Вынимаю из кармана бейсболку и натягиваю на голову. Не успеваю сорваться с места, как мужчина выбирается из машины. Окидывает взглядом улицу, и тогда-то я его и признаю — это один из русских. А именно тот громила, с которым Кит уходил из «Клетки». Я столько раз просмотрел зернистую запись с камер видеонаблюдения, что уже знаю его огромную квадратную башку как свои пять пальцев.

Он заскакивает в тень за угол здания.

«Ждет Кита».

Шагаю к нему. В левой руке телефон, правой нащупываю оружие.

«Он не успеет подготовиться», — убеждаю себя.

Иду по тротуару к тому месту, где он стоит. Я турист, просто гуляю и пялюсь в телефон. Снижаю темп.

Постепенно останавливаюсь.

По мере приближения сердце грохочет все громче. «Глок» от пота становится скользким.

Чувствую его злость, он хочет, чтоб я ускорился, убрался из обозримой близости. Правая рука заведена назад. Держит собственную пушку.

Здесь тихо, но неподалеку маячат люди, бродят туда-сюда по улице. Пристрелить его и при этом не привлечь к себе внимание не выйдет. Плюс мне неизвестно, сколько еще здесь парней. В памяти вспыхивает образ парня, который чуть раньше пересек улицу. Он тоже русский?

«Блин».

Не все сразу.

Плавно заныриваю в тень и целюсь ему в висок. В тот же миг он поднимает правую руку.

С пистолетом.

Ловлю его взор и улыбаюсь.

— Ну, и дальше что?

— Ты не знаешь…

Пока он пытается произнести предложение, я срываюсь с места. Один резвый удар, и пушка вылетает из его руки.

Он что-то вопит по-русски и хватает меня за руку, в которой я держу пистолет. Не успеваю восстановить равновесие, а мой пистолет уже катится по земле.

Времени посмотреть, куда штуковина улетела, у меня нет, он уже приближается. Охнув, грохаюсь на землю. Из меня будто дух вышибли. Я далеко не маленький парень, но у него явное весовое преимущество. Он усаживается на меня и молотит массивными кулаками. Удары тяжелые, но в этой позиции его проще отшвырнуть.

Подаюсь бедрами вверх, резко разворачиваюсь и перекидываю его через плечо. Пусть он и огромный, но техника — полнейшее дерьмо. Он приземляется на спину.

Но столь же быстро вытаскивает из ботинка лезвие.

Вскакиваю на ноги, и он тоже. Мы кружим вокруг друг друга, не отрываем друг от друга глаз. Большая обезьяна наносит мне несколько ударов, вынуждает меня финтить и уворачиваться. После третьего обманного маневра получаю шанс приблизиться.

Бросаюсь на него и хватаю за руку, в которой он держит нож. Теперь он зажат между нами, острие в паре миллиметров от моего подбородка.

Он хохочет, будто это была досадная ошибка. Наверно, так и есть… этот парень мог бы уложить меня в армрестлинге в любой день недели. Но в этой драке ему не победить. Мне нужно зачистить территорию для Кита.

Вкладывая всю свою силу, он перемещает нож выше, миллиметр за миллиметром. Я же стараюсь убрать лезвие подальше.

Мышцы горят. Мы оба дрожим, но лезвие продвигается выше — прямо к моему подбородку. А паренек-то — крепкий ублюдок. Вскоре острие царапает чувствительную кожу под подбородком.

Он холодно улыбается.

Отдаюсь делу полностью и умудряюсь убрать лезвие подальше от своих жизненно важных частей тела, от натуги меня бьет дрожь.

Хватаю его за руку и резко выкручиваю. Лезвие вылетает из его хватки. Громко падает на землю.

Он ныряет за ним, а я прыгаю на него, мы одновременно тянемся к лезвию. Он добирается первым и переворачивается, порывается скользнуть им по моим ребрам. Чувствую, как острие царапает живот.

Отстраняюсь, быстро и сноровисто бью его головой и откатываюсь в сторону. На миг он столбенеет. Отправляюсь за лезвием, но внезапно он меня нагоняет.

И опять мы боремся, ерзаем и извиваемся, прижимаемся друг к другу самым тесным образом, прям как любовники. В драке вообще нет ничего элегантного. Мы — одичавшие животные. Грязные. Все в крови. Абсолютный кошмар.

Ему удается порезать мне ладонь и между пальцами. Где-то на задворках сознания мелькает мысль, что я истекаю кровью, но это неважно. Все, что мне известно, — Киту нельзя попадать в засаду.

