Кит улыбается, потом забирается на кровать и тянется за смазкой. Снимает крышечку и льет жидкость на пальцы.

— Давай тебя подготовим, — ласково произносит он, и я опять издаю стон. Хочется протянуть к нему руку, но он сказал держать их за головой. Что я и делаю, сжимаю собственное запястье, будто тисками.

Кончики влажных пальцев скользят по ягодичной складке, лишь слегка задевают, пока никаких намерений. Бедра из-за усилий дрожат. Пытаюсь не шевелиться. Позволяю происходящее.

Кончики пальцев дрейфуют выше, минуют мой вход, слегка касаются промежности. По пути он оставляет дорожку охлаждающей смазки.

— Подними бедра, — говорит он и вновь открывает бутылку.

Выполняю, смещаю бедра таким образом, будто предлагаю ему свой член. Он наносит больше смазки и пробегается по нему пальцами, и в этот раз касается моего входа.

Ахаю и от одного беглого касания зажимаюсь. Он усмехается над моей реакцией, пожирает меня тревожным и вместе с тем одобрительным взглядом.

Он медленно выписывает круги, ласкает меня, неустанно касается, словно у нас в запасе время всего мира.

— Ты очень напряжен, — бормочет он. — Ты делал это раньше?

— Давно. — Очень давно. Лет десять назад.

Его пальцы замирают.

— Ты не обязан.

— Я хочу. — Он понятия не имеет, насколько сильно. Ну, теперь, похоже, понимает, потому что в моем голосе звучат нотки долбаного отчаяния.

В ответ он озорно улыбается.

— Ладно.

Дразнящие ласки возобновляются, он постепенно увеличивает давление, и я чувствую, как напряженные мышцы начинают расслабляться. К тому моменту, как он проникает внутрь, проскальзывает в меня пальцем, я уже обезумел от похоти, страстно бормочу его имя и умоляю о большем.

— Кит.

Он склоняет голову и жадно заглатывает мои яйца, бережно вбирает их в рот и меж тем проникает в меня вторым пальцем, стартует сводящий с ума ритм «толкнуться-отстраниться-толкнуться». Он ищет и все-таки находит мою простату.

— О, господи, черт…

Он беспощадно разрабатывает меня пальцами, снова и снова дотрагивается до сладкого комка нервов, а я бубню сочащиеся удовольствием мольбы — о большем, о меньшем, о милосердии, об уничтожении. В моих словах почти нет взаимосвязи, особенно когда он проталкивает еще один палец, или мне так кажется.

Что бы он со мной ни делал, это сводит меня с ума.

По прошествии какого-то времени он отпускает мои яйца и приподнимается, облизывает всю длину моего члена и спускается губами ниже. Я кричу, почти всхлипываю. Ощущения от обхватывающих мой член мягких и теплых губ невероятно мощные.

Попав в его расслабленное горло, я издаю стон, что совпадает с прикосновением кончиков пальцев к простате.

Я почти воспаряю над постелью.

— Я кончу раньше, чем мы дойдем до дела поважнее, — с трудом произношу я.

С громким чпоком он отпускает мой член и смотрит на меня.

— Ну, этого мы не допустим.

Он поднимается на колени и тянется за презервативом, зубами разрывает упаковку и легко раскатывает резинку. Еще одна порция смазки, в этот раз для него самого.

Ловлю его взгляд.

— Хочешь, чтоб я развернулся?

Он качает головой.

— Хочу тебя вот так. Подтяни к себе колени.

Видимо, стыда во мне больше не осталось. Подхватываю ноги под коленями и открываюсь Киту. Я больше не стесняюсь, а даже если б и стеснялся, похоть в его глазах стерла бы эту эмоцию.

Похоть. Нет, здесь гораздо больше — желание и его великолепие. Он даже не касается меня, но его желание согревает меня, накрывает меня. Все становится на свои места.

Он перемещается ближе, а затем направляет ко мне свой член. Осторожно прижимается к моему входу и проникает внутрь.

Наполняет меня одним плавным толчком.

Он израсходовал на меня столько смазки, разработал настолько тщательно, что его огромное разбухшее достоинство проскальзывает как к себе домой. Не то чтоб я его не чувствую. «Боже, чувствую еще как». Но первый толчок неспешный, а я готов по полной, и ощущения невероятно прекрасные. Меня удовлетворяют, мной владеют и мной одержимы в самом земном и интимном смысле.

И впервые в жизни мне нравится.

