— Может быть, твоя жена не захочет жить в таком маленьком городе, Люк, — сказала я, наблюдая за его реакцией на такую возможность, о которой мне не хотелось даже подумать. Но мы были сводными братом и сестрой. И когда-то у нас будут семьи. Люк вернется в колледж, и мне придется смириться с этим фактом.

Его лицо приняло страдальческое выражение. Он нахмурился и сморщил лоб.

— Если она захочет быть моей женой, то должна будет жить здесь, — сказал он зло, подчеркивая тем самым презрение к будущей жене. Когда он выходил из себя, то выглядел очень привлекательным и в то же время опасным. При этом Люк не краснел, напротив, его кожа темнела, а глаза начинали метать искры. — Твоя мать возвратилась в Уиннерроу после того, как пожила в очень богатом и утонченном мире. Если это подходило для такой женщины, какой была она…

В то время я не хотела рассказывать ему об истинных причинах ее возвращения в Уиннерроу.

— Она выросла здесь, и она возвращалась в прекрасный старый дом и громадное новое предприятие. Но, уехав в такой колледж, как Гарвард, ты будешь встречаться с девушками, которые приедут из более крупных и богатых в культурном плане городов, чем Уиннерроу. Они могут найти наш городок приятным, но все же захотят жить там, где смогут делать покупки в шикарных, дорогих магазинах, питаться в фешенебельных ресторанах, ходить в театры и оперу и тому подобное.

Мне не хотелось говорить об этом Люку, но я желала, чтобы вместе со мной он видел данную неизбежность.

— Меня не интересуют девушки подобного типа, — отрезал он. — Кроме того, это может случиться и с тобой. Ты встретишь человека, которому не придется по душе такая простая жизнь и он захочет увезти тебя отсюда.

— Я знаю это, Люк, — тихо ответила я. Мне было мучительно даже думать об этом, не говоря уже о том, чтобы высказывать такие мысли вслух, но постоянно держать их в своем сердце становилось еще более мучительным. Одно дело фантазировать и воображать себе что-то и совершенно другое — обманывать себя. Меня научило этому короткое, но ужасное, кошмарное пребывание в Фарти.

— Знаешь что, — встрепенулся Люк, внезапно снова повеселев. — Пусть девушка, на которой, ты думаешь, я собираюсь жениться, и мужчина, за которого, я думаю, ты собираешься выходить замуж, поженятся. Тогда они оба будут счастливы.

Я засмеялась и покачала головой. Люк еще не был готов признать горькую правду. Вероятно, он полагал, что должен продолжать защищать меня, что я все еще слишком хрупкая.

— Но, Люк, а что тогда произойдет с нами?

— С нами? Ты… ты останешься старой девой, а я — холостяком, и мы состаримся вместе в Хасбрук-хаусе.

— А можем мы быть счастливы в этом случае, Люк? — спросила я, мысленно задавая себе тот же вопрос.

— Когда я нахожусь с тобой, Энни, я всегда счастлив, — заявил он с уверенностью.

— У меня такое чувство, Люк, что я удерживаю тебя от нормальной жизни.

— Никогда не говори ничего подобного, — попросил он. Он остановился. Я заметила боль в его глазах. Люк надулся словно маленький мальчик, которого дразнят более взрослые ребята, а он растерялся и не знает, как остановить их.

— Ладно. Извини меня.

Но он продолжал стоять с обиженным видом, готовый вот-вот разреветься.

— Я говорю это серьезно, Энни. Я не смог бы жениться ни на ком другом, кроме девушки, которая была бы совершенно такой же, как ты. Но… — добавил он медленно, — не может быть никого, кто был бы такой, как ты.

Он смотрел на меня с таким чувством, что мое сердце забилось часто-часто. Я заметила, что люди оглядываются на нас.

— Хорошо. Когда ты найдешь кого-либо похожего на меня, пошли ее ко мне и я дам ей некоторые уроки.

Я сказала это, чтобы придать нашему разговору более легкий характер. Но в своей душе не могла побороть эгоистического чувства: мне хотелось, чтобы наша судьба сложилась так, как предсказывал Люк. Ни один из нас не нашел бы себе пары, и мы оставались бы вместе на все времена, любя друг друга, даже если бы, как все возлюбленные, не могли сыграть свадьбу и иметь собственных детей.

Потом мы продолжили наш путь в салон красоты. Там, очевидно, смотрели в окна, поджидая нас, потому что сразу, как только мы подъехали, хозяйка салона Дороти Уиллсон и две ее ассистентки быстро вышли нам навстречу.