Кровавыми руками мы хватаемся за рукоятку. Не имеет значения, кто держит нож. Мы оба за него цепляемся. Важнее, куда направлено острие.

— Тебе хана, — шипит он и напрягается, каждое слово сочится ядом, но этому не бывать, о чем нам обоим известно. Он слабеет. Ему больно. Может, дело в руке или голове. Кто знает.

Наконец-то отворачиваю от себя нож, и острие утыкается в его мягкий живот. В последней отчаянной попытке меня отшвырнуть он выгибает свое массивное тело, но слишком поздно. Вонзаю лезвие, всем весом налегаю на нож, чтоб загнать как можно глубже в живот.

После всех приложенных усилий лезвие проскальзывает до ужаса плавно. Русский громила затихает, вытаращивает глаза. Вытаскиваю нож и, покачнувшись, скатываюсь с него.

— Зашибись, — шепчет он и замирает, кровь хлещет.

Оглядываюсь в поиске пистолетов. Нахожу в разных концах переулка. Убираю «глок», и тут меня пугает новый голос.

— Какого хрена?

Поднимаю глаза. В начале переулка стоит Кит, пялится на меня полным паники взором.

— Кит, — говорю я, как только он шагает вперед, — погоди. Мне нужно…

— Что? — А потом: — Глеб.

— … закончить.

Он вскидывает глаза.

— Закончить что? Боже, да ты весь в крови. Офонареть можно. — Он снимает фланелевую рубашку и остается в футболке.

Гляжу на русского — на Глеба. Остекленевшие глаза широко распахнуты.

— Он мертв, — оцепенев, произношу я. — Блин, быстро он. Я всего-то один раз засадил ему в живот.

Кит снимает белую хлопковую футболку и надевает рубашку.

— Должно быть, ты задел что-то жизненно важное. — Он злобно рвет футболку на лоскуты и вешает их на плечо.

Приседаю на корточки рядом с телом Глеба и прикладываю два пальца к его шее. Ничего. Сердце мое барабанит. Во время службы я повидал многое, и тем не менее убивать все равно нелегко.

— Иди сюда. — Шагаю к нему. Он хватает меня за руку — за ту, которой я схватился за нож. — Твою ж мать.

Рука действительно выглядит отвратно — красная, липкая, напоминает потрошеного кролика — и по-сучьи болит. Ну, хотя бы левая.

Он приступает к перевязке.

— Мы перевяжем руку, потом переместим тело за мусорный контейнер, — резким тоном говорит он. — А затем уберемся отсюда к чертовой матери. Вряд ли Глеб был один.

Его движения грубые и эффектные. Губы яростно поджаты, глаза потемнели.

Сердце бьется быстрее. Он что, злится?

Оборачиваюсь к телу.

— Может, я задел почку.

— Может, и так.

Поворачиваюсь к Киту, меня шокирует ледяной тон. Он затягивает узел на моей руке и снимает с плеча очередной лоскут.

— Что не так? — спрашиваю я.

— У нас была договоренность, — изрекает он. — Ты должен был написать. Со всеми угрозами мы должны были разбираться вместе.

— Я разглядел возможность.

Он хватает еще один лоскут и перевязывает мои пальцы. Даже жесты разъяренные. Он крепко затягивает новую повязку.

— Разглядел возможность, — выплевывает он. — Ты разглядел возможность.

— Да. Зачистить территорию… для тебя.

Миг спустя я впечатываюсь в стену, стою лицом к лицу с пылающей яростью Кита.

— О, нет, не надо, — шипит он. — Не смей.

— Что «не смей»? — Озадаченно хмурюсь.

— Не смей заявлять, будто сделал это ради меня! Ты поступил безрассудно и точно не ради меня!

— Ничего и не безрассудно!

Он хрипло и изумленно хохочет.

— Ты невозможен! Это было далеко за пределами безрассудства. — Он хватает меня за кофту, стиснув ткань в кулак, прижимает костяшки к моему солнечному сплетению и придвигается ближе.

Никогда его таким не видел — настолько бешеным и сердитым. Он вообще не подозревал, насколько опасна наша ситуация. Обычно он спокоен и непробиваем.

— Но в этом-то и весь смысл, да? В этом твоя истинная миссия. Ты умрешь. Неважно, во время поиска Ползина или зачистки территории для другого бойца. Чушь про месть звучит офигительно, но все дело в чувстве вины. Они погибли. Ты — нет. И ты хочешь это исправить.

— Да пошел ты! — Отпихиваю его от себя.

Он отшатывается, но снова ко мне подходит, вновь пихнув к стене, прижимает предплечье к моему горлу.