Он отстраняется и снова скользит внутрь, и снова, и снова, создает неумолимый ритм. После нескольких толчков я отпускаю ноги и обнимаю ими Кита за талию, а он захватывает мои губы в яростном поцелуе. Отвечаю на поцелуй — исступленно — прижимаю пятки к его заду и желаю впустить его как можно дальше.

Он движется быстрее. Глубже. Крепко хватает меня за бока. Там, где кончики пальцев вцепляются в мою плоть, будут синяки. Размышляю об орле на картине. Хочу, чтоб он врывался в меня как тот орел.

— Кончаю, — почти изумленно выдыхаю ему в рот.

Сколько все длится? Минуту? Но боже, я был уже наготове.

Едва заканчиваю произносить слова, как оргазм прокатывается по члену и вырывается наружу. Откидываю голову назад, а Кит продолжает двигаться, пока меня охватывает шокирующе сильное удовольствие. Сперма, теплая и вязкая, изливается между нами.

Когда моя кульминация подходит к завершению, настает черед Кита. Он завладевает моими губами, рычит мне в рот, покачивает бедрами. Сильные пальцы увеличивают хватку.

Дикие животные инстинкты. Мне нравится.

Цивилизованное поведение Кита полностью растворяется, обнажая страсть, что прячется под холодной ледяной маской.

Ритм становится резче, и он кончает. Дает мне все, что у него есть. А я принимаю, с позволения сказать, как чемпион, учитывая, насколько он сейчас груб. Обычно после оргазма я очень чувствителен, — до боли — но не могу насытиться Китом. Наслаждаюсь каждым толчком.

Наконец-то он валится на меня. Он полностью выдохся, грудь тяжело вздымается.

— Уилл, — бормочет он. — Господи боже.

Сердце грохочет, не могу говорить, не могу выразить свои эмоции. Вместо этого поворачиваю голову и вновь нахожу его губы.

Так гораздо проще, чем подбирать слова.

Глава 22

Кит

Мы сидим на диване, на столе расставлены тарелки с ужином. Мы оба заказали стейк. Филе слабой прожарки — для меня, а для Уилла — хорошо прожаренный бифштекс на ребрышке с запеченным картофелем, луковыми колечками и шинкованной капустой. Безжалостно его дразню насчет выбора. Говорю, что он — типичный американец, и заказ у него такой же — пережаренный кусок мяса и гарнир. А он отвечает, что я гурман, и, оттопырив мизинец, отпивает пива из бутылки. Все до смешного легко и комфортно. Чувствую себя счастливым, чего не было уже много лет.

Подкрепившись, поражаюсь манере Уилла есть. Он вгрызается в каждый кусочек, смакует, наслаждается.

— Что? — поймав мой внимательный взгляд, спрашивает он.

— Ничего. — Как бы мимоходом подцепляю вилкой пай18, будто только что не думал о том, что прекраснее него давненько никого не встречал. Даже поглощая безобразно пережаренную говядину, он великолепен.

Приятно видеть его таким. Нормальным. Просто отдыхать в номере отеля с обслуживанием.

Может, он думает обо мне точно так же? Словно мы двое обычных людей.

Меня не так-то легко узнать, но Уилл каким-то образом меня видит. Как, например, он уловил мою реакцию на подмеченный в списке агента Вагнер остров Медлин.

Возможно, он видит меня лучше, чем я сам себя вижу.

После того, как я сознался в самом страшном факте, он ответил, что я потрясающий. Мысль, что этот невероятный мужчина мог смотреть на ту презренную жизнь, что я вел, и видеть нечто, кроме мрака, вскружила голову. Вот что было потрясающе. А еще то, как он мне отдался. Впустил меня. Желал меня и полностью мне доверился.

«Только тебе».

Он берет завернутое в золотистую фольгу масло и плюхает на запеченный картофель. Разворачивает еще и еще и повторяет действие. Бросает взгляд на два кусочка на моей тарелке.

— Ради бога, — говорю я.

Он оглядывается на меня, уголок губ приподнимается, как бы сообщая, что о моем наблюдении ему известно не было. Он обожает, когда я на него смотрю.

— Уверен?

— Да пожалуйста.

Он их разворачивает, большие сильные пальцы работают ловко, и смазывает картофель.

— Может, стоит позвонить и попросить еще? — сухо интересуюсь я.

Он замирает и пристально всматривается в мои глаза, словно не понимает, что я шучу. Только вот он понимает. Замечаю, как он прячет улыбку, она полностью соответствует моей собственной, которую я маскирую вздернутой бровью и бесстрастным выражением лица.

