семени. Но она не была уверена, что зачала от Пола. Слишком ярко врезался в ее память тот случай, когда Шарль изнасиловал ее. От Шарля она понесла Ги уже в течение первого года, разве не могло случиться, что и сейчас она зачала от него?

Ее терзали неопределенность и сомнения, и она никому не рассказывала об этом. А сказала бы, если бы точно знала, кто отец – раздумывала она. Конечно, ей ужасно хотелось поделиться этой новостью с Полом, будь она уверена, что ребенок от него; впрочем, не слишком ли много у Пола хлопот, чтобы добавлять к ним те новые осложнения? Сообщить же ему сейчас, когда ее саму одолевают сомнения, значило сознаться в том мерзком эпизоде с Шарлем. Что же касается Шарля, то она просто шарахалась от мысли сказать ему обо всем. Она слишком зла и полна к нему холодной неприязни, чтобы иметь с ним хоть что-то общее.

Конечно, она сумеет и дальше хранить тайну. Но скоро остальные начнут замечать ее состояние, поэтому ее мучила нерешительность, и она не знала, как ей поступить.

И тут, будто все ее молитвы услышали на небе, Пол предложил улететь из Франции, и Кэтрин, почти не раздумывая, согласилась. Отъезд из Савиньи даст ей время для передышки, а ребенка она родит – кто бы ни оказался его отцом. Пусть Англия все еще находится в состоянии войны, но трудности там все-таки не такие, положение не идеальное и там, но разве можно сравнить его с лишениями и непредсказуемыми опасностями, переживаемыми в оккупированной Франции?! Кроме того, Кэтрин тревожно думала о том, что, останься здесь, она, возможно, и не доживет до дня родов. Ведь она вовлечена в движение Сопротивления. Если об этом станет известно нацистам, то шансы остаться в живых у нее действительно невелики.

Однако ничего такого она Селестине не поведала.

– Собери вещи, – посоветовала Кэтрин. – Но немного, мы полетим налегке.

– Большинство своих вещей я оставила в Париже, – довольно беспечно отозвалась Селестина. – Единственное, что для меня важно, я ношу вот здесь. – Она с гордостью и нежностью похлопала по своему животу, и Кэтрин на мгновение почувствовала чуть ли не зависть к ее смелости и простоте.

– Конечно, дело это небезопасное, – предупредила она. – Самолету придется лететь над огнем зениток. Возможность того, что самолет собьют, сохраняется всегда.

– Мы пролетим. – Селестина не сомневалась. – Уверена. Ах, Кэтрин. Это самые лучшие новости с тех пор, как начались кошмары. – Ее лицо немного опечалилось, и она провела рукой по своим прямым черным волосам. – Впрочем, а как же с мамой и папой? Я не смогу сказать им даже «до свидания»!

– Они поймут, что так лучше. При благоприятном повороте событий война скоро закончится, и мы снова сможем собраться вместе.

Селестина кивнула.

– Что мы будем делать, когда доберемся до Англии?

– Поедем к моим родителям. Они разрешат временно пожить у них – в сельской местности, далеко от бомбардировок… во всяком случае, я на это надеюсь! – Она порывисто обняла Селестину. – Приготовься сняться с места по первому слову. И запомни, будет безопаснее, если ты никому ничего не скажешь, даже Кристиану.

Селестина тоже обняла ее.

– Понятно. Я не подведу тебя, Кэтрин. Знаешь что, думаю, Шарль совершенно не понимает, как ему повезло с женой.

Кэтрин криво ухмыльнулась.

– Не уверена, что он согласится с тобой, – возразила она.


Каждый день, отправляясь к перегонным аппаратам, Шарль проверял тайник в ограде и каждый вечер, возвращаясь домой, заглядывал туда снова. Под разными предлогами он ходил отдельно от Кристиана и отца. С братом это было нетрудно: с Гийомом это было гораздо сложнее. Но все же Шарлю удавалось добиться своего. Проверка тайника превратилась для него в какое-то наваждение.

Первые два дня маленькая впадина за камнем оставалась пустой, и Шарль подумал, не прекратили ли вообще пользоваться этим тайником. Он понимал, что их целесообразно постоянно менять, тем более что в долине между замком и деревней таких тайников можно было устроить сколько хочешь.

Потом, как-то уже вечером, его пальцы нащупали что-то, похожее на свернутый листок. Он вытащил его и, дрожа от возбуждения, развернул.

Послание опять оказалось простым и незакодированным.

«Жди сообщения: ребенка зовут Бо. Действуй с наступлением темноты в ту же ночь».