— Это верная смерть, — рычит он. — А, чтоб умереть, ты воспользовался мной.

— Да все не так.

— Все именно так. Очнись!

— Туфта, Кит. — Толкаю его. — Я откопал нам зацепку и зачистил территорию. Успешно! Свое дело я сделал. И я все еще жив, черт возьми. Теперь ты получишь ответы. Так что не понимаю, какого дьявола ты ноешь.

— Нет? — Взгляд у него бешеный. — А как насчет того, что ты чуть не погиб? Вообще без повода! Как насчет того, что мне практически пришлось хоронить единственного мужчину, которого я любил? Как тебе? Можно мне поныть на эту тему?

Кровь в жилах начинает бегать быстрее.

— Что?

Но, словно по щелчку, его гнев испаряется. Он делает шаг назад.

— Да пофиг. Нам нужно перетащить Глеба и валить отсюда. Бери его за ноги.

«Единственный мужчина, которого я любил».

— Кит…

— Я сказал, бери его за ноги. — Он направляется к телу.

Грандиозность произнесенных им слов проникает в подсознание, и я оступаюсь. Он меня любит?

А я…

На протяжении нескольких лет я размышлял лишь о том, как грохну Ползина. Единственное, что я позволял себе видеть в будущем, — это убийство и, может, собственную гибель в процессе. «Черт». Выходит, Кит прав?

— Уилл! Шевелись!

— Точно. — Возвращаюсь к заданию и подхватываю ноги Глеба. Один из немногих приобретенных мной навыков — невзирая ни на что, фокусироваться на миссии. Крепко держать порезанной ладонью не выходит, поэтому зажимаю его ноги здоровой ладонью и левым предплечьем, как клешней.

Ворча и задыхаясь, мы доносим Глеба до мусорного бака. Он действительно был массивным парнем. Мы его усаживаем, кажется, будто бездомный парень просто спит.

Кит подбирает сплюснутые коробки и, вытащив бумажные скатерти из мусорного контейнера, закрывает тело. Помогаю все обустроить.

— Погоди, — говорит Кит, когда мы уже почти все уладили. Он вынимает телефон и светит на руки Глеба, переворачивает их и рассматривает окровавленные ладони.

— Что?

На левой ладони что-то написано. Там сказано: «Кондитерский островок», и указан адрес.

— У него всегда была память как у золотой рыбки, — произносит Кит. — Идем.

Глава 24

Кит

Вбиваю в поисковике на телефоне написанный на ладони Глеба адрес.

— «Кондитерский островок». Похоже, он в другой части острова. — Протягиваю Уиллу мобильник, обшарив карманы Глеба, нахожу ключи, а затем вновь его прикрываю. — Видишь, на чем он приехал?

— На красной. — Уилл указывает на стоящую под фонарем маленькую машину.

Идем к ней и забираемся в салон. Я сажусь за руль, а Уилл при помощи приложения задает направление, говорит, где повернуть, перевязанной рукой держит телефон. Стоит лишь задуматься о его ране, и я вздрагиваю. Нож был довольно широким. Должно быть больно. Не то чтоб Уилл хотя бы намекает. Он мной управляет. Влево. Направо за угол. Прямо четыре квартала.

Работать с ним легко. Будто моей тупой выходки и не было вовсе.

Боже. О чем я только думал? «Единственный мужчина, которого я любил?». Подобной информацией не стоит делиться. Как там говорил Арчи?

«Любая информация имеет свою ценность. Ни с того ни с сего ты отдал бы кому-нибудь свои золотые часы? Конечно, нет. То же касается и информации».

Рассказывать Уиллу о своих ничтожных чувствах… Уилл со мной не на одной волне, я уже это понимал. Он предан лишь своей миссии. Для чего-то или кого-то другого просто-напросто нет места. И мне прекрасно известно, что люди не меняются. Это характерно для Уилла и, безусловно, характерно для меня.

Он верен и целеустремлен.

А я коррумпирован и скомпрометирован.

Припоминаю сказанное Уиллом после признания, что я подозреваю отца в предательстве. После признания в том, сколько времени я убил на поиски проклятого файла.

«Но некоторые люди… Они хотят знать правду. И если потребуется, умрут за нее».

Было похоже на одобрение. Может, даже отпущение грехов. Будто Уилл разглядел человека, которым я был раньше, давно потерянного Кристофера Шеридана. Казалось, если б он сумел рассмотреть во мне того мужчину, тогда я смог бы отыскать дорогу обратно. А теперь я задаюсь вопросом: может, он говорил лишь о нашей общей цели? Что мы, два бойца, рискуем всем ради выполнения своей миссии?