— Твою мать. — Меня обхватывают теплые влажные губы, и мне становится нечем дышать. Стараюсь не кончить, пытаюсь сдержаться, но когда он издает стон, бархатистая вибрация проносится по члену, и внезапно я выстреливаю ему в горло, овладеваю прекрасным ртом, боготворю его каждым своим вздохом.

Лежу, будто под кайфом. Он плюхается рядом со мной, утыкается носом мне в шею. Меня покалывает утренняя щетина, а его губы после минета опухли. В комнате витает аромат секса, и мне хочется, чтоб мы остались здесь навечно.

В конце концов, тяну его в душ.

— Разве нам не нужно скоро уходить? — спрашивает он.

Качаю головой.

— Время еще есть. До начала посадки три часа. Перед уходом успеем еще разок.

— Супер, — говорит он, но взгляд мрачнеет. Мне начинает казаться, что он чувствует то же, что и я, — будто стены начинают давить.

Интересно, он разделяет мои мысли или нет? О том, что мы могли бы быть вместе не только на одну ночь. Что мы могли бы скрыться от всего мира. Не могу вообразить, что существует еще одна пара, кроме нас, которая ухитрилась бы испариться с лица земли.

Но сумею ли я отказаться от поиска ответов?

Сумеет ли Уилл отказаться от мести?

Выкидываю эти мысли из головы и беру небольшую бутылочку геля для душа с бетонной полочки.

— Замри, — говорю я и выливаю на ладонь немного зеленой жидкости.

Он издает стон.

— Опять это? — Но улыбается.

— Насколько я помню, тебе понравилось. — Намыливаю его, прослеживаю пальцами и ладонями изгибы тела, расписываю полосками пены.

Он стоит неподвижно и пристально на меня глядит.

— Как ты прекрасен, — произношу я, смываю мыльную пену под потоком горячей воды, и остается лишь он. Только он.

Поглаживаю местечко справа от пупка, где кожа грубая и покрыта шрамами из-за старых осколочных ран. В том же месте, где на моей картине была разодрана плоть Прометея. Странно, но, когда я ее писал, с Уиллом мы еще знакомы не были. Иногда искусство таинственным образом являет свою правдивость.

Становлюсь перед ним на колени и целую выпуклые шрамы.

Он запускает руки мне в волосы и, чтоб посмотреть в глаза, наклоняет мою голову. Всматривается в меня обеспокоенным взглядом. Ему не нравится, что я стою на коленях. Ладонь в моих волосах сжимается в кулак, и в попытке поднять с колен он осторожно тянет меня вверх.

Я остаюсь на месте. Вновь его целую.

Он падает на колени рядом со мной. Скользит большим пальцем по линии моего подбородка.

— Что случилось?

Вглядываюсь в его глаза. Черные с коричневыми крапинками, они будто небольшие трещинки в его броне. Внезапно все становится чрезмерно мучительным. Чрезмерно настоящим. Сердце бесконтрольно грохочет.

Я схлестывался с самыми опасными мужчинами в мире, и это даже вполовину не было столь же страшно, как сидеть в чем мать родила под хлещущим потоком воды и смотреть Уиллу в глаза. И думать: «У нас все могло бы сложиться».

Такое ощущение, будто он видит меня насквозь. Будто мы полностью друг перед другом открыты. Поразительно: я прожил столько лет и никогда не смотрел в глаза другому человеку так, как сейчас. Может, раньше не хотелось.

Понятия не имею, что, глядя на меня, видит Уилл. Рассматриваю его, такого искреннего и уверенного, и в голову приходит та же мысль. «Мы могли бы вместе исчезнуть с лица земли».

На долю секунды я не сомневаюсь: он размышляет о том же. Но вдруг он меня отпускает и поднимается на ноги.

— Нам пора, — говорит он, в голосе звучит странная нотка. Печали, гнева, может, и того, и другого. — Нельзя опаздывать на самолет.

— Уилл, — зову я. — Послушай…

Но уже слишком поздно. Он выходит из душевой и тянется за полотенцем. И я осознаю, что потерял предоставленный моментом шанс.

Глава 23

Уилл

По пути в аэропорт Кит ведет себя безучастно, и я знаю: все дело в том странном моменте в душе. Это немного сбило меня с толку. До сих пор не соображу, что и думать. Что же он намеревался сказать? Казалось, будто мы находились на пороге некоего переломного момента. Только вот я был слишком труслив, чтоб выяснить подробности. Мне ясно лишь, что это было… нечто.

