– У меня все нормально, – почти машинально начал Илья, а потом резко себя же оборвал, – нет, не нормально. И, честно говоря, мне совершенно не к кому обратиться. Это все так сложно, что я даже не знаю, с чего начать.

– Начни с начала, – посоветовала Дуня.

И он начал. С самого начала. С того момента, как услышал скрипку в Москва-сити. И потом, незаметно для самого себя рассказал все: и про концерт, и про спор на пять тысяч, и про «Цыганочку» в офисе, и про нападение и невозможность Май играть, потому что у нее особенный слух.

– Это как у пианиста переломать пальцы, понимаешь? Я думал, что если вернуть скрипку, то все наладится. Вот ноты, вот инструмент, бинты сняли. Играй! А там все сложно. Она просто угасает – другого слова не подберу. Угасает на моих глазах. Она не может без музыки. И она ее больше не видит. Помоги мне что-нибудь придумать, очень прошу. Смотреть каждый день, как у человека потихоньку умирает душа, крайне тяжело. Если у кого и получится сообразить, в какую сторону двигаться, то у тебя. С твоим взглядом на мир.

Он замолчал. Евдокия молчала тоже, но Илья знал, что она слушала внимательно, не пропускала и слова из его рассказа.

Вдруг почувствовал касание, Дуня дотронулась до его пальцев и сжала их.

– Ты ее любишь, – сказала тихо, и это было утверждение.

– Да.

– Если бы ты только знал, как я хотела, чтобы ты встретил кого-то особенного, особенного для тебя, кто перевернет жизнь, и без кого ты просто не сможешь дышать.

Илья поднял голову и посмотрел на Дуню. Ее глаза были влажными, а губы улыбались.

– Я постараюсь, я буду думать, чем можно помочь в такой ситуации. Но, боже мой, Илья, сыграть «Цыганочку» в твоем офисе! На глазах у Светланы Егоровны! Ты уверен, что она не инопланетянка?

– Не уверен, – он, наконец, улыбнулся.


После встречи с Дуней Илья поехал в консерваторию и за час уладил все дела – объяснил, что у Майи травма, долгое лечение и договорился о переносе сессии для нее на сентябрь. Все необходимые справки, разумеется, будут предоставлены. Один из преподавателей оказался очень принципиальным, говорил высокие слова о равенстве всех учащихся и правилах, единых для всех. Но в коридоре от денег не отказался и даже вызвался помочь при подготовке к сентябрю.

Дома Илья сказал Май, что через два дня они уезжают в загородный клуб.

– А твоя работа?

– Я все организую так, что смогу работать в удаленном доступе. А ты завтра поедешь с Еленой Дмитриевной в магазин и купишь себе купальник и спортивную форму.

– Для чего? – Май была заинтригована.

– Для тенниса.

Самым непростым делом в связи с происходящими событиями было позвонить Михаилу Львовичу и рассказать ему об отпуске на десять дней.

– Но сессия, Илья! Как можно уезжать в разгар экзаменов?! Это же безответственно.

– Майя не просто не играет, она не подходит к инструменту. Я не вижу смысла оставлять ее в Москве и заставлять наблюдать за тем, как другие один за другим сдают свои зачеты и экзамены, и понимать, что она не может. Это только мучить ее. В любом случае до сентября время есть.

– Но… нет, я все же не понимаю… моя дочь не может не играть, вы что-то напутали, – пробормотал отец Майи.

– Она НЕ ИГРАЕТ, – наверное, Илья был излишне резок, но его собеседник должен был понять и принять правду. – Давайте, я хотя бы постараюсь немного изменить ситуацию. Ну, а если уж ничего не получится… будем думать дальше.

– Что же… – послышался вздох. – Эта та ситуация, когда вы информированы лучше меня. И вашу способность решать проблемы я оценил. Давайте… давайте попробуем.


Они выехали утром, и в клубе были уже к обеду. Не взяли ни скрипку, ни тетради, ни учебники, вообще ничего, что связано или напоминало бы о музыке. Он все продумал. Утром – общий массаж, затем отдельно – массаж руки, потом бассейн. Переключить сознание Май, вычистить по максимуму ее голову, чтобы не осталось времени и сил на мучительные сожаления и загон себя в угол. После часа в бассейне с тренером у Майи просыпался аппетит, и за обедом она съедала полноценно первое, второе и чай. После чего доползала до номера и засыпала, едва коснувшись щекой подушки.