— Мы теперь заберем ее из ваших рук, Люк, — распорядилась Дороти, взявшись за рукоятки коляски.

Все трое засуетились. Работая над моими волосами, они сделали также педикюр и маникюр. При этом не переставали болтать, напичкав меня всеми местными новостями и сплетнями. Люк тем временем отправился навестить кого-то из своих старых приятелей и возвратился почти сразу, как я закончила все процедуры.

Девушки не только изменили цвет моих волос, но и уговорили меня также сделать прическу с французской косой. Они гладко причесали назад мои волосы по бокам, а сзади сплели их в толстую косу. Когда Люк посмотрел на меня, я поняла, что ему это все очень понравилось. У него расширились глаза, а на лице появилась довольная улыбка, коснувшаяся его губ и озарившая глаза. Эта характерная для него улыбка посещала его в особых случаях, как, например, в день нашего восемнадцатилетия, когда он дарил мне браслет с брелоками, а я — кольцо.

— Как ты меня находишь?

— Ты такая красивая! — выпалил он. Затем посмотрел на Дороти и густо покраснел, постеснявшись, что это прозвучало слишком восторженно. — Я имел в виду… ты выглядишь гораздо лучше со своими натуральными волосами. Я уверен, с этим согласятся все. Ну, — проговорил он затем, переминаясь с ноги на ногу, — нам, пожалуй, пора уже пойти обратно домой, пока моя мать не послала еще за нами Джеральда и тот еще не заблудился.

— Тебе действительно нравится? — спросила его, когда мы направились обратно в Хасбрук-хаус.

— Очень. Теперь ты выглядишь такой же, как и раньше.

— Я действительно чувствую себя гораздо лучше с тех пор, как приехала домой, Люк. Мне кажется, что я снова возвращаюсь к жизни после долгого, долгого сна. Я хочу попробовать ходить еще раз, Люк. Когда мы вернемся домой, ты принесешь мне приспособление для ходьбы и я проверю, действительно ли я стала крепче, или же это все только в моем воображении.

Мой энтузиазм заставил его улыбнуться.

— Конечно. Где ты хочешь сделать эту попытку? — Он придержал коляску, я обернулась и посмотрела на него. Мне не пришлось ничего объяснять. За нас все сказали наши глаза. Он кивнул, и мы поехали дальше.

Когда мы приехали домой, Люк вынес приспособление для ходьбы. Затем он повез меня по дорожке, которая проходила сбоку от дома. Остановившись около ступенек, ведущих на веранду, он подошел ко мне, взял за руку, и мы оба стали смотреть вверх на нашу веранду.

— Вначале я отнесу тебя наверх и посажу на скамейку.

— Хорошо, — единственное, что я могла произнести. Мне было так радостно снова находиться здесь вместе с Люком.

Он осторожно взял меня на руки. Я обхватила левой рукой его за шею, и наши щеки прижались друг к другу. Потом он медленно и осторожно поднял меня по ступенькам и посадил на скамейку на веранде. Он опустился на корточки, не выпуская моей руки, и посмотрел на меня вверх. Я сидела, откинувшись на спинку, осматривая все вокруг.

— Ты был прав, когда говорил относительно чувства, возникающего после возвращения в то место, откуда ты когда-то уехал. Все кажется другим — более маленьким и старым.

— Но мы оба снова здесь, мы вместе. Закрой глаза и представь себе все, каким это было для нас раньше, пожелай, чтобы таким оно и осталось. Когда откроешь глаза, увидишь, что желание твое исполнилось. Я это знаю. Я приходил сюда в тот день, когда мы с матерью вернулись из Бостона после посещения тебя в больнице.

— Правда? — Я посмотрела в его глаза, которые были устремлены на меня. Казалось, что мы могли проникнуть в самую глубину наших существ, выйти за пределы тел и даже разума и соединить воедино наши души. Люк заставил меня поверить, что между нами существует что-то особое, волшебное, известное только нам и чего касаться позволительно лишь нам двоим.

— Да. Я сидел здесь с закрытыми глазами, а когда открыл их, увидел, что ты сидишь напротив меня, смеясь, а с прядями твоих волос играет ветерок. Ты говорила со мной.

— И что я сказала? — спросила я почти шепотом.

— Ты сказала: «Не печалься, Люк. Я почувствую себя лучше и крепче и вернусь в Уиннерроу». Я должен был закрыть глаза, чтобы видеть тебя, и, когда я их открыл, случилось нечто волшебное, Энни.