Может, после секса так всегда и бывает, или, может, я не тот мужчина, которым он меня считает, понятия не имею. Мы переспали, и прекраснее этого ничего на всем белом свете нет, но большего я дать не могу… Просто не могу. Большее мне не светит. Поразительно, что столь проницательный человек, как Кит, этого не видит. Большинство людей превосходно видят, что я из себя представляю.

Кит понемногу оттаивает. Во время пересадки мы берем на завтрак кофе и сэндвичи, а потом покупаем для полета книги. Я выбираю детектив. А выбор Кита — нечто отмеченное наградами, историческое и громадное. Выглядит недурно, но я все равно его дразню.

— Для чтения в самолете книженция очень уж здоровая.

— Хочешь сказать, не такая невесомая, как твоя, — покосившись на мою книгу, говорит он.

Встаю прямо перед ним.

— Во время этого долгого, скучного перелета настанет момент, Кит, когда я с восторгом буду перелистывать странички вот этой вот пушинки, а ты будешь мечтать, чтоб она была твоей. Как считаешь, я ее тебе одолжу?

Он улыбается зловещей, прекрасной улыбкой, и мой член набухает прямо на счет «раз».

— О, думаю, ты мог бы, — бормочет он. — Если я очень любезно попрошу… На самом же деле имеется в виду вообще не любезно.

Приходится подавить стон и, отвернувшись, изобразить интерес к выставленной документальной литературе. Жду, пока эрекция ослабнет.

Перелет долгий и скучный. Мы в эконом-классе, я возле окна, а Кит посередине. В кресле возле прохода сидит пожилая женщина, на протяжении всего путешествия болтает с Китом и игнорирует вежливые намеки, что было бы просто здорово, оставь она его в покое. Смешно, что этот безжалостный шпион-убийца не может нагрубить среднезападной бабуле. Да и мило.

В течение полета не могу сконцентрироваться на своей книжке-пушинке. Более того, где-то позади нас рыдает ребенок, поэтому уснуть тоже не выходит. Когда мы наконец-то приземляемся и забираем наш прокатный автомобиль, мне становится гораздо легче.

Кит разрешает мне вести машину, что хорошо. Назовите меня любителем командовать, но мне нравится, что за рулем сижу именно я. Разумеется, он тоже помешан на контроле, и у него на все свое мнение. Он считает превышение скорости на двадцать километров слишком быстрой ездой, и что нам нужно оставаться вне поля зрения. Ага, я уже об этом слышал, но двадцать километров меня вполне устраивают. Еще ему кажется, что я резко — именно это слово он и произносит — перестраиваюсь из ряда в ряд.

— Ладно, Дейл Эрнхардт-старший20, — шучу я. — Буду стараться лучше. — Он не понимает, кто это. — НАСКАР21? — закидываю я удочку.

Он же просто прищуривается, словно понятия не имеет, что такое НАСКАР.

Короче говоря, до причала в Бэйфилде в штате Висконсин мы добираемся лишь ближе к сумеркам. Как раз ко времени отправления последнего парома. К моменту, когда мы покидаем паром и ступаем на ярко освещенный пирс острова Медлин, уже воцаряется кромешная тьма. Мы вливаемся в толпу приехавших на выходные людей и в течение недолгой прогулки от пристани до празднично освещенной главной улицы намеренно держимся в стороне.

Кит обходит трех студентов колледжа, на пароме они обратили на него внимание. Один из них улыбается, а он улыбается в ответ, хотя и не столь тепло. Скорее смущенно-вежливо.

С момента приезда в аэропорт мы так и не переоделись: на мне надеты темные джинсы и черная рубашка, а Кит весь в голубом — в потертых голубых джинсах и голубой фланелевой рубашке. По-видимому, у него творческий взгляд на цвет. Васильковый или типа того. Светло-золотистые волосы собраны в низкий хвост, низко натянута бейсболка. Он смотрится… по-американски.

Через несколько минут мы оказываемся в гуще событий. Сейчас субботний вечер, самый разгар туристического сезона, и люди повсюду: сидят на улице за столиками, стоят в очереди за мороженым, прогуливаются по главной улице.

Согласовывать свои действия нам не приходится. Мы оба замечаем тенистую брешь между зданиями — идеальное место для наблюдения, и при этом не будет видно нас. Кит проскальзывает туда первым.