Илья арендовал открытый корт и после отдыха выводил Май на свежий воздух – учил ее игре в теннис. Каждый день по два часа. В Москве он консультировался с врачом по поводу возможных нагрузок, теннис был разрешен. Работал Илья по утрам, пока Майя ходила на массаж.

Режим, который он установил, был жесткий, расписанный по часам, и пару раз в самом начале Май попыталась увильнуть, ссылаясь на усталость, желание расслабиться и посмотреть любимый мультфильм. Итог был неутешительный: планшет заперли в сейфе номера, Илья получил прозвище «тиран», но корт ждал, поэтому пришлось натягивать коротенькую юбку и кроссовки.

На третий день у Майи стало потихоньку получаться играть. Илья видел, как постепенно загорались интересом ее глаза. Приходил азарт. У нее не было времени жалеть себя.

Темнота и слепота не исчезли. Он знал, что все это живет в ней и ранит. Но Май начала улыбаться. Обращать внимание на то, что лежит в ее тарелке, интересоваться происходящим вокруг. Она даже заявила, что когда научится играть в теннис, обязательно победит его и в качестве приза потребует полет на воздушном шаре.

– Договорились, – согласился Илья. – Твоя подача. И рукой работай резче.

В один из дней, когда Май была на массаже, позвонила Дуня и рассказала о посетившей ее идее. Илья внимательно выслушал, ответил, что это может сработать, и они договорились все подробно обсудить по его возвращении в Москву. Илья очень надеялся на скорую тоску Майи по музыке.

А вечерами он читал ей вслух. Вернее, сначала читал он, а через день они стали это делать по очереди. Спроси Илью, почему в самый последний момент перед отъездом он взял с книжной полки Лорку, то, наверное, не ответил бы на этот вопрос. Чистой воды импульсивный поступок. Но когда вечером Майя, уставшая после своей первой тренировки, устроилась удобно на его плече, готовая ко сну, Илья вдруг открыл книгу и прочитал:

Есть души, где скрыты

увядшие зори,

и синие звезды,

и времени листья;

есть души, где прячутся

древние тени,

гул прошлых страданий

и сновидений.


И Майя попросила почитать еще. И он читал. А потом они стали читать по очереди. Открывали страницу наугад, стихотворение на одной странице читал он:


Но за тебя шел бой когтей и лилий,

звериных смут и неги голубиной,

я выстрадал тебя, и вскрыты жилы…


А на соседней она:


А мир светляков нахлынет -

и прошлое в нем потонет.

и крохотное сердечко

раскроется на ладони.


Это был сборник, состоявший из поэзии, прозы, пьес и авторских рисунков. На прозу они ни разу не попали, а вот рисунки встречались. Причудливые переплетающиеся линии, которые заключали в себе какой-то сюжет. И тогда надо было дать название изображению. Каждый рассказывал, что увидел и объяснял почему. У них никогда не совпадало название. Каждый видел свое. Май обожала рисунки.

А однажды книга раскрылась на драматической сценке, и пришлось читать ее по ролям. Это было очень необычное ощущение. Написанное словно оживало, становилось трехмерным, объемным.

– Как театр! – восторгалась Майя, шевелясь от предвкушения у Ильи под боком. – Ну, давай же. Вот спорим, что тебе просто слабо!

– Ты так думаешь?

– А сейчас посмотрим!

И она начала:

– Замотался ты.

А он продолжил:

– Оттого, что бегу.

– Да от кого ж?

– От грядущего года.

– А меня увидел…

– И остановился.

– Ты не смуглый.

– Я – ночной человек.

– Тебе что-нибудь нужно?

– Дай воды.

– Колодца нет.

– Умру от жажды.

– Я б тебя напоила молоком своих грудей.

А дальше Илья захлопнул книгу, сказав, что на сегодня достаточно.

– Но мы не дочитали! – возмутилась Майя.

Но он положил Лорку на тумбочку и выключил свет.

– Спокойной ночи, Май, – поцеловал в макушку.

Он ее хотел. Скучал по телу ужасно, желал трогать, ласкать, целовать и брать. Но самое большее, что позволял себе за последний месяц – обнять и поцеловать. В том состоянии, в котором находилась Май, с учетом лекарств и потухших глаз, все остальное казалось недопустимым. Немыслимым. Первый шаг должна сделать она. И Илья ждал. И хотел ее безумно.