— Что?

— Я нашел вот это на полу веранды. — Он полез в карман брюк и достал кусок розовой атласной ленты, какой я обычно завязывала свои волосы. — Возможно, она все время лежала здесь, скрытая под ограждением, и теперь ее извлек оттуда ветер, но я не видел ее раньше, до того как снова открыл свои глаза.

— О Люк! — Я взяла ленту. — Она, кажется, даже не выгорела!

— Я все время держал ее при себе и даже ложился спать вместе с ней. Мой сосед по комнате, должно быть, думал, что у меня не все дома, но мне было все равно. Пока эта лента была у меня, я чувствовал, что нахожусь рядом с тобой. Так что видишь, здесь есть что-то волшебное.

«Волшебное, — думала я, — если любовь волшебная, то это действительно волшебство». Но я знала, что это не так. Я знала, что молодой мужчина и молодая женщина, так тесно связанные родственными узами, не должны так думать друг о друге, не должны смотреть так друг на друга и желать друг друга, но ни один из нас, казалось, не был способен отказаться ни от слов, ни от взглядов, ни от чувств. Может быть, нам следует открыто признать это, свободно и полностью объявить о наших чувствах? Или мы должны притворяться, что мы всего лишь хорошие друзья, а также сводные брат и сестра?

Прекратит ли это мое влечение к нему? Заставит ли это мое сердце не биться так сильно каждый раз, когда Люк касается меня? Перестану ли я мечтать о нем? Если любовь действительно волшебна, то ее чары, они что — благословенны или порочны для нас?

Благословенны, потому что всегда, когда я бываю с Люком, я чувствую в себе жизнь, я чувствую себя так, как должна себя чувствовать женщина. Порочны, потому что это пытка — хотеть и желать того, кого тебе запрещено всецело любить.

Вероятно, было бы лучше, если бы такое волшебство тебя не трогало совсем.

— Я хочу быть близкой тебе, Люк, — прошептала я, — но…

— Я знаю, — сказал он, приложив палец к моим губам, чтобы я не произнесла слов, которых мы оба боялись. Отняв палец, Люк наклонился ко мне. Мое сердце забилось сильнее, мое дыхание участилось.

— Люк… — прошептала я, и он остановился, сдерживая себя, и откинулся назад. Какую-то секунду он выглядел растерянным, затем встал на ноги.

— Я принесу приспособление для ходьбы. Ты снова будешь ходить без труда. Ты это сделаешь для нас, — добавил он, слишком переоценивая мои возможности.

Я быстро схватила его за руку.

— Люк, не ожидай слишком многого. Я только что снова начала чувствовать свои ноги.

Он улыбнулся, взглянув на меня так, словно знал такое, что скрыто от меня. Я прижала к груди старую розовую ленту и стала ждать, когда он развернет каталку для ходьбы и установит ее передо мной. Затем он отступил назад и скрестил руки на груди.

Я потянулась и ухватилась за верх каталки. Затем стала подтягиваться и нажимать ногами на пол до тех пор, пока мое тело не начало отрываться от скамейки. Ноги дрожали, но постепенно выпрямились, и я заняла вертикальное положение. При этом мои руки тряслись. Люк выглядел озабоченным. Он сделал шаг навстречу.

— Нет, — предупредила его я. — Оставайся там. Я должна сделать это все сама.

Большое облако загородило солнце, и на веранду упала тень, словно большой темный занавес отгородил от нас окружающий мир. Хотя было тепло, холодок пробежал вверх по моим ногам и по позвоночнику. Изо всех сил я старалась выпрямить спину, затем сконцентрировала свою волю на том, чтобы заставить правую ступню продвинуться вперед. Я чувствовала, что от усилия мое лицо исказила гримаса, а губы сжались.

— Иди, Энни, иди, — поощрял меня Люк.

Напрягая всю свою волю, я постепенно продвигала ногу вперед, пока она не сделала целого шага. Мое сердце радостно стучало, затем я начала двигать левую ногу. Это было равносильно тому усилию, которое вы затрачиваете, чтобы дотянуться до предмета, находящегося на один или два дюйма от вашей вытянутой руки. Моя левая нога сравнялась с правой. Колеса каталки повернулись. Я открыла глаза. Облако ушло, и солнечный свет поднял занавес от веранды. Я чувствовала себя так, словно с меня сняли тяжелый груз, сорвали оковы с моих колен и лодыжек и сделали свободной. Мои ноги казались намного крепче и гораздо больше походили на самих себя.