— Не-е, — отвечает он и разминает свою стряпню вилкой. — И так хорошо.

Внезапно меня захлестывает счастье, сладкое и одновременно мучительное. Все дело в обыденности. Он смазывает маслом картофель, а я наблюдаю. Дразню его на эту тему. В первую нашу встречу ни за что бы не подумал, что однажды буду с кем-то, не говоря уж об Уилле, заниматься столь скучными вещами. Домашними и скучными… и неожиданно чудесными.

«Уилл».

В тот первый вечер меня поразило, насколько целеустремленно и решительно он рвался убить Ползина. Хоть это и означало, что ему самому придется страдать, самому придется погибнуть. Мне казалось, что он ослепленный яростью и необходимостью отмщения бык, как всегда, готов атаковать, пускай его и пронзали стрелы. Воин, которого не удержать от мести за солдат. Всей душой он предан идее уничтожения своего врага, даже если это приведет к его собственной смерти. Мне думалось, есть в этом некая благоговейная чистота. Даже красота. Мало кто осмелится даже не моргнув выйти под град пуль и не будет париться о развязке.

Однако теперь меня ужасает, что Уилл столь бездушно и пренебрежительно относится к собственной безопасности. Знаю, он считает себя виноватым в гибели своих солдат. Может, вина укоренилась глубже, чем я осознаю? Не могу перестать об этом размышлять, гадать, заложено ли в его одержимости нечто большее, чем просто жажда мести. Может, даже своего рода желание смерти.

Он — отражение сюжета моей картины о Прометее, связан со своей миссией кандалами вины. Снова и снова возрождает свою агонию.

Вот в этом как раз нет ничего непорочного и прекрасного.

Закрываю глаза и пытаюсь избавиться от мрака. Распахнув их, вижу, что он превратил свой картофель в подобие пирога, полностью и равномерно покрыл его маслом. Осыпает все это градом соли. И начинает есть.

«Уилл». Он охренеть как энергичен. Трудно согласовать эту его сторону — земного, чувственного мужчину, что упивается дарами жизни — с тем мужчиной, что мчится на линию огня и не заботится о том, выживет он или нет.

Может, суть в том, что он ничего не делает наполовину? Кажется, будто он уверен во всем.

И мне нравится его уверенность. Да ради всего святого, даже в том, как он ест ужин, полно целеустремленности. Но в то же время эта уверенность беспокоит. Уилл не относится к типу мужчин, что могут отклониться от своей цели.

И вдруг интенсивное наслаждение от наблюдения за Уиллом — за присущим Уиллу поведением — приобретает оттенок боязни и страха.

Если он Прометей, кто тогда я? Орел? Взгромоздился на его живот, беру, что хочется, а он страдает?

Мысль кошмарная, но как бы мне ни хотелось от нее отмахнуться, ничего не выходит.

Этим вечером мы впервые были вместе и не препирались. До настоящего момента я получал удовольствие. Но, сказать по правде, я лишь занимаюсь самообманом, воспринимаю наше совместно проведенное время как праздник, хотя на самом же деле это всего лишь способ убить время. Вскоре настанет пора браться за дело. Наше квипрокво19. Он помогает мне, я помогаю ему.

Тоненький голосок в голове задает вопрос: «Поможешь? Реально? И чем же конкретно ты ему поможешь?».

Представляю, что он прикован к скале, на его торсе устроился орел, поедает, забирает жизнь. Это я? Я его использую? Пользуюсь его чувством вины?

«Нет», — внушаю себе. Он тоже кое-что приобретет. Я помогу ему добраться до Ползина — именно этого он и хочет, именно в этом нуждается. Но, задумавшись, мне становится страшно. Даже тревожно.

Тогда-то и приходит осознание: я не хочу помогать Уиллу.

«Я хочу его спасти».

Господи боже.

На протяжении многих лет мне встретилось лишь несколько похожих на Уилла мужчин, они тоже были гонимы чем-то глубоким, глодали себя изнутри. Я видел выражение их глаз, когда пытаешься призвать их к благоразумию. Выражение демонстрирует, что они тебя не слушают и не видят, и даже понятия не имеют, что ты находишься рядом. Они просто продолжают в том же духе. Будь то выпивка, пули, да что угодно, они продолжают наступать на одни и те же грабли, слышат лишь своих демонов. Нельзя спасти мужчину, который не желает, чтоб его спасали. Или считает, что его нельзя спасти.