В один из вечеров, уже в конце отдыха, Майя прочитала:

Был красным ветер вдалеке,

зарей зажженный.

Потом струился по реке -

зеленый.

Потом он был и синь и желт.

А после -

тугою радугой зашел

над полем.


Илья перестал дышать. Там было столько цветов, и Май так легко выговаривала слова, словно… словно видела все это, а в конце даже спросила:

– Красиво, правда?

– Очень красиво, – подтвердил Илья и перевернул страницу.

– Там был рисунок! Синий! Ты играешь не по правилам.

– Ну, ты его рассмотрела, – он изо всех сил старался себя не выдать, захлопнув книгу, поэтому максимально контролировал свой голос, – и я его рассмотрел, но сказал бы, что он морской, потому что там, наверное, моряк.

– А мне подумалось – Пьеро! Открывай обратно.

– Не могу. Мы теперь долго будем искать нужную страницу. Я номер не запомнил.

Илье казалось, он ослышался, выдает желаемое за действительное, но «синий» не отпускал. Май сама не поняла, что сказала в пылу азарта. Но понял он. И боялся поверить. Рисунок был синий. Внутри снова начинало болеть, как в тот день, когда он приехал за ней в общежитие. Словно только-только стянувшие рану концы опять раскрыли.

Рисунок был синий.

Ничего, ничего, Маленькая Май… потихоньку выберемся. Я же обещал.

На следующий день Илья отметил в книге все страницы с рисунками и попросил на стойке регистрации сделать копии листов. Потом зашел в магазин, где продавались пасты, зубные щетки и разные другие мелочи, которые часто забываются дома. Он купил там детский набор карандашей. Всего шесть цветов. Но все же…

Рисунки и карандаши Илья положил на стол.



***

Карандаши лежали на столе. Рядом со стопкой контурных рисунков из книги Лорки. Привет от Июля. Майя заглянула на балкон, в спальню. Его нигде не было. А карандаши звали. Манили. Шептали.

Синий. Красный. Зеленый. Желтый.

Она медленно прошла к столу. Села. Не торопясь, открыла коробку. И забыла про все.

Когда в последний раз разукрашивала? В детскому саду, наверное. Сейчас иначе. Трудно объяснить, в чем разница между тогда и сейчас, но она принципиальна.

Карандаш летал в руках. Ненужный отбрасывался, брался другой. Менялись цвета, яркость, переходы. И что-то при этом менялось в ней самой.

Майя была уже на середине второго рисунка, когда поняла, что не одна. Подняла голову. В проеме спальни стоял Июль. Откуда он там взялся?! Она же проверила спальню!

– Ой, я думала, тебя нет. Где ты прятался?

– Работал.

Тут до нее дошло. В спальне есть свой балкон. А на нем – столик и плетеные стулья. Там Илья и был все это время.

А сейчас так и стоял в проеме двери. И смотрел на рисунки. Майя подавила неуместное желание перевернуть странички. Вместо этого подвинула раскрашенный лист ближе к краю стола.

– Я же говорила, что он синий.

– Синий Пьеро? – голос из дверного проема был тоже немого синий.

– А какой еще? – неужели не очевидно?!

– И правда, – чудо чудное, но Июль с ней в кои-то веки согласился. – На белого моряка не похож. Я… – какой-то совершенно не свойственный ему неопределенный и даже неуверенный жест рукой. – Я пойду, позвоню. Надо.

Майя с некоторой растерянностью смотрела на закрывшуюся за ним дверь. Наверное, проблемы с бизнесом. Он же на работе все равно, даже если здесь, с ней. Она уже привыкла не обращать внимания на эти звонки. Она уже начала иногда узнавать что-то знакомое в его словах. Майя перевела взгляд на стол. Рисунок звал. Сочный, брызжущий зеленью рисунок.

Она его почти завершила, когда в окна непрошеным гостем застучал дождь. Майя улыбнулась этим умиротворяющим звукам. И спохватилась только через пару минут. Если Илья работал на балконе, то там остался ноутбук. Нежную оргтехнику надо спасать срочно!

Раскрытый ноутбук именно там и был. На столе. А рядом с ним – телефон. Телефон Июля. Июля, который выскочил из номера со словами, что ему нужно позвонить.