Из-за этой поездки он был как на иголках. Знаю, он переживает из-за того, что мы здесь отыщем, переживает из-за того, какую роль во всем этом сыграл его отец. Но вот что интересно — да и не впервые — был ли еще какой-то повод для вчерашнего звонка Рейнольдсу. Кит утверждает, что доверяет ему, а я вот даже и не знаю.

Остаюсь на тротуаре и, подняв телефон, делаю вид, будто я турист и снимаю фотки, хотя, по сути, просто разглядываю окружающих, пытаюсь понять, следит кто-нибудь за нами или нет. Никаких намеков не замечаю. Но опять-таки здесь полно народу.

В конце концов, присоединяюсь к Киту в переулке.

— Что думаешь?

— В этой стране люди обожают мороженое.

— Черт, еще как.

Вытаскиваю карту. Мы решаем выбраться из туристического района и двинуть в деловой район. В расположенных там барах — Кит называет их пабами — мы сумеем отыскать больше местных жителей. Кит хочет показать фото отца. Предполагается, что я последую за ним. А чуть позже фото показывать буду я, а Кит отойдет на второй план.

Он уходит. Спустя полминуты иду за ним. Он безупречно умеет сливаться с толпой, даже несмотря на поразительную красоту. Шпион из него в два раза круче, чем из меня, а актер в десять раз круче. Обычно походка у Кита гордая, голова высоко поднята, но сейчас плечи ссутулены, а голова низко опущена. Выглядит он молодо и почему-то незначительно. Люди его даже не замечают. Он компетентен на том уровне, к которому я не привык. По всему телу пробегает дрожь, как иногда и случается, стоит подметить, насколько Кит искусен в шпионской игре. Отчасти от восхищения и даже немного из зависти, но еще и из-за печали.

В конце-то концов, Кит — художник. Мужчина, у которого глаз наметан на прекрасное, чувствительная душа. Парни вроде меня — пушечное мясо, но мужчина вроде Кита не должен гармонично вписываться в эту среду и бороться так, как он. Какого хера он стал чудовищем? Кто несет ответственность за обучение мальчика, что мечтал стать художником, всем этим убийственным штучкам? Все дело в том, что он рос в шпионской семье? Или его выдрессировал Арчи?

Кит исчезает в городской таверне. Входит он туда как чужак, но длится это недолго. Он быстро втирается к людям в доверие. Выворачивает все так, что люди стремятся ему помочь. В течение нашей поездки я уже имел удовольствие это наблюдать в билетных кассах, в прокате автомобилей. Он завоевывает людей.

Улица пустынна. Несколько машин. Парочка пешеходов.

Подсознание вновь возвращает меня в душевую, к потребности Кита, которую я не мог удовлетворить. И эта мысль возрождает другое фиаско. Дом информатора за пределами Кабула в тот роковой день, песок на моих зубах, в воздухе витает слабый аромат кулинарных специй. Мои проинструктированные солдаты ждут в машине. Потом возрастает ощущение, что с мрачным каменным домом что-то не так, оглушительный взрыв, жгучее яркое пламя.

Старый знакомый путь всегда ведет в одно и то же место — я подвожу своих людей в тот момент, когда они нуждаются во мне больше всего. Людей, что заслуживали большего.

Отмахиваюсь от этих мыслей. Надо сосредоточиться на Ките. Зачистить для него территорию.

Через несколько минут Кит покидает таверну и легкой походкой вышагивает по улице. Впереди располагается небольшой продуктовый магазин, и он идет туда. Жду в тени, наблюдаю за ним через ярко освещенное окно. Он покупает что-то похожее на жвачку или типа того. Улыбается. Смеется. Достает телефон.

Мимо проходят несколько человек, проезжают машины. Все попадает в поле моего зрения, и тут… Проносится знакомая машина. Небольшая красная «хонда». Заблудилась? Видел ее уже дважды.

Кит выходит из магазина и проверяет мобильник. Пишу: «Все хорошо». Он убирает трубку в карман и направляется к следующему заведению. Нам нужно охватить как можно больше мест, пока они не начали закрываться.

Миновав два квартала, — Кит отправился в ресторан показывать фото отца — я вновь замечаю «хонду». В этот раз она припаркована. В салоне сидит мужчина, автомобиль стратегически расположен в тени в квартале от меня. Ресторан как раз посредине между мной и автомобилем. Подумываю написать Киту, чтоб он оставался внутри, но этим лишь выманю его на улицу.