Шарль прищурился. Несмотря на все его предупреждения, планируется какая-то операция, и, если верить записке, в ближайшее время. Если она будет проведена, фон Райнгард придет в ярость. Шарль не сомневался, что тот, как и угрожал, прибегнет к репрессиям. Если не будут пойманы преступники. Шарль положил на прежнее место послание, вставил на место расшатавшийся камень и пошел дальше, глубоко задумавшись. Он уже решил, что не станет раскаиваться, если выдаст Пола. Это не только спасет невинных, но и принесет ему большое личное удовлетворение. Ублюдок превратил его в идиота во всех отношениях, и Шарль горел желанием отомстить. Если его накроют за дурацким делом, которое он затеял, тем лучше. Шарлю оставалось только не пропустить в радиопередачах фразу «Ребенка зовут Бо», и тогда он сможет предупредить фон Райнгарда о готовящейся акции.

В семь часов вечера он пошел в небольшую комнату, которая служила ему кабинетом, и настроил коротковолновый приемник на волну Би-Би-Си. Он знал, что именно в это время передаются послания – он слышал их и раньше, возмущаясь закодированной тарабарщиной, которая в последние месяцы замусорила эфир. Судя по сообщениям Лондона, половина Франции участвовала в Сопротивлении. Даже его собственный брат, что, конечно, создает проблемы. Шарль не хотел, чтобы арестовали Кристиана. Надо позаботиться, чтобы Кристиан не участвовал в запланированной операции. Что касается других… ну, что же, получат то, на что напрашивались.

Без всяких угрызений совести Шарль приступил к разработке собственного плана.


Ги бегал по саду, изображая из себя аэроплан, вытянул в стороны руки, громко гудел, пытаясь имитировать шум мотора самолета.

Кэтрин едва не накричала на него, чтобы он прекратил игру. Дни ожидания до предела накалили ее нервы. Ей казалось, что он разглашает всему свету, что очень скоро аэроплан сыграет важную роль в его жизни.

Глупость, конечно. Сын ничего не знал о планах старших. Это была просто игра маленького мальчика, которого захватило очарование самолетов, пришедших на смену игрушечной ферме.

– Кэтрин.

Она вздрогнула, повернулась и увидела возле себя Пола. Видно, он прошел от дома по тенистой дорожке возле живой изгороди, и его шаги не были слышны на траве.

– Ты напугал меня.

– Прости. Послушай – я только что поймал послание по радио. Если сегодня его повторят, то это означает, что операция с доставкой началась.

– Все случится нынешней ночью?

– Да. Я договорился с Альбертом, чтобы он подогнал грузовичок к воротам в половине двенадцатого. Не думаю, что вам стоит топать через поле вместе с Ги. Ты передашь Селестине?

– В половине двенадцатого… значит, одиннадцать тридцать?

– Да. Не опаздывайте… он не может долго околачиваться здесь.

– Придем вовремя. – Но сердце ее готово было вырваться. После долгого ожидания ей еще не верилось, что час пробил. Теперь она просто не представляла себе, как сможет перенести разлуку с Полом. Кэтрин смотрела на него, вглядываясь в каждую черточку лица, которое она полюбила со страстью, казавшейся ей невозможной, думала, что сердце просто разорвется у нее в груди. Если бы только она могла сказать, что понесла от него! Если бы только она была уверена, что забеременела именно от Пола и увозит с собой частичку его! Но такой уверенности у нее не было, и она понимала, что надо сохранять тайну.

До этого момента он действовал проворно, энергично, думая только о том, как все это организует. Теперь при виде ее отчаянного взгляда его собственное сердце оборвалось.

– Перестань, Кэтрин, – пытался подбодрить он ее. – Обещаю, что в один прекрасный день мы опять будем вместе.

Он нежно отвел прядь волос с ее лица, погладил шею. Свою ладонь она положила на его руку, а он легким движением переплел их пальцы. Легкое прикосновение, но оно олицетворяло всю глубину их чувств: все их существо будто сосредоточилось в том месте, где соприкасались их руки, рождая теплоту, восторг и понимание. Кэтрин прислонилась к Полу, забыв обо всем на свете, находясь целиком в том мире, где существовали только они двое. Его губы отыскали ее, они целовались со страстью двух людей, которые тают, что скоро должны расстаться и больше не смогут обменяться взглядом даже украдкой, не смогут даже тайком прикоснуться друг к другу.

– Люблю тебя, – прошептала она, ее дыхание больше напоминало тяжелый вздох. – Ты будешь осторожным, правда? Обещай мне.

– Все обойдется. – Но оба знали, что есть обещания, которые он не сможет сдержать.

– Мамочка? – Вопрошающий голос Ги нарушил очарование момента. Она быстро повернулась к сыну, он стоял с распростертыми в стороны руками, маленькая мордашка удивленно поднята вверх. Ей стало не по себе. Много ли он видел?

– Ги… ты напугал меня!

Некоторое время Ги внимательно смотрел на них, переводя свой взгляд по очереди с одного на другого. Малыш не мог понять, почему они сидят так близко. Он никогда не видел, чтобы его мать находилась так близко к кому-либо… только его одного она так обнимала и прижимала к себе. Он испытывал что-то близкое к ревности, но вспышка этого чувства и удивление от увиденного прошли так же быстро, как